Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Начало.

Появляется скелет

ПЛАН возник подобно химере — из тумана, лабиринта мозговых извилин,
расплывчатый, огромный, жуткий. Разумеется, он не сложился в
моей голове сразу же со всеми подробностями. Я много
импровизировал на ходу. Страх смерти только подстегивал
воображение, это действительно помогает, если имеется недюжинная сила
воля. Не хочу хвастаться, но что есть, то есть.

Еще когда те трое изливали перед закрытой дверью свои жалкие речи,
безумная идея сверкнула у меня в голове подобно молнии. Но
только не обычной, а шаровой — сверкающий шар, явившийся
ниоткуда, непредсказуемый и ужасный, отвергающий установленные
правила. Конечно, сперва я план отверг даже с некоторым
внутренним смешком. Но затем, как это неизменно случалось и
раньше, сказал себе: «А почему бы и нет?». Кто сказал, что это
невозможно? Возможна лишь моя смерть в ближайшие несколько
часов, так почему бы не использовать и химерические шансы? Итак,
сначала была идея, будто голый скелет. Скелет, который
вывалился из потайного шкафа этих террористов. Точнее, я вытащил
на свет скелет, а после нарастил на нем мясо, сорвав его
уже с самих террористов, и одел в яркие нарядные одежды. Это
жуткое чучело, новый Франкенштейн моих измышлений стал мне
верным слугой. Он мог бы убить меня, но я натравил его на
других.

Понимаете, я ведь хотел спастись. И других спасти хотел тоже,
правда. А как я всегда спасался? Врал напропалую, сочинял всякие
истории, которые всем были интересны, только Кристина меня
раскусила, но и ей нравились мои россказни. А что такое, по
сути, ложь во спасение? Комбинация из кусочков реальности.
Надо разбить реальность, а после составить из ее кусочков
выгодную тебе мозаику, свой собственный паззл, в который поверят
и другие. Этим многие занимаются, и не всегда на пользу
остальным. А я хотя бы людей спас. Себя тоже, конечно. И ни разу
себе не изменил ни в чем. Остаться собой даже в такой дикой
ситуации это же настоящий героизм, верно?

Шестой террорист

ОБЩАЯ схема и детали безумного плана еще кружились и искрили в
мозгу, а мне надо было приступать к заранее проигранным
переговорам с упрямыми пилотами. Меня подвело то, что, обдумывая свой
план, я стал весьма и весьма хладнокровен, куда
хладнокровнее, чем прежде, поэтому не смог сосредоточиться на
эмоциональной стороне дела и толковал с пилотами очень рассудительно.
Те, видимо, решили, что если уж заложник так спокоен, то и
им волноваться не о чем — террористы блефуют. А вообще, как
я узнал позже, все это время у пилотов шли напряженные
переговоры с землей, откуда шли настоятельные рекомендации не
открывать дверь и садиться в ближайшем аэропорту, который
согласится нас принять.

Тем не менее, Асхабу моя речь понравилась — видимо, по контрасту с
прежними истериками.

— Хорошо, дорогой, хорошо. Ты действительно очень умный — говорит
он.— Умрешь последним.

Тут на связь вышли пилоты и по громкоговорителю объявили, что меняют
курс на Страсбур, но дверь открыть не могут: мол, дверь
блокируется автоматически. Открыть ее можно только на земле. Я
знал, что это ерунда, но Асхаб немного растерялся — меня это
приободрило: эта группа, вероятно, участвовала в захвате
самолета впервые.

Все заложники после сообщения пилотов немного перевели дух, но
обрадовались рано. Я верно оценил характер Асхаба — для него было
невыносимо подчиняться обстоятельствам, ощущать, что он не
контролирует ситуацию. И он действительно был очень жесток.

— Я своего слова не меняю,— сказал он громко.— Дверь не открывается,
да? Можно открыть только на земле, да? Ладно, но вы-то,
уважаемые,— повернулся он к нам четверым.— вы все-таки своей
задачи не выполнили! А значит, умрете прямо сейчас! Чтобы все
поняли, мы не шутим! Это не игрушки, уважаемые мои!

