О филфаке что помнится (4)
( окончание)
Непришитая пуговица
Однажды, помню, провожал меня в студенческой юности один мальчик, потенциальный жених. Мы долго стояли в подъезде. Он, видимо, решил устроить мне в тот день экзамен на звание будущей жены, проверить на предмет домовитости и хозяйственности. Оторвав у себя от пальто пуговицу, якобы случайно, он попросил меня пришить. Но не на ту напал. Зайдя в квартиру, я с порога крикнула бабушке, кинув ей на руки это пальто: "Ба! Пришей!" Больше я этого жениха не видела. Что называется "отшила."
Но однажды у меня оказались два билета в театр и не с кем было пойти. Я вспомнила про того несостоявшегося жениха и решила позвать его. Я знала адрес его общежития, но он там уже не жил, мне дали другой адрес. Отправилась туда. На звонок вышел он, и я, прежде чем перейти к приглашению, стала со смехом вспоминать историю нашего знакомства, в том числе и ту злополучную пуговицу. Смотрю – лицо жениха вытянулось и стало каким-то кислым. Тут только я обратила внимание на стоявшую за его плечом девушку. Это была его беременная жена.
Наверное, прошла испытание пуговицами – невесело подумала я.
Ман туро дуст медорам
Так по-таджикски звучит «я тебя люблю». Так получилось, что впервые я услышала эти слова не по-русски, а по-таджикски.
В нашей группе на филфаке учился один парень. Не помню, как его звали, а фамилия была Емелин. Она ему очень шла. Емеля, пустомеля, Емелька. Мы так его и звали. Он был болтун и врун, но очень безобидный. С ним было легко и просто, как с подружкой. Девчонки забывали, что он парень, и в его присутствии могли подтянуть чулки, говорить какие-то откровенные вещи. Он был застенчивый, как девочка, чуть что — заливался краской и убегал.
Приближался экзамен по зарубежной литературе. Учебников, книг в библиотеке не хватало, и у нас с Емелькой оказался один на двоих «Декамерон». Читать его с ним было невозможно. Как только доходило до каких-то непристойных описаний — а они там на каждом шагу — Емелька краснел и выбегал из комнаты. Фактически книжку я читала одна.
Потом мы подружились. Вместе убегали с лекций, устраивались работать почтальонами. Дома у Емельки была собака по кличке Гнида. Когда я захотела её погладить, она прокусила мне вену. У врача потребовали справку о здоровье собаки. Гнида оказалась здоровой. Просто слегка ненормальной, как и её хозяин.
Однажды мы сидели рядом на лекции, и вдруг Емелька говорит мне вполголоса: «Ман туро дуст медорам».
– Что это? – заинтересовалась я.
– Так я тебе и сказал! Это по-таджикски.
– Ну скажи, что?
– Не скажу.
Любопытство меня распирало. Я чувствовала: что-то здесь кроется.
– Скажи!
– Никогда.
– А я вот возьму да и спрошу у таджиков! «Ман туро дуст медорам», – я повторила вслух, чтобы не забыть.
– Нет! Ты этого не сделаешь! – Емелька был в ужасе.
На другой день в восемь утра я уже была у таджикского общежития, предвкушая открытие тайны. Но у входа маячила долговязая фигура Емельки. Он был здесь уже с семи часов. И успел предупредить всех таджиков, чтобы они мне ни в коем случае ни-че-го не говорили.
«Да что ж это такое? – терялась я в догадках. – Какое-нибудь страшное ругательство? На него вроде непохоже..»
Я пытала Емельку, пока он не сдался.
– Хорошо, – сказал он. – Я скажу. Нет, напишу. Только ты прочти не сейчас, а через двадцать минут.
Прикрывая листок рукой, он накорябал на нём свой перевод. И опрометью выбежал из аудитории.
Подарки
Мы познакомились на филфаке, когда я стала работать на радио и перевелась на заочный. Я искала записи песен из «Генералов песчаных карьеров» и из «Крестного отца» – мне очень нравилась эта музыка, а он пообещал их достать. И достал. Потом стали встречаться. Сам он мне не нравился, но была весна, пели птицы, светило солнце... И эта чудная нежная музыка, от которой так хотелось любить… Хотелось чего-то нового в жизни. А этот заочник был что называется под рукой.
Он стал приносить мне и другие кассеты и пластинки – Поля Мориа, Ободзинского, Джо Дассена. Я слушала и млела. Сама не заметила, как мы стали с ним целоваться. Виной всему была музыка и весна.
Потом подарки стали более материальными: духи, конфеты, бижутерия. Я почувствовала, что это уже как-то меня обязывает. Сам заочник мне был совсем неинтересен, он был лишь как бы приложением к этим подаркам. Тем, что даётся «в нагрузку» (так называли ненужные товары, которые тогда покупатели обязаны были приобретать наряду с нужными). Надо было как-то с этим кончать. Но у меня не хватало духу объясниться напрямую, я всё оттягивала этот неприятный момент, а раздражение всё копилось и срывалось на бедном заочнике при малейшем поводе. Тот ничего не понимал, почему я к нему так переменилась, и очень переживал.
А бабушка моя его жалела.
Однажды, придя домой, я застала такую картину: заочник плакал на плече моей бабушки, восклицая: «Ну почему она не такая, как Вы!» Эту же фразу он повторил мне потом не раз: «Ну почему ты не такая, как она!». Я ему посоветовала жениться на моей бабушке.
Заочник был уязвлён. Его оскорблённая душа жаждала мщения. Он потребовал вернуть назад все его подарки. И вот эта картинка врезалась в память: мой несостоявшийся жених спускается по лестнице, нагруженный своими не оправдавшими себя подарками, а я кидаю ему в пролёт оставшиеся от них футляры, конверты от пластинок, коробочки от духов и кричу: «Забирай всё, и чтобы духу твоего тут больше не было!»
А бабушка стоит в дверях и укоризненно качает головой.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы