Жизнь как есть

Светлое и несбыточное

Забегу много вперёд. Когда сложилась более-менее моя философская система, социально-политический раздел никак не приставал к ней, – исписав бумажные залежи, я его бросил. Не открывалось тут чего-то оригинального и конструктивного – как, смею думать, в моей метафизике и этике. Выходило так, что нечто значимое может здесь появиться только под эгидой оптимизма и веры в людей – во всю их бодрую всепланетную массу. Такого я в себе и днём с фонарём не отыскивал. И не видел причин обособлять человечий биологический вид от бездны видов, сошедших с лика Земли (согласно палеонтологам, их где-то девяносто восемь процентов по отношению к остальным двум процентам, ныне живущим) Не поспевали эти неудачники за переменой среды обитания: наступающими ледниками, затмениями атмосферы от падавших астероидов, внезапными разрывами в трофических цепочках – и не вынесли конкуренцию с новыми, «молодыми и длинноногими». Люди разнятся от них только тем, что сами же новые негодные условия и продуцируют.

А дальше не всё для людей потеряно при одной оговорке. Над человеческим стадом незримо присутствуют пастыри. Оставляя в стороне государства и правительства как наружную часть политического айсберга, вообразим себе немногочисленные скрытые группы лиц, реально влияющие на все, в крупном масштабе, земные дела. Должны ими быть заправилы крупнейших транснациональных корпораций, ответственные за глобальные техногенные новшества, что меняют лики Земли, сотрясают общество и всю биосферу и могут одним росчерком отправить в корзину любую главу истории. Кто они вблизи таковы, и каковы у них побудительные мотивы, лучше в то не вникайте – целее будете. Ограничимся тем, что обитают сии существа в своей особой «экологической нише». Она есть комфортная тень под прикрытием государств и правительств – их легальных и полномочных деятелей – президентов и министров – шагу, однако, не ступящих без консультации с пастырями. Будущее человечества имеет какие-то шансы, если у этих теневых вседержителей всё в порядке с образованием, широтой кругозора и глубиной моральных устоев. Релевантно ли это условие? На недавнем всемирном конгрессе по климату полномочные деятели из ведущих стран «утешили» нас, простой люд. Никаких централизованных ограничений для дымных зловредных выбросов не ждите: хоть на два градуса в год будет общий прирост температуры, хоть бы и на сколько. (Об этом можно, к примеру, прочесть в статье О. Гедена «Прагматизм в политике изменения климата», Project Syndicate, 2015)

И так будет всегда. Не потому, что проблемы недоступны, не из-за невозможности сбалансировать интересы разных стран. А просто не въезжают решители наших судеб – чего-то у них внутри не хватает, чтобы понять, чтó там с тревогой толкуют учёные, о чём пекутся с болью все компетентные и морально ответственные. Не дотягивают они до этих материй – не тот у них образовательный, мировоззренческий ранг. Ибо о чём вообще речь по сравнению с такими ясными и чётко поставленными их сверхприбыльными задачами?

***

Прохладные прогнозы на будущее известны с древности. Не так давно появились литературные антиутопии, а потом и оголтелые кинозрелища и всякие игры-мультяшки в «апокалипсисы» и «последних людей на Земле». Живущим сегодня зачем-то охота судить о потомках с изрядною долей злорадства – впрочем, понятным, если их собственное неустройство мало кого из «верховных» заботит. Отставим в сторонку всё заведомо нас обрекающее. Будет ли кто сомневаться сегодня (кроме теряющих спрос революционеров), что хоть какое-то на Земле благоденствие может быть только таким, чтоб непременно в нём сохранялся и даже втихаря возрастал древнейший, но неустанно обновляемый разрыв между трудом и капиталом? И те, кто призван решать мировые проблемы, задачу видят не в том, чтобы пропасть эту засыпать, а в том, чтобы стоящие по её краям навсегда потеряли друг друга из виду. Весьма эластична шкала наших ценностей, и не так уж трудно сдвигать на ней бегунок. Так же как и вкладывать капиталы не во всеобщее благо – подобное солнцу над нашей землёй – а во внушение людям, сколь неказистого, серого, мелкого блага они по натуре своей достойны.