Если честно, то я даже испытал разочарование, когда пилоты объявили
о том, что меняют курс, а террористы несколько успокоились.
«Неужели,— думаю,— так и не придется опробовать мой
блестящий и безумный план?». Но Асхаб предоставил мне такую
возможность. Понятно, что выбранные заложники после его слов просто
окаменели. Я, конечно, тоже был ошарашен, но у меня была
неплохая подготовка. Реальность снова разлетелась на кусочки,
но я помнил запасной рисунок и принялся, не мешкая, собирать
свою мозаику.

Асхаб едва заметно кивнул, и Буб схватил первую попавшуюся жертву —
им оказался говоривший последним студент — не меня же
называть последним! Одно неуловимое движение — студент побледнел
пуще прежнего и пополз вниз, почти нежно обнимая здоровяка
Буба. Этот негодяй мог убить человека ударом ножа, не проливая
лишней капельки крови. Добродушный — и возможно не только с
виду — он мог гладить барашка, а потом резать человека,
уговаривая его потерпеть. Он, наверное, и маму свою очень
любит. Такие идеальные мясники полезны в любой преступной группе.

Пассажиры сразу и не поняли, что произошло. «Я даже подумала, что
мальчик с ними заодно и нас разыгрывает» — рассказывала потом
журналистам любовница толстосума. Вот дура! Все перепутала!
Но когда пассажиры осознали, что произошло, поднялся крик.
Буб, отходя от падающего студента, шатнулся к любовнице — та
вообразила, что теперь ее очередь и дернулась в сторону —
совсем обезумев, она хотела убежать. Но тут Езира двинула
резко локтем и вырубила ее. Из кухни выглянул Юнус и снова
скрылся за шторкой.

— Всем молчать! — взревел Асхаб.— Заткнитесь! Ваши голоса мне нужны
не сейчас, а там, на земле, когда мы со всем миром будем
говорить о наших великих целях! Тогда и покричите — и не просто
так, а то, что я вам скажу!

Буб тем временем перешагнул через лежавшую без сознания женщину и
двинулся ко мне. Он даже улыбался. Этот здоровяк был просто
машиной для убийства, его вовремя не выключили — не дали
приказа, и он продолжал, несмотря на суматоху вокруг, выполнять
приказание. Я понял, что надо решиться, либо сейчас, либо уж
вовеки и никогда. И хорошо, что первый, с кого я все начну,
это безмозглый Буб: он просто среагирует на новое приказание
и тогда остальные просто вынуждены будут ко мне
прислушаться.

Невероятным усилием воли я скрепил свой новый рисунок: без этого
ничего не получится, я сам должен поверить в его реальность и
от этого отталкиваться, прием сродни актерской игре — великая
ложь.

— Стой и убери нож! — сказал я.— Отойди к двери и жди!

Буб остановился, улыбка сменилась недоумением. Он так привык
выполнять приказания, издаваемые с нужной долей властности, что не
мог не повиноваться. Он оглянулся на Асхаба, который даже
при не утихающем еще шуме, услышал мой голос.

— Что такое? — удивился он.— Это ты говоришь, парень, а?

— Я говорю, а ты слушай! — я старался смотреть в переносицу Асхаба.—
Так и знал, что все сделаете неправильно! Сказано было —
ждите указаний! Никаких лишних действий! Выполняете только
свою часть работы!

Утихли даже крики пассажиров. Я знал, что эти минуты решают все
дальнейшее — победы сразу не будет, но если главарь мне поверит
хотя бы на долю секунды, то окажется, хочет он того или нет,
кусочком моего рисунка. Он будет помнить, что на секунду,
но поверил, и это его погубит.

Сомнение таки мелькнула в глазах Асхаба. Сомнение, которое обратит
его в мою смертоносную веру — вот ирония!

Но не он подошел ко мне, а Езира. Она была маленького роста, а
подошла почти вплотную, смотрела снизу пытливо и мрачно. Потом
что-то посветлело в ее темных губах, она повернулась к
остальным и звонко произнесла:

— Я же вам говорила! Говорила вам — я еще в аэропорту заметила и
потом... Он тот самый человек!

Мертвец в деле

ЧТО я решил использовать? Кое-какие знания о том, как действуют
террористические группы. В чем самая большая опасность для любой
подпольной организации? В том, что ее могут обезглавить, и
тогда вся конструкция распадется. Опасность еще и в том, что
многие такие организации держатся на идеологии, которую
воплощает и подпитывает высшее руководство: если оно падет, это
окажет огромное деморализирующее влияние на рядовых членов.
Поэтому с недавних пор, когда борьба с террористами
усилилась, их руководство поменяло методы управления.

