Библиотечка Эгоиста

Я посвящаю этот текст моим друзьям ЭКЗИСТЕНЦИАЛИСТАМ

От издателя

В 1999 году на аукционе «Сотби» в Лондоне была продана неизвестная
ранее картина французского писателя и музыканта Бориса Виана.
Картина называлась «Моя израненная душа» и была продана за
удивительно высокую для непрофессионального художника цену –
четырнадцать миллионов долларов. Купила ее ПГА – Парижская
Гуманитарная Академия, в одном из клубов которой, «ГИ»,
Борис часто любил бывать.

Бывший владелец картины, коллекционер, бизнесмен, пожелал остаться
неизвестным. Вместе с картиной была продана рукопись 59-го
года, описывающая последний день жизни Бориса Виана и историю
возникновения и продажи картины.

Критики приписывают ее Сартру, Виану, Кено. В постскриптуме к
рукописи значилась просьба не публиковать ее в течение пятидесяти
лет, чтобы это не повредило Мишель (жене) и детям Бориса.

Это были фрагменты дневника Бориса, его последнего дня,
обработанные, возможно, Сартром, либо Кено, либо старшим братом Бориса –
Шу, превращенные в «story», любимый Борисом американский
литературный жанр, модный в журналах 50-60 годов, таких как
«Табу» и «Огонь».

За полгода до смерти Виан жил в мастерской Симоны де Бовуар, в
Чайна-таун, где неожиданно увлекся живописью и написал картину
строительным акрилом 1.10 х 0.80, которую назвал «Моя
израненная душа».

Очевидно, Виан продал картину в последние дни своей жизни, т.к.
после смерти картина исчезла и возникла лишь в 1999 на аукционе
в Лондоне.

23 июня1959 года Борис пошел на просмотр фильма, снятого Мишелем
Гастом на музыку Алена Гораге по его роману «Я приду плюнуть на
ваши могилы». Этот роман был издан под псевдонимом Вернон
Салливан, принес популярность и скандальную славу, которые
полностью разрушили жизнь Бориса Виана .

Принц Сен-Жермен-де-Пре умер от сердечной недостаточности 23 июня в
10.30 в зале кинотеатра «Ролан» во время первого утреннего
просмотра своего первого фильма.

Рукопись

Если в молодые годы ты собирал окурки в кафе «Две
чурки», если мыл стаканы в темном грязном чулане, зимой укрывался
старыми газетами, чтобы не околеть на заиндевелой скамье,
заменявшей тебе разом квартиру, спальню и кровать, если двое
жандармов таскали тебя в участок за то, что ты спер у
булочника буханку хлеба (не зная еще, что ее проще стянуть из
сумки какой-нибудь шествующей с рынка матроны), если прозябал
ровно триста шестьдесят пять с четвертью дней в году, словно
колибри на каменном дереве, в общем, если поддерживал свое
существование планктоном, то тебя нарекут писателем-реалистом,
и читатель непременно подумает: этот человек знает жизнь,
он на своей шкуре испытал то, о чем пишет. Иногда он думает о
чем-нибудь другом или вообще ничего не думает, да мне-то
что за дело…

Но я-то всегда спал в мягкой постели, к куреву меня не тянет, да и
планктон не прельщает; а если я что-нибудь в жизни и украл,
так это мясо.

Вот уже два месяца, как я живу в «Хатке бобра», в Чайна-таун, между
Сен-Жермен-де-Пре и Латинским кварталом, куда переместилась
жизнь. Это мастерская с полукруглым залом, которую мне
любезно предоставила Симона – «Бобер» – жена Жана Поля, которая
по-прежнему хорошо ко мне относится, несмотря на все
скандалы. Я абсолютно расслаблен, я пытаюсь понять себя, я должен
деньги всем, кому только возможно.

Сегодня я закончил картину, которую назвал «Моя израненная душа» –
это розовый модуль, в виде перевернутого пикового туза
огромного размера, покрытый множеством крапинок, как клубничка.
Это язвы и выстрелы, незаживающие раны. В середине глаз.
Вокруг оранжевая, лучистая энергия. Никогда еще я не испытывал
такого острого чувства любви и зависимости, кроме как глядя на
этот холст.

Я допил коньяк, выкурил папиросу с арабским гашишем, надел арабское
платье, четки, темные очки и решил совершить движение.

Я хотел встретиться со стариком Жаном Полем в клубе «Пропаганда»,
модном в «пидорских» тусовках. Клуб «Пропаганда» находился за
углом. С Жан Полем мы работали над проектом «Прагматика
культуры» и готовили книжку «О феноменах ценообразования на
феномены культуры».

