Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Из Берлина пришёл новый текст Владимира Сергиенко. Это радует.
Ещё как — мы прозу Сергиенко любим и всячески пропагандируем,
растёт человек, буквально на глазах растёт.

Сплю я тут как-то на даче у себя под Челябинском, будит меня
телефонный звонок, здравствуйте, говорит телефонная трубка, это
Андрей Битов звонит, очень мне хочется поговорить с вами, говорит,
о прозе Владимира Сергиенко, очень уж, говорит, хорошая проза,
подлинная, настоящая...

Ну, чего тут ещё добавишь? Только то, что звонок действительно
был, а не приснился мне жарким летним утром, когда что только
не лезет в задремавший ум.

— ...А вот скажи, если человек жену свою убил, то по понятиям
он кто?

— Если ножом, то ножушник,

если топором — топорушник,

если утопил — то?..

(Из разговора с другом)

Время

— Мамочка, ты меня любишь?

— Люблю, солнышко.

— Сильно?

— Сильно-сильно.

— Крепко?

— Крепко-крепко.

— Бесконечную бесконечность?

— Бесконечную бесконечность.

Типичным движением женщины на восьмом месяце беременности мамочка
присела возле теплого комочка.

— Папа поздно придет?

— Поздно. Он сегодня во вторую смену.

— Привет ему и поцеловать.

Комочек любил поболтать, и мама любила болтать с комочком. Комочек
очень гордился своей мамой и своим будущим «родственником», хотя
слово «родственник», наверное, еще не знал.

— У тебя уже большой животик.

Тепленькой ручкой комочек стал гладить своего будущего «родственника».

— Тебе страшно?

— Нет, киса, мне не страшно, страшно папе, он сильно волнуется.

Когда такие интересные разговоры, есть безумное желание принимать
в них непосредственное участие. Знакомое ощущение: когда во сне
надо что-то сказать или сделать, выясняется, что рот — не мой,
руки — какие-то не мои. «Родственник» со всей силы топнул ногой:
очень хочется сказать: «Я знаю, знаю, что папа волнуется, знаю,
что у меня сестричка есть. Ой, как хочется скорее Вас увидеть.
Я Вас так люблю».

— Мамочка, опять животик дерется.

Они стали смеяться, втроем счастливо смеяться. Комочек со своим
«родственником» стали барабанить ногами.

....................................................................................

....................................................................................

В маленькую щелочку между занавесками все это время поглядывал
молодой ангелочек. «Боже, какая прелесть, надо обязательно тебе
все рассказать»,— исполнившись умилением, Ангелочек проделал тройной
тулуп и двойной аксель, кувырок через голову вперед, нырок вниз,
переходящий в мертвую петлю, винт с переменой крылышек и, увлекшись,
в довершение, перед глазами теплого комочка просиял, пройдя сквозь
стекла переливающимся светом всех своих антигравитационных частичек
комбинацией 4-4-3.

Комочек улыбнулся своему ангелу, лег на бочок и мгновенно сладко
засопел. Если бы рядом была Мама-Ангел, она бы обязательно сказала,
что, не сдерживая восторг симпатии, увлекшись фигурным летанием,
он не подумал о том, что может быть обнаружен. Папа-Ангел начал
бы вечный разговор. Вначале он в очередной раз стал бы доказывать,
что образование на небесах нуждается в реформе и что надо бы ввести
шлепки, как для бесят-ровесников. Потом обязательно бы напомнил,
что чем чище человек, тем плотнее «тело» его хранителя и вообще
повторил бы краткий курс начальной школы. И в завершение построил
бы логическую цепь, в которой бесята более послушны, поэтому они
«ангелее» ангелят, а ангелята «бесее» бесят.

Дети у ангелов появляются раньше, чем у их объектов, и, когда
появляется на свет ребенок, у него уже есть свой хранитель с багажом
определенных знаний, да и мама ребенка в трудный для нее момент
находится под опекой. Все-таки Учитель здорово это придумал. Ангелочек
тоже любил поболтать, когда не с кем было этим делом заниматься,
он начинал умничать, как взрослый. Папа-Ангел говорил, что одновременно
происходит только заключение брака, а все остальное — такая каша,
что он сам до конца не понимает. Со своего обычного поста молодой
ангел видел, как пришел папа комочка и получил свой «привет и
поцеловать». Папа комочка уже здесь, а Папа-Ангел нет. Ну хоть
бы, правда, появился, что ли, а то небось свой объект оставил,
к маме помчался, любовь у них. А обязанности?

Мама-Ангел отправилась на небеса раньше срока, такое уже случалось,
но долгое отсутствие Папы-Ангела настораживало. Ангелочек видел
сущность у мамы объекта, но думал, что это не очень серьезно.
А когда они смеялись, сущность вообще стала еле видна и знак,
висевший над мамой объекта, тоже, наверно, не очень серьезно.
О, какой хороший повод, я быстро к Учителю, узнаю, почему знак
стал такой большой, заодно и про маму (очень сестричку хочется)...

Время до

— Лахудра, куда прешь, бойкая?

— Она не лахудра, она беремчатая.

— Все равно, куда прет? Пузом, понимаешь, ледокол изображает.

У нервно-несдержаной бабульки на последнем слове выпала вставная
челюсть. Она распалилась еще сильней, но уже с выключенным громкоговорителем.