Дабы обезопасить себя и организацию, они разбивают структуру на
несколько частей, которые могут действовать автономно, однако,
разумеется, в курсе, что некий единый центр управления ими
существует, но представляют его себе довольно смутно — во все
более мифическом ореоле, приписывая ему полную неуязвимость
и всезнание. Само же руководство обычно мыслит трезво, там
больше прагматиков, чем фанатиков, они чаще считают деньги,
чем разрабатывают мифы. С одной стороны, подобная тактика
весьма разумна, но она таит в себе и немало опасностей. Во
первых, среди рядовых террористов ценится все-таки дух и хорошая
легенда — во всех смыслах последнего понятия, во вторых,
чрезмерная удаленность и конспирация центра делает автономные
группы уязвимыми для вторжения извне. Все рядовые террористы
внутренне всегда готовы к тому, что к ним явится некий
таинственный связной, который все объяснит, покажет, расскажет и
даст существенную идеологическую подпитку, в которой
исполнители нуждаются не меньше, чем в деньгах, особенно в
критической ситуации.

Понятно, что проникнуть в группу стараются, прежде всего, сотрудники
спецслужб: я предполагал, что они, конечно, куда
профессиональнее меня, зато им не хватает именно вдохновения в части
конструирования мифа: их задача внедриться и развенчать
идеологию, которой подчиняются террористы, я же хотел только
спастись и ради этого зарядить неведомую мне идеологию новой и
самой дикой энергией. На подобную наглость никто из
руководителей не рассчитывает, это же чистое безумие, а они
прагматики — это брешь, через которую я и проскользнул.

— Она права,— сказал я.— Я действительно тот самый человек. По плану
мне не следовало бы выделяться из пассажиров вплоть до
посадки, но ваши глупые действия вынудили меня вмешаться раньше.

— Что за чушь собачья? — процедил Асхаб, уже приходя понемногу в
себя.— Похоже, тебе жизнь надоела, да?

Я подозревал, что наибольшие трудности будут с главарем, и что
первые минуты решают все. По сути меня спасла Езира: более
эмоциональная, как женщина, она острее, чем остальные, нуждалась в
мифе и выдала все необходимые мне сведения. Теперь я точно
знал, что они ждали связного из центра или стоявшей выше
группы. Меня могло сгубить то обстоятельство, если бы в
самолете действительно оставался живой связной. Но к тому времени я
уже понял, что связной был мертв. Опять вмешалась судьба:
меня это подбодрило, дало нужные силы, чтобы голос не дрожал
и обрел уверенность в первые, самые рискованные минуты.
Мертвец тоже пошел в дело. Уже после я думал, что даже если бы
связной был жив, я все равно бы рискнул и разыграл бы иной
план, постаравшись уверить и связного в том, что нас двое, и я
главнее. Было бы, конечно, гораздо труднее и рискованнее,
но теперь я очень уверен в своих силах, думаю, что смог бы.

— Ты многого не знаешь,— бросил я Асхабу, которого во что бы то ни
стало, надо было одновременно вывести из равновесия, но и не
отнимать до поры полного лидерства в группе.— Это
простительно, для того я и не выдавал себя. Нам задолго до рейса стало
известно, что на борт поднимется сотрудник спецслужб. Мы не
были уверены, кто именно. Для того меня сюда и отрядили: я
должен был не только дать вам последние указания, но и
ликвидировать человека, который мог бы провалить дело. Я успел
сделать это, пока вы бегали по салону.

Асхаб моргнул, поводил челюстью и спросил:

— Какой еще человек? Где он? Ты его убил?

— Конечно, убил. Он лежит в туалете. Ты же его видел.

— Я видел только старика, который валяется, уткнувшись в унитаз.

— Вот именно поэтому, что ты видишь только старика, а я вижу
специалиста экстра-класса, ты управляешь группой, а я управляю
вами.

— Как же ты его убил? — усмехнулся Асхаб.— Я не вижу у тебя никакого оружия.

— Мне оно и не нужно. Есть много способов убить человека без всякого оружия.

— Да, я знаю,— поспешно подтвердил Асхаб, и его торопливости я почти умилился.