Жизнь моя представляла собой проблему выбора между двумя простыми
вопросами: «Жить следует для себя или для других?» и здесь
надо выбрать раз и навсегда – для себя или для других и больше
не нервничать, не париться, потому что «неделя для себя, а
неделя для других» – приводит к нервным расстройствам.

Работа меня достала. Музыка надоела. В живописи я выложился, сделав
последнюю картину.

Все, что записано сейчас, записано после удивительной встречи в
клубе «Пропаганда».

Я попытаюсь описать словами то, что больше чем слова. То, что
проникает внутрь так глубоко, что меняет характер и взгляд на
вещи.

Сначала я пошел в «Летчик». «Летчик» – это маленький клуб, ОТКРЫТЫЙ
когда-то АКАДЕМИЕЙ АВИАЦИИ в Чайна-таун, рядом с метро,
расположенный на левом берегу Сены, на перекрестке улицы Святых
Отцов и бульвара Сен-Жермен. «Летчик» нравился мне раньше,
давно. Он принадлежал симпатичному музыканту и пару лет назад
был очень модным клубом. Там была хорошая живая музыка,
выступали известные черные музыканты. Я тоже когда-то принимал
участие в жизни «Летчика».

Пару лет назад там была выставка картин и рисунков французских
писателей. Девиз выставки был тупой: «Если вы умеете писать,
значит, вы умеете и рисовать». Мы выставились, как идиоты –
Верлен, Аполлинер, Арагон, Бодлер, Тристан Тцара, Кено и я… Всем
нужны были деньги. Все было бы банально и тоскливо, если бы
не покушение на лидера Союза левых Сил, организованное его
другом Маратом.

Я написал тогда первые шесть картин и выставил, несмотря на просьбы,
всего одну – «Железные человечки». Теперь все мудаки
считают меня скрытным и противоречивым.

Я шел на встречу с Жаном Буле – художником, делавшим декорации к
пьесе «Я приду плюнуть на ваши могилы».

Я хотел заказать ему иллюстрации для сартровского проекта
«Прагматика культуры». Буле нравился мне. Молодой блондин,
гомосексуалист, имеющий любовником безрукого калеку, он жил с матерью в
ее крошечной привратницкой возле клуба «ГИ». Он обожал
кинофантастику, его студия была выкрашена в черный цвет, а
вместо лампочки была клетка с попугаем. Когда употребленная им
доза кокаина была слишком велика, Буле кричал, пародируя
какую-то сцену, очевидно виденную им в метро. «Чтобы не
случилось, нужно крепко стиснуть зубы и не плакать!»

Буле ждал меня на веранде с маленькой собачкой Дэзи. Он сидел под
моей фотографией, где я держу модель аэроплана из романа
«Красная трава».

Он пришел из клуба «Дом», где мрачные экзистенциалисты слушали свою
этническую музыку. Буле играл на гитаре. Он сказал: «Ну тебя
нахуй. Я ничего не боюсь, но после того, как мы сыграли
твой последний текст «Разорви меня, Господи», посвященный Суле
и Шу, моя студия, мой «Третий Путь» сгорел нахуй».

Я попытался успокоить его. Я рассказал ему, что я написал роман,
который называется «Осень в Пекине». Он обрадовался. Он знал,
что «пекин» на нашем сленге означает «штатский». Я сказал
ему, что наконец-то есть достойный проект и нужно сделать сорок
картинок для антологии. Узнав, что Сартр редактирует
сборник, нигилист согласился, взял материалы, и мы выползли в
пекло Чайна-тауна.

«У тебя негативный фон» – сказал он мне на прощание и я мрачно
попиздил по Чайна-таун в клуб «Пропаганда».

Я купил фляжку коньяка, сделал несколько глотков.

Смешивание красок – это как смешивание курительных смесей –
магический обряд, который должен ввести тебя в определенное
состояние. Цвета должны лежать рядом так, чтобы они подсвечивали
друг друга. Тогда краска перестает быть краской. Она становится
цветом, а цвет перестает быть цветом, он становится светом.
Это называется просветлением материи.

Я понял это, когда голый, в «Хатке Бобра» подмешивал в краски свою
сперму и кровь и заканчивал картину «Моя израненная душа».
Сколько стоит картина? Что такое цена? Цена – это всего лишь
наша оценка. Сколько стоит роза? Сколько стоит солнце? Почему
Майор выпрыгнул в окно, как я написал это в рассказе?
Почему Мишель стала любовницей Сартра, редактируя «ДЬЯВОЛ И
ГОСПОДЬ БОГ»?