Но дело даже не в том, будут ли довольны собой и своею средой обитания далёкие наши потомки (как вариант, продукты вживления программируемых чипов в исходный органический субстрат). Главное всё же в нас самих – сегодняшних, и этих своих потомков себе представляющих. И в том, как мы захотим их оценить, собой будучи вполне довольны. И одобрить или напрочь отвергнуть ихнее (а по сути нами представленное) понятие о счастье. Ошибка мысли воображать будущее чем-то таким, что нас сегодня автоматически удовлетворяет. Мы свободны в том числе в несогласии с будущим, хотя бы оно наступало на нас, вовсе не замечая нас. А что же можно представить взамен? Но это и есть достойная нашего духа проблема! Например, смысл всего до сих пор прожитого усматривать не в грядущем, а в чём-то вневременном, идеальном... Пусть поморщатся от такого варианта все активные и неуёмные оптимисты – но хватит ли им запала всю жизнь оставаться такими?

Не будем столь далеко хватать. Вместо того подивимся, как многие мыслящие относятся к этой проблеме. Да, наше будущее их затрагивает, беспокоит, побуждает судить и рядить, перебирать варианты – и на том спасибо. Но всё у них сводится к одному: нужно за это будущее сообща бороться! Какую книгу не возьми по этой тематике, сплошные призывы: «Мы должны все вместе понять... осознать... дружно взяться прямо сейчас... Только мы сами – и больше никто!» Что за детский подход? Если в истории слыхом не слыхивали, чтобы люди когда-то вняли предостережениям, поступились текущими заботами, борьбой за кусок хлеба и часок зрелищ – так зачем напирать на это снова и снова? Может быть здесь как в мелодрамах: все знают, что не бывает в жизни счастливого конца, но всем хочется всплакнуть о нём и повздыхать – ну разве что так.

Поэтому выделяю два рода человеческого оптимизма. Один – для шумных агитаторов и борцов за никому не понятное «всеобщее счастье». Второй – для верящих не в чуждых нам наших потомков, но в духовные и самосознательные силы нас самих – вечно сегодняшних, во многом уже разуверившихся, но всё же способных измыслить замену грядущей реальности, несносно над нами нависшей. И вот во славу этих вторых я намерен теперь злостно и бесперспективно мечтать.

***

Главное зло в человеческом обществе – избыточная, сверх разумных потребностей прибыль, приносимая оборотом частной собственности. Все на Земле потрясения и безвинные жертвы – от её прозреваемых новых перераспределений и чьих-то о том предвкушений. Это начало и конец всем общественным метаморфозам – круговерть столь же фундаментальная и с такими же необратимыми потерями для трудящего люда, как и цикл Карно в физике. Но представим, что прилетела к нам инопланетянка Миэль и молвила: «Люди! Дарую вам вселенскую Силу! Но действенной будет она только во имя всеобщей справедливости» И те из землян, кто с библейских времён в этом понятии сведущи, приняли Силу, устремили её подобающе и учредили царство (но вначале всё-таки диктатуру) всеобщего справедливого человекоустройства. Отставим вопрос «как это сделать?» – представим лишь первый итог. Пусть он будет умерен в победах и неярок в общих тонах. Отдадим должное видениям американского социолога Дэниела Белла: достойное нас будущее должно установиться за счёт первенства тех, кто выдвинулся по праву заслуг и талантов в принесённой обществу пользе. Имя этому принципу – «меритократия». Не больше многих других мог знать этот мыслитель, каковы здесь реальные шансы, и что они значат перед лицом неуёмной людской разногласицы. Разумеется, во сто крат меньше знаю и я. И поэтому просто переберу несколько стёклышек из мозаики личных утопий.

Социальное первенство молвит само за себя: здесь не может быть речи ни о равенстве людей, ни о равном довольстве их всех. Развитие общества до сих пор увлекалось энергией и конкуренцией частных собственников и их конклавов: было оно бурным, мало предсказуемым и оттого притягательным для многих, меньше всего озабоченных порядком в общественном строе. Однако с победой и засильем централизованных регуляторов экономической жизни социальная динамика сменится размеренной и разграфленной статикой. (Основная препона здесь – бюрократическая паутина, – но когда-нибудь будут её вспоминать как мы сегодня инквизицию) Оттого заскучают сперва и сникнут деятельные и рисковые. Но не переведутся они и понемногу привыкнут к новому правилу: прибыль от вложения капитала (отзывчивая в первую очередь к риску, уловкам, не очень честной игре и прочим «невидимым рукам рынка») будет урезана «сверху» в точности согласно приросту реального совокупного блага. Прочее – в налог на частное производство, понимаемое теперь как не столько источник нужных продуктов, сколько поле приложения сил для таких вот, от рожденья немалых числом, активных индивидуалистов. (Сравним это с искусственным вздуванием цен на алкоголь и табак, лишь поскольку многим без этих вещей и жизнь не в жизнь) Эти меры воздвигнут «стену» в предпринимательском сознании – и подобно чему-то реально твёрдому её приучатся обходить, завидев издалека. Иначе вечно будут маячить пред всяким загребущим взором соблазны сверхприбылей, кои не извлекутся иначе как из рваных прорех на общественном теле от когтей свободной, нерегулируемой и оттого многими обожествляемой либеральной экономики. Посему капитализм в нашей утопии сохранится, но мелкотравчатых, вырожденных форм – подобно как ящерицы по сравнению с ящерами.

Да, общий прогресс при этом замедлится: централизованные управленческие и законотворческие институты не так поворотливы как современные демократические (но известно кем изнутри дирижируемые). Однако к чему теперь быстрый прогресс? Куда спешить, какие призы срывать, недоступные прочим? Социальное неравенство теперь не следствие конкуренции, когда уходит всё дальше в отрыв рисковое рвачество. Оно теперь следствие меритократии: тянутся позади недалёкие, ко всему равнодушные, неприкаянные – а прочие разбрелись свободным рассыпным строем – куда кого влекут его личные, но притом общеполезные интересы. Всем, кто не мыслят себя без растраты творческих сил, открыты все блага планеты – а ленивые ленятся, получая за то по нехитрым своим упованиям. Эти вторые, по сути, на содержании у первых – однако будет это смотреться вроде внутрисемейной судьбы, где на двух работящих братьев всегда придётся Иван-дурак на печи. И потечёт неспешно социальное бытие как река в кисельных... – простите, в зелёных и незапятнанных дымом и мусором берегах!

Свобода личности безусловна, но в строгом сочетании с общественным порядком. Моральные внушения устарели: никто никому не замечает «это плохо!.. того нельзя!..», начиная с детских садов. Вместо них за всякие правонарушения предъявляют точно исчисленный размер ущерба – и извольте компенсировать... За всё прямое – штрафы немедля и чувствительно. За всё то, что скорее морального свойства – санкции косвенные, в виде лишения известных льгот. Например, аморальным придётся стоять в очереди за всем тем, что нормальные получат без траты свободного времени. За всё тяжкое, уголовное – принудительный труд вплоть до пожизненного рабства у государства. А в качестве такового – ручное производство на свежем воздухе самой качественной, экологически чистой сельхозпродукции. И работы здесь завались, и гуманности. Максима максимального уважения к личности: «Вы свободны в своих поступках – но за вредоносную свободу платите и разоряйтесь согласно ценнику»  Нет теперь преступных деяний – есть деяния дорогостоящие, вплоть до подневольности. Таким вот искусственным отбором – не на какие-то особые качества, а на обычную моральную норму – заглушат многие проблемные людские породы: от носителей вредных страстей до мелочных хулиганов. А уж пьяные за рулём... – за такое попросту всыпать прилюдно плетей – «из слоновьего хвоста», по рекомендации досточтимого халифа Харун-аль-Рашида.

Ещё о проблеме аморальных деяний, по своей природе напрямую не наказуемых. Новым властям нетрудно приладить здесь рычаги воздействия. Кто неразборчив в своих доходах, нажил их за счёт благополучья других, но не дошёл до явного криминала – это всё можно задокументировать и хранить в архивах в личных досье. Однако же тех проштрафившихся, кто более-менее смирен, лоялен и в общем благосознателен условно на этот счёт оставят в покое. Ибо внешняя даже добропорядочность имеет немалую ценность и способна перекрыть, в виде примера другим, нанесённый не очень тяжкий ущерб. А кто из вышеуказанных к тому же злостен, беспардонен и скандалезен – того тут же, на основании этих досье, к ногтю. Они возмутятся: мол, это моё право, морально поступать или нет! А им где положено объяснят: «Это тоже наше право – раскрыть известный список и среди всех выбрать из него именно Вас! И ничуть не специально – а наугад и случайно (??)»

Неуёмный прирост населения скрадёт любое благополучие, если не сдерживать его невзирая на природное естество. Человеку положен свободный труд и достойное вознаграждение – но положено ли ему плодиться без разбору? Общая опёка над подрастающими – государственное слово и дело со времён прозрений Платона. А доказать к этому делу семейную и родительскую пригодность – это прежде всего быть самому терпимым и предупредительным к соседям по жизни – вежливым в самом широком смысле. Сдерживать во имя всеобщего спокойствия свои природные импульсы агрессии и конкуренции. Подобное качество – благонравие – хорошо различимо у всякого индивида по мере его взросления и встраивания в социум. Нельзя исключить здесь продуманного вмешательство в природу – в виде встраивания в организм индивида, а затем снятия, с получением разрешения на потомство, некой биохимической блокировки. Но до тех лишь времён, пока ответственность за благонравное потомство не впечатается намертво в память поколений.