— Если ты обыщешь того человека,— поспешил уже я, пользуясь хорошим
моментом,— ты заметишь странную особенность, у него почти
ничего нет с собой. Ни багажа, ни путеводителей, ни банковских
карточек, ни денег — только совсем немного, несколько купюр
— ему ведь много денег и не нужно, встретят свои люди в
аэропорту, снабдят чем угодно за хорошую работу. Он бы вас всех
здесь ликвидировал одного за другим, с легкостью! Не
смотрите, что он старик: такие старики в спецслужбах на вес
золота. Они специально направили его в вашу группу, потому что
очень ее боялись, были в курсе, какое дело тут затевается и
каких отличных бойцов мы сюда направили.

Это была, пожалуй, чересчур прямолинейная лесть, какую мог съесть
только добродушный мясник Буб, но только не Асхаб. Он с кривой
улыбкой приблизился ко мне и, потрясая дулом автомата,
задал вопрос, к которому я давно подготовился.

— Да, точно, мы действительно отличные бойцы. И если ты и вправду
тот, за кого себя выдаешь, то запросто сейчас нам скажешь, как
нас зовут, а? А то я тут заметил, что ты, уважаемый, все
говоришь и говоришь, но почему-то ни к кому из нас не
обращаешься по имени, отчего, интересно?

Мне тоже было интересно, я постоянно прислушивался к их разговорам,
но террористы предусмотрительно не называли друг друга по
именам. У меня оставался лишь один выбор — не Бог весть что,
конечно, но ничего лучшего я придумать не смог. К тому же,
выбранный прием вполне соответствовал моей роли.

— А я не знаю ваших имен,— ответил я честно.— Не знаю и знать не
хочу. Никого это не интересует. Ты разве еще не понял? Те люди,
которым я непосредственно подчиняюсь, ваши имена давно
стерли и заменили на другие, про которые теперь уже вы ничего не
знаете!

— Отличная выдумка! — улыбался по-прежнему Асхаб.— Но ты не ответил
на мой вопрос...

— А-а, ты, наверное, думаешь, что я просто увиливаю... Повторяю,
ваши имена для нас ничто, но это не значит, что мы не о вас
ничего не знаем. Про каждого у нас есть надежные свидетельства.
Вот смотри!

Я рывком достал из кармана старую фотокарточку, которую вытащил у
старика. Мой последний козырь. Даже если бы Асхаб на снимок
никак не среагировал, я бы мог сказать, что мы доискиваемся до
самых истоков биографии каждого члена организации. Не
обязательно кого-то из присутствующих. Но Асхаб среагировал.

— Откуда это у тебя? — спросил он, слегка дернувшись.

— Ты опять хочешь имен? Я тебе их не назову. Будешь спать спокойнее.

— Отдай мне этот снимок,— угрюмо молвил Асхаб.

Я даже не сразу осознал, что это победа. Главарь террористической
группы, вооруженный автоматом, в окружении сообщников, просит
у меня — просит! — отдать ему старую фотокарточку. Секунду я
колебался — что правильнее, отдать или нет? Решил, что
лучше отдать. Он ведь мог и взорваться — этот снимок ему
почему-то очень нужен, а если бы Асхаб отобрал у меня фото силой, я
мигом потерял бы свое сомнительное верховенство. Он просит,
я выполняю просьбу: неосознанно возникает хоть какая-то
зависимость. Теперь главное не дать угаснуть благотворному
импульсу.

— Нам нужно переговорить без лишних ушей,— сказал я.— А здесь и так
было достаточно болтовни.

Асхаб спрятал снимок и кивнул куда-то вдоль прохода. Я догадался,
что он предлагает пройти на кухню. Сторожить заложников в
первом салоне остались Езира и Буб. У девушки был пистолет, Буб
вытирал свой нож о обивку кресла. Все это время они не
проронили ни одного слова.

Тайны Черного шаха

НА КУХНЕ Юнус по-прежнему стерег раненного бортпроводника и
стюардессу. Только мужчина стонал уже совсем тихо. И чистых салфеток
больше не было — они тоже стали черными, как рубашка
бортпроводника.

— Прошу вас, прошу...— повторяла стюардесса без всякого выражения,
устало и безнадежно.

— Сиди, не дергайся, а то зарежу — отвечал Юнус, помахивая красным топориком.