Охрана «Пропаганды» улыбнулась, увидев меня в арабском платье. Клуб
«Пропаганда» был создан группировкой «Октябрь». В 48-м клуб
учредил литературную премию, которую радостно получил Кено
за роман «К женщинам обычно чересчур добры». Теперь здесь по
воскресениям проходили гей-вечеринки, которые назывались
«Чайна-таун». Сартра не было и я сел за столик на втором этаже.
Заказал свекольник со льдом и сметаной и пиво. Полумрак.
Странная музыка типа фанка-джаза-делик. Перелистывая «Дизайн
иллюстрейтед» с моим последним проектом, я боковым зрением
увидел нечто необычное. В «Пропаганду» зашла и поднималась на
второй этаж невероятная пара людей.

Потрясающей красоты женщина и красивый богатый мужчина. У женщины
поражали грудь, линия спины, слегка восточное лицо и длинные,
почти рыжие, волосы. Мужчина был в шортах. Он был дорого
одет, супер подстрижен, и у него были ахуительно дорогие
кожаные шорты.

Одна нога его была прекрасна, как нога Аполлона, а вторая нога была
тонким металлическим протезом, чудом техники. Нога, которая
стоила тысячи. Тонкая, никелированная нога, покрытая
десятками сложнейших механизмов. В момент движения она издавала
звук «цик, цик, цик». Внезапно они сели за мой столик.

«Простите, Вы не хотели бы продать душу?» – обратился ко мне
мужчина. «Сколько?» – удивился я. «Крови не надо, достаточно
рукопожатия», – мягко засмеялся он. Его спутница улыбнулась и
внимательно посмотрела мне в глаза.

В этот момент официантка Соня принесла суп, пиво и водку за счет
заведения, за мой радикальный наряд. Все заулыбались, и мужчина
сказал, что он давно знает меня, много читал и много
слышал. А женщина так посмотрела в глаза, что у меня встал член.

«Я руководитель института прикладной социологии», – заговорил
мужчина. «У нас сейчас проходит исследование, связанное с
психосемантикой. Один из матричных вопросов «За сколько в данный
момент Вы готовы продать свою душу». У меня с собой 150
долларов. Расписываться не надо, крови не надо. Достаточно
заполнить анкету, ответить на вопросы исследования.

И вы знаете (Сартр обещал мне опубликовать эти данные в журнале «Тан
Модерн»), что 90% людей современного буржуазного общества
являются интегральными атеистами и готовы получить 150
долларов незамедлительно. Я был на выставке, видел Вашу картину»,
– продолжил он. «Я собираю живопись. Нет ли чего-нибудь
нового?».

«Удачный разговор», – воскликнул я. «Я написал картину «Душа». Она
находится в мастерской, в «Хатке Бобра», в соседнем доме».
Богач бросил своих устриц.

В этот момент водка подействовала, пространство как будто
сгустилось, и все предметы стали вдруг какими-то ослепительно
красивыми. Мы оставили свои вещи, встали и пошли в мастерскую. Я
включил Эрика Сати и поставил картину на мольберт. Мужчина сел
на стул. Нога «цыкнула». Женщина попросила показать ей
вторую комнату.

В маленькой, завешенной костюмами спальне, женщина сначала прильнула
ко мне, отчего меня бросило в жар, а затем как кошка
прыгнула в кресло, где, задрав платье, приняла такую позу, что
мысли мои остановились. Она избила меня плетью до невменяемого
состояния. Я вошел в нее. Она кричала так громко, что
мужчина пришел из другой комнаты и присоединился к нам,
предварительно надев черную шляпу. Когда он трахал её в задницу, его
нога издавала звук, похожий на тиканье часов. И я слышал, как
течет мое время.

Неожиданно он предложил мне продать картину. Он сказал, что он готов
купить картину за миллион долларов. Я спросил его, чем он
занимается. Он ответил, что он физик и изучает темный свет. Я
заинтересовался. Он сказал, что темный свет присутствует
также в моей картине «Душа». Он сказал, что совершенно
спокойно тратит эти деньги на картину, т.к. он миллионер и
существуют технологии, которые позволят ему, затратив еще миллион,
продать эту картину бесконечно дороже. А сейчас он хочет
просто наслаждаться той вибрацией, которая исходит от картины.

«Что такое темный свет?» – спросил его я. Он улыбнулся. Впервые
заговорила женщина.

«Темный Свет не определим и не видим глазом 
Темный Свет – это не Свет и не Темнота 
Это – ослепительная чернота, возникающая 
на гранях соприкасающихся противоположностей 
Темный Свет – это не Белое и не Черное 
Не Красное и не Зеленое 
Не Восток и не Запад 
Мне нравится называть это Югом 
Но это – не Юг 
И не Север тем более 
Темный Свет не видим глазом. 
Лучшее время для восприятия Темного Света 
Это Рассвет, незадолго до Восхода Солнца, 
и Сумерки, вскоре после Его захода. 
В эти часы предметы Нашего Мира не слишком 
освещены и не слишком погружены во мрак, 
что дает Темному Свету возможность тихо 
сочиться сквозь их поверхности и быть адекватно 
воспринятым Человеческим Существом». 