В этом обществе будущего возникает особая социальная прослойка – «записных бездельников» или «легальных паразитов». Принцип личной свободы не возбраняет им не работать, а резервы нового общества позволяют содержать неработающих, при условии их лояльности и добропорядочности (зачатки этого были ещё в Древнем Риме). Общество берёт таких индивидов на буксир и прокорм, ибо они имеют некоторую ценность – в поучительности своей судьбы. Решая жить за счёт других, они медленно уясняют, как это на самом деле трудно – если не тронуться умом, не опуститься и не скатиться во все тяжкие. Самый разумный для них выход – не работая в прямом смысле, заняться каким-нибудь свободным творчеством. Пусть не востребованным, социально не заказанным, но так или иначе возвышающим человека. И пусть себе возвышаются на здоровье! – государство их в том поддержит и завянуть на корню не даст. Пускай живут они многим известной надеждой: «Дело моё не пустое, но только сильно обогнало эпоху» И теперь не так уж и просто выбрать: получать ли приличный достаток за тотчас востребованное или же за прожиточный минимум творить небывалое, невозможное – но, неровён час, когда-нибудь всех осчастливящее.

Никакой уровень благосостояния не погасит глубинные раздоры в душах, чёрные в них подполья, угрызения – и отсюда дилемму «жить или нет». Последствия образованности и усложняющейся психики обременяют людей и дают им право вопрошать и решать: не позади ли осталось лучшее время?.. не начал ли жить я в тягость себе?.. И если да, не вернее ли взять и уйти? Проблема нелегка, но только в необустроенную и равнодушную к людям эпоху можно считать её неразрешимой. Общее техническое решение дал на этот счёт Мопассан в своём рассказе «Усыпительница» – и ничего лучшего не придумать. Дело только за тем, чтобы решившийся мог до последнего нажатия фатальной кнопки от решения отказаться – и никто бы про то не проведал.

***

Куда же идёт эта община творческих тружеников, присмиревших капиталистов, разношёрстных чудаков и ленивцев? Каковы поставленные «сверху» задачи – непременный в истории оплот энтузиазма, веры в себя и лояльности властям? Вот с этим и туго. Глобальные прожекты вроде колонизации планет на искусственных станциях или камеры термоядерного синтеза по земному экватору – всё подобное опасно не столько своей технической непредсказуемостью, сколько личностями, которые только и смогут внедрять всё это в жизнь. Ведь это должны быть по своему духу военные, привыкшие насмерть рубиться с какой ни попало проблемой, ни себя, ни кого при том не щадя. Посему лучше тут поостеречься и ставить задачи в более устойчивых областях. К примеру: стабилизация населения на научно обоснованном некритическом уровне; возрождение здоровой и щедрой природы планеты; воспитание всех подрастающих в парадигме умеренных достатков и самовыразительного творчества. И не забывать про физическое совершенствование! Потому как здоровая и щедрая природа планеты быстро одарит нас, как в древности, гигантскими буйволами, носорогами – и хорошо если не саблезубыми тиграми. И представьте: повели вы свою девушку гулять по вечернему парку – а из-за куста появляется такой себе мастодонт или мегатерий – и вам как-то надо соответствовать ситуации...

Так будем же оптимистами, но в твёрдую меру: рядовой обитатель «светлого и несбыточного» нуждается в звёздном небе над его головой, а не за этажами подземелий – и в моральном законе внутри него, а не в подсказке из рупоров массовой информации.

И засим наша мечта закругляется. Вспомним «Федр» Платона: двое философов бредут за черту мегаполиса, чтобы возле прохладного ручейка в сени дерев обсудить устройство мира, не зная ещё почти ничего о его сложной физике и биологии. Чтобы приблизиться к этому, должна сдвинуться история, потянуться возом на долгих ухабах, а потом понестись под откос, растряхивая пассажиров. Что же, только после этого и начать всем нам мечтать?.. Археологи раскопали стоянку древних людей: в пещере на берегу моря они жили, не развиваясь почти, согласно числу культурных слоёв, чуть ли не двадцать тысяч лет! Сколько же являлось у них в этот срок первых непривычных симптомов душевной пустоты... А за ними – смутные вдохновения, мифотворчество – и закаты над морем будили тоску и трепет – оттого, что красу эту не постичь, и ещё даже нечем и не на чем запечатлеть её. Как и они, как и мы сегодня, как и во всяком удачном или проблемном будущем люди будут замирать перед картиной своей мечты – и в конечном итоге верить только ей.

Как и я вечерами перед своим окном – когда проступают за ним наверху одно за одним крохотные золотые оконца, будто лазейки в иные миры.

(Продолжение следует)