Этот разговор у них, очевидно, шел уже давно. Стюардесса просила
разрешить ей взять аптечку, а Юнус не осмеливался на любую
инициативу. К тому же, ему явно нравилось наблюдать за униженно
молящей стюардессой. Симпатичным Юнуса никак нельзя было
назвать, а мольбы молоденькой стюардессы доставляли ему некое
наслаждение. «А мальчик-то мучим гормональным созреванием —
смекнул я.— На грудь девушки заглядывается... Некрасивый,
исполнительный, возбудимый — пока вполне достаточно».

— Ах, черт, тут еще эти,— выругался Асхаб.— Совсем про них забыл!

Юнус уставился на нас вопрошающе.

— Надо перевязать раненного,— сказал я.

— Почему? — мрачно вопросил Асхаб.

— Потому что мы летим в Страсбур. Потому, что забивать салон без
нужды трупами ни к чему — плохая картинка. А мы ведь летим в
Страсбур ради хорошей картинки, верно?

— Ты мне скажи,— хмыкнул Асхаб,— ради чего мы туда летим, а я послушаю.

— Я скажу, но путь уйдут лишние.

Асхаб помолчал, но затем приказал Юнусу вывести заложников и
позволить стюардессе взять аптечку.

— Говори! — сказал он мне.

Я тогда постоянно балансировал над пропастью, но на небесах в
полушаге от смерти по-другому нельзя. Надо было моментально
подбирать нужные кусочки, ориентироваться по намекам и оброненным
фразам. Тут важно настроиться на нужную волну, как
происходит, если говоришь на иностранном языке, перестроить мозги.
Уже одно направление, которое выбрали террористы, могло
поведать о многом. Если они направлялись в Страсбур, то,
следовательно, хотят заявить о себе всему миру. То есть им нужна
хорошая картинка. Лишние трупы до начала переговоров террористам
ни к чему. Тогда почему Асхаб не остановился перед
убийством? Скорее всего, недоволен своим положением в организации,
не смог устоять перед искушением насладиться властью,
стремится шокировать людей посильнее, чтобы потом эффективнее
сыграть роль «доброго полицейского». Наверняка он побаивается,
что его самодеятельность не одобрят в центре, а кто-нибудь из
товарищей может сообщить руководству о его действиях. Вот
почему в его группе не шибко умные головорезы. Исключение —
Езира. К чему она здесь? Ладно, проверим позже.

Главный и самый утешительный вывод — этот Асхаб мне не доверяет, но
доверять на самом деле хочет. Если его в этом убедить
окончательно, то он сделает следующий шаг — ему нужно, чтобы я
поддержал его действия в центре. «Он хочет, чтобы я был тем
самым человеком» — повторил я, глядя прямо в глаза Асхабу.

— Мы летим туда, чтобы заявить о себе,— сказал я.— Но смысл в том,
чтобы не мы говорили, а вон те люди, наши заложники — ты
уловил суть плана. Их надо напугать, но не до смерти, а то
некому будет говорить от нашего имени. У тебя была хорошая идея с
первыми четырьмя заложниками, я понял тебя. Но надо было
вовремя остановиться, сменить гнев на милость, чтобы все эти
люди почувствовали зависимость от тебя не только благодаря
грубой силе. Нужно, чтобы они почувствовали, что обязаны тебе
своей жизнью.

— Я так и хотел,— пробормотал Асхаб.— Но Буб не заметил, что...

Он замолчал, осознав, что назвал одного из сообщников. Глянул на
меня, я же старательно смотрел задумчиво верх, изображая, что
занят лишь просчитыванием дальнейших действий. А что, разве
неправда? Так оно и было. А короткое слово «Буб» — это просто
еще одна маленькая победа.

— Ладно, ладно,— говорил я.— Что сделано, то сделано. Плевать! Но
дальше следует быть осторожнее. У нас не так много времени до
земли, а на борту уже два трупа. Это лишнее: нам не нужно ни
одного трупа. Сейчас. Потом нам понадобится очень много
трупов...

— Много? — повторил с вопросительной интонацией Асхаб.

Я забеспокоился, что допустил ошибку, но отступать было поздно.