Пока женщина говорила текст, мое сознание изменилось. Все, что
происходило, происходило словно в замедленном кино, в рапиде.

Мужчина (он был странно похож на Элвиса Пресли) достал чековую
книжку. Выписал чек на девятьсот тысяч. Затем из тончайшего
кожаного дипломата достал еще сто тысяч долларов наличными и
положил их на грязный стол в «Хатке Бобра».

«Крови не надо», – повторил он, – «достаточно рукопожатия». Очень
механистично я завернул картину в отрез черного шелка. Женщина
взглянула на мой берлинский плакат «Alles geht in Arsch.
Jesus bleibt» – «Все уходит в жопу, а Иисус остается!» – и
расхохоталась. «Да Вы просто дракон», – тихо сказала она и
поцеловала меня строгим, холодным, как суп в «Пропаганде»,
прощальным поцелуем.

Дальше все произошло, как в ускоренном немом кино, задом наперед.
Они галантно исчезли. Я остался один, с миллионом долларов, в
«Хатке Бобра», без «Души». Я вызвал курьера, дал ему деньги
и адреса, чтобы он развез мои долги. Включил музыку, «Темные
интервалы» Гурджиева. И записал все, что произошло.
Состояние дико возбужденное. Болит сердце, немеют руки, мизинцы
вообще уже мало чувствительны.

Только что позвонила Хелен. Звала на день рождения. Завтра в
кинотеатре «Ролан», в 10 утра просмотр фильма по моему сценарию «Я
приду плюнуть на ваши могилы». Как всегда никаких денег –
только проблемы. Хелен советует не идти, деньги мне теперь по
хую, пойду обязательно.

Теперь все, что я написал, отнесу Жану Полю и подарю как текст для сборника.

P.S. 23 июня 1959 года. 9.45. «ГИ».

Кофе с «Бейлисом» и пиво с желтком.

Я иду в «Ролан» на просмотр «Плюнуть на ваши могилы» – мой роман,
который вышел вместе с «Черной весной», «Тропиком Рака» и
«Козерогом», и главы которого я читал Зозо.

За соседним столиком Аполлинер с Рубинштейном о чем-то тихо и нежно пиздят.

Несколько строк для Ж-П.

Моя неангажированность, в которой я подражаю тебе, старик, вызывает
недоумение, раздражение, а порой и пренебрежение окружающих.
Поэтому я пишу тебе на прощание стишок, чтобы ты читал и
радовался:

Поправляя всё время тебя 
И себя, искривляя без толку 
Я иголочкой ржавой колю 
Суеты незаметную дрожь. 
Так в полях недозревшая рожь 
Чешет брюхо бегущему волку. 

G–P.S.

«Душа» – это было что-то последнее, о чем он заботился. Теперь он не
заботился ни о чем. Наступило состояние блаженного покоя.
Борис спокойно пошел в кино.

В фойе «Ролана» было тихо и прохладно. Красивые девушки в маленьких
платьях от «Берже» на голое тело с крупным фотоизображением
лиц Эйнштейна и Чаплина пили кофе и читали журнал «Афиша».
Они улыбнулись Борису. Чарли и Альберт на платьях подмигнули
Борису и потерлись о девичьи соски, лаская юные тела своими
морщинками.

Борис заказал цветы и водки со льдом для всех посетителей «Ролана»,
и с удовольствием, которое в мгновение превратилось в
безразличие, а безразличие с шипением превратилось в
разочарование, потратил деньги. «Скоро начнется кино», – подумал он. –
«Или уже началось».

Внезапно Девушки тихо запели дуэтом что-то из божественного Людвига Вана.

Из-за отсутствия «Души» Борис стал невероятно сознательным.
Окружающий мир наполнился необычайным смыслом.

Борис понял, что деньги ему больше совершенно не нужны. Важно только
кино. Он вошел в маленький уютный зал «Ролана» с мягкими
красными бархатными креслами и сел в третий ряд.

Девушки сели рядом с ним с двух сторон и начали...

Погас свет. Появилось название фильма – белое на черном очень ярко и
красиво «Я приду плюнуть на ваши могилы». Зазвучала музыка.

В этот момент Борис испытал такой острый оргазм, сатори, инсайт невероятной силы.

Он схватился за сердце, рассыпал попкорн, расплескал водку.

На экране появились разные черно-белые звёзды и графические знаки,

меняясь с дикой скоростью, что предшествует обрыву пленки.

Девушки взяли Бориса за руки и ласково повели к экрану.

Увидев на экране свою тень, он шагнул в нее,

в последний раз, жадно вдохнув прохладный воздух кинотеатра.

Борис БЕРГЕР

*действие происходит в Москве в Китай городе