С одной стороны, пузо спереди — вещь хорошая, походка гордая даже
у робких становится. Все выставляют напоказ, потому что по-другому
нельзя, все-таки к земле тянет: либо на четвереньках, либо и вправду
как ледокол. С другой стороны, на 104-ой ступеньке четвертого
высокого этажа задумываешься, уж так ли конструкция непогрешима,
в красоте, наверное, уступки пришлось бы сделать, но на спине
тащить все-таки любой груз легче.

«Ледокол» добрался под возмущенный пенсионерский ропот к двери,
на которой висело объявление, гласящее, что голодные старики нуждаются
в бесплатном питании только с восьми утра и только до десяти.

«Ледокол», ощущая на себе все могущество свободы слова, недрогнувшей
рукой достал из кармана весеннего пальто сложенную вчетверо бумажку,
неторопливо, отточенным движением хирурга, снимающего швы, развернул
так всех заинтересовавший лист и кнопкой прикрепил его аккурат
на 8.00. Двумя руками «Ледокол» символически поднял свой живот
вверх и после пальпации печени и селезенки, ни на кого не глядя,
определив свою конечную остановку, отправился в обратный рейс.

После продолжительной тишины, сопровождавшейся прикладыванием
очков как «pensne», на 52-ую ступеньку вниз спустился поднявшийся
шум. Шум имел оттенки Ледового побоища. На 78-ой ступеньке шум
превратился в легкие дерущегося организма и на 99-ой предстал,
перегородивши дорогу «Ледоколу», в виде двух аккуратных старушек.

— Она говорит, что я дура доверчивая, а я говорю: «Догоним».

«Ледокол» тупо посмотрел в глаза говорящей и интонацией пограничника,
проверяющего паспорт, протрубил мерзостно-скрипучим фальцетом:

— Вам кто, гражданочка, объявление разрешил сорвать?

Перекинув зрачки на молчащую, «Ледокол» зафиксировал взгляд и
стал медленно поворачивать голову, синхронно щурясь, взгляд расслабился,
а «Ледокол» превратился в беременный Айсберг.

— Мы могли встречаться в областном управлении?

Молчащая переглянулась с «дурой доверчивой» и не менее мерзким
фальшивым фальцетом, на пару децибел меньше, выплеснула на «Айсберг»
три последние записи из трудовой книжки:

....................................................................................

....................................................................................

....................................................................................

Беременный Айсберг мутировал в беременную женщину без фальшивого
фальцета.

— Очередь назад не впустит,— беременная женщина без фальшивого
акцента на секунду задумалась и на полсекунды улыбнулась.— Через
два часа в Макдоналдсе напротив.

Время рядом

— Слышь, чавак?

— Мм...

— Слышь, чавак?

— Че?

— Че читаешь?

— Газету.

— Тя еще прет?

— Прет.

— Пятку добьем?

— Мммм... Неа.

— А че?

— У меня общий сбор.

— Слышь, чавак, брось газету, давай пиздуна погоняем.

— Приколоться я могу, но ты достал своим «слышь», в натуре, Братан.

— Че достал? Я, чавак, от души, можно сказать, от всего своего
уголовного сердца стараюсь по-русски говорить, но, если ты настаиваешь,
чавак...

Чавак отложил газету, потянулся к «пятке», обласкал ее взором
мутным, глубоко вдохнул и сожалительно выдохнул. «Пятка» осталась
лежать, а газета вернулась в междуручье.

-Ой, извините.

—Да нет, это ты извини.

Пауза...

—Ты куда так спешишь?

Молчание.

—Ну, не хочешь говорить — не надо.

Маленькое существо никогда не догадывалось, что оно может сереть.
Его щеки залились серостью, и от этого нового, непонятного ощущения
появился сгусток энергии, мешающий говорить.

—Мне не разрешают разговаривать с незнакомыми бескрылыми.

—Ах, значит, со знакомыми можно, ну тогда давай познако...

—Опять проповедуешь?

Силовая волна резко ударила бескрылого, обрывая его попытку несанкционированного
контакта.

—К маме,— не агрессивно, но достаточно красноречиво было брошено
маленькому существу.

Бескрылый не шевелился под пронзительным взглядом очень большого,
широкого в плечах Ангела. Крылатый комочек подпорхнул к родительской
щеке, поцеловал и растворился в ближайшем облаке.

—Я тебя предупреждал.

—Предупреждал.

Пауза.

—Ты кого искушаешь?

—Я просто случайно столкнулся и ...

—Ты что такой дерзкий, что уже и детям в пространстве прохода
не даешь?

—Я тебя не боюсь.

Бескрылый затравлено смотрел на Папу-Ангела, но с полным присутствием
духа.

—Сейчас я тебе скину координаты, откройся, чтоб я тебя не пробивал.

Мнительная улыбка не спасла бескрылого. Еще один силовой удар,
только теперь точечный, оставил след в виде белой пузырящийся
точки над виском.

—Позже я тебя позову. Если не появишься — будем говорить по-другому.
Зря ты моего сына зацепил, зря.

Папа-Ангел сделал полшага вниз и растворился. Растворился так,
как растворяется ничего в ничем. Торсионный след из дыры, оставленной
исчезнувшим, даже не вызвал желания у бескрылого последовать по
нему и узнать новый маршрут. Он обозлился. Обозлился на ангелов,
появляющихся не вовремя, и на самого себя, забывшего об осторожности.

Продолжение следует.