— Говорю это только тебе одному: в аэропорту самолет будет взорван
второй группой, когда начнется его штурм. А штурм, конечно,
будет. Поэтому до этого нужно с максимальной пользой
использовать отпущенное нам время. Настоящая у вас бомба или нет,
никого не волнует — самолет взорвут снаружи. Мы должны успеть
заявить о себе — для этого здесь я, говорить я умею, но
необходима эмоциональная поддержка — заложники, их подготовкой
занимаешься ты, но никаких трупов до аэропорта! Тот старик...
это была необходимость, но зачем убили студента?

— Говорю же,— занервничал Асхаб.— не успел...

— Да, да, Буб перестарался. Теперь понимаешь, почему я велел
перевязать бортпроводника?

— Подожди, подожди, я хотел бы вернуться к разговору о взрыве.
Самолет взорвут снаружи, говоришь ты? А как же мы?

— Нам оставят выход. Все уже подготовлено

— Ты предлагаешь мне поверить тебе на слово?

— Я ничего не предлагаю, я передаю тебе указания.

— Чьи, уважаемый? — Асхаб вновь заговорил с придыханием, которое мне
совсем не нравилось.— Чьи указания ты нам передаешь?

Наступала очередная рискованная, переходная фаза. Следующая чересчур
крутая ступенька. Но я знал, что в таких случаях всегда
лучше импровизировать. И чем больше будет во лжи разнородных
кусков, тем охотнее ее примут за правду. Это чем-то сродни
убийству: убил одного человека, ты — преступник, но если ты
убил несколько миллионов, ты — великий полководец, герой.

Я сам придвинулся ближе к Асхабу и тихо произнес:

— Всегда и везде я выполняю указания Черного Шаха.

Асхаб долго молчал и, наконец, ответил:

— Знать не знаю никакого Черного Шаха.

— Конечно, ты его не знаешь. И никто его не знает. Но ведет в Центре
вашу группу он.

— Это что-то новое,— улыбаясь, проговорил Асхаб.

— У меня для тебя много новостей. Ты готов их услышать?

— Я весь во внимании.

— Ты думаешь, что заявить о нашей организации миру, это и есть
главная задача? Ерунда! Угнать самолет, покрасоваться перед
телекамерами — тут много ума не надо. Мы заявим о себе, но не
так, а громче. Деталей я тебе сейчас открыть не могу, скажу
только, что речь идет о ядерных зарядах.

— Тогда зачем же нас послали сюда?

— Отбор.

— Какой отбор?

— Думаю, что сейчас ты созрел для того, чтобы понять, как устроена
наша организация. Есть два Шаха — Черный и Белый. Они не
противники, они действуют сообща, они друг друга страхуют. Им
ведомо все, про них же никто ничего не знает. Их нельзя
выследить и убить, потому что это не люди, а титулы. Рано или
поздно всякий умный и достойный человек в нашей организации
становится либо Черным, либо Белым Шахом. Это как в игре в
шахматы, ясно? Шахматная доска — мир. Потихоньку продвигаешься к
короне, твое мастерство возрастает по мере продвижения к
последней линии, а твои ходы — это задания. Самые разные
задания. В любой группе есть пешки, а есть офицеры. Главную нашу
цель в деталях знают только Шахи, но она им открывается
постепенно: последние детали встают на место только на последней
линии. Хотя ты можешь, конечно, догадаться, что любую группу
всегда возглавляет офицер.

— И что, я офицер?

— Да.

— А ты кто?

— Тоже офицер, но я считаюсь уже Всадником: передвигаюсь между
группами, координирую их действия.

— Хм, почему же я не Всадник?

— Проблема в том, что в группе всегда два офицера: иначе нельзя.
Уплатить чужой кровью — дело нехитрое, но надо уплатить и
кровью кого-то из своих. Иначе партия не имеет смысла.

— В моей группе тоже есть два офицера?

— Конечно. Два игрока.

— Один из них я?

— Да.

— А кто второй?

Действительно, а кто второй? Я сам пока не придумал. Понятно, что
это должен быть самый опасный для меня человек в группе после
Асхаба. Я мысленно перебрал всех. Буб? Нет, машина не может
быть опасной, если ты знаешь, как она действует. Юнец с
бородкой? Вряд ли, да и Асхаб не поверит, что этот юнец его
соперник. «Цыганка»? До поры она мне только помогает. Так что
над кандидатурой раздумывать особенно нечего.

— Неужели ты все еще не догадался? — ответил я.— Вспомни, кто
крутится постоянно около тебя, кто тебя подводил, вольно или
невольно, кто в твоей группе кричит больше всех и суетится без
меры?

Я говорил все наобум, только интуитивно чувствуя, кого может
недолюбливать Асхаб. Первым сигналом стал для меня момент, когда
Марух посоветовал Асхабу присматривать за мной повнимательнее.
Асхабу совет не понравился, я это заметил. И потом, когда
Марух пытался навязать в заложники женщину с ребенком, Асхаб
тоже едва подавил свое раздражение, оно на секунду исказило
его черты, когда Марух бросил ему свое: «Эй!»

— Да,— задумчиво произнес Асхаб.— я догадался... Это Марух. Конечно, Марух.

Забавно, что я сразу понял, кого он имеет виду, хотя, повторяю,
имена террористов узнавал постепенно.

— А он в курсе? — спросил Асхаб.— В курсе, что он офицер?

— Да.

— Почему же мне не сказали? — выкрикнул Асхаб.

— Я же говорю, это шахматная партия, все решается в последнюю
секунду. Маруху сказали о том, что он офицер, перед самым началом
вашего дела. Ему сообщили, что ты тоже офицер и что ты не в
курсе. Марух должен провалить задание в полной уверенности,
что с вами будет покончено, а он приблизится к короне. Но
потом я должен был предупредить тебя, меня отвлек только этот
старик из спецслужб. Марух сейчас чувствует себя в полной
безопасности, а ты предупрежден. Сначала дали немного
вырваться вперед ему, сейчас тебе. Если честно, я болею за тебя: ты
гораздо одареннее Маруха, ты рано или поздно станешь Шахом.
Используй свое преимущество: убей Маруха!

— Его я знаю,— пробормотал Асхаб.— А тебя нет. Почему я должен тебе верить?

— Спроси его. Он ничего тебе не скажет, конечно. Но ты следи за его
лицом, оно все тебе выдаст.

Асхаб размышлял, наклонив голову. Меня же трясло как в лихорадке —
таковы последствия усилий, которые мне требовались, чтобы
держать свою картинку крепко сцементированной и быть
максимально искренним. Я ощущал настоящее возбуждение, которое
охватывало меня всегда, когда возникала нужда убедить кого-то в
чем-то. Тут главное напор.

— Ты, к тому же, и обезопасишь себя,— продолжал я.— Марух ведь
следит за тобой и докладывает обо всем Центру. Вспомни историю с
четырьмя заложниками у кабины пилотов. Марух хотел заставить
тебя взять женщину с ребенком вместо меня. Он знает, что
эту затею не одобрили бы в Центре, про меня же он слышал,
видел, как я убил старика, поэтому пытался заменить на ту
женщину. Заодно хотел и тебя подставить и передо мной выслужатся.
А ругань, шуточки идиотские — это все для маскировки.

— Да? А почему же тогда все равно позволил мне увести тебя?

— А чем он рисковал? За меня он был спокоен, понимал, что в нужный
момент я откроюсь, и пуля мне не грозит.

— Ладно, хватит! — Асхаб принял решение.— Скоро мы выясним, кто
здесь кого дурачит.

Он выглянул в коридор и крикнул: «Юнус! Приведи бортпроводника. И
позови Маруха!». Вот таким образом я узнал имя юнца с
бородкой, когда он вернулся на кухню, толкая перед собой раненного и
придерживая его. Он был уже перевязан, но, видимо, ему это
мало помогло. Бедняга долго не протянет, умрет еще до
аэропорта. Следом за ними зашел Марух.

— Дай свой пистолет,— сказал, обращаясь к нему, Асхаб.

Тот удивился, но пистолет отдал. «Ура!» — возликовал я.

— Уйди,— приказал Асхаб юнцу.

Лишенный поддержки бортпроводник сполз на пол, сев в ту же кровавую
лужу, которая вытекла из его тела раньше.

— Возьми пистолет,— сказал мне Асхаб, протягивая оружие.

— Асхаб, ты с ума сошел...— начал было Марух.

— Заткнись! — прорычал Асхаб.

С весьма довольной улыбкой я взял пистолет, не подозревая еще, что
не выиграл, а наоборот, нахожусь на самом краю
сокрушительного поражения.

Продолжение следует.