Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

• Продолжение.
• Начало.

Два выстрела

Я НЕ СОРВАЛСЯ в пропасть, я сбросил туда других. Иного выхода не
было. Черный Шах прав, иначе партия не имеет смысла. Какой бы
глубокой не была пропасть, она исчезнет, если наполнить ее
достаточным количеством материала. И тогда можно будет
переправиться на другую сторону.

— Если ты действительно тот, за кого себя выдаешь,— сказал мне
Асхаб.— то докажи это делом, а не словами. Вот перед тобой
человек, который умирает.— он дотронулся концом ботинка до
бортпроводника.— Облегчи его страдания, убей, а потом мы обсудим
другие наши дела с Марухом.

Откровенно говоря, я ожидал нечто подобное. Конечно, надеялся, что
до этого не дойдет, но по большому счету должен быть
благодарен судьбе, что Асхаб притащил сюда именно смертельно
раненного бортпроводника, а не, скажем, женщину с ребенком.
Бортпроводник все равно умрет — я осознал это сразу, а значит,
вычеркнул из своего плана, думать уже надо было о других
пассажирах и себе. «В конце концов, это можно назвать радикальной
эвтаназией» — решил я. Теперь нужно было опередить Асхаба,
внести полную сумятицу в его мысли. Нет, я не собирался
прыгать на него, я же не супермен. К тому же, у него в руках
автомат. Прыгнуть надо было в его мозги.

— Хорошо, офицер,— сказал я и выстрелил в бортпроводника.

Они все дернулись, кроме меня: бортпроводник, Асхаб и Марух. Но
бортпроводник умер без проблем, а у меня еще оставались проблемы
с этими двумя.

— Вот черт! — прохрипел Асхаб.

Я улыбнулся. Неужели он думал, что поймал меня? Если уж взялся
геройствовать, то иди вперед, не оглядываясь. А выстрелить было
не так уж и трудно, просто убираешь один кусок реальности.
Правда, довольно большой кусок. Такая встряска нужна была и
мне для следующего шага. Я принес себя в определенном смысле в
жертву. Так же поступали и герои древности. Положим, я бы
отказался стрелять в бортпроводника. И что? Кому польза от
этой жертвы? Это, можно сказать, даже эгоизм: я спасаю свою
совесть, а остальные пассажиры? Нет, я правильно поступил. В
результате мне удалось покончить с негодяями и спасти более
сотни человеческих жизней. Вот и посудите: на одной чаше
весов красивая поза, красивые слова и некрасивая смерть, а на
другой пассажиры, в том числе и женщины с детьми, а также
красивая, чертовски красивая игра.

В общем, пока Асхаб стоял дурак дураком, я убил еще и Маруха. Он-то
был безоружный. Уложил мерзавца с одного выстрела, он ничего
и понять не успел. Теперь-то понимаете, для чего мне
совершенно необходимо было облегчить страдания смертельно
раненного бортпроводника? Всего два выстрела, а какие блестящие
результаты! Если бы я не выстрелил в бортпроводника, то вряд ли
бы осмелился убить Маруха. А так обратной дороги не было, я
перехитрил свою совесть, попрекать меня она уже не смела.
Кроме того, разом убедил Асхаба в своей лояльности, а также
избавился от лишнего террориста. Поговорить-то я люблю, но не
хотел тратить лишние силы на Маруха — скучно. Да и с его
убогой фантазией он вряд ли мне поверил. А так у Асхаба уже не
оставалось иного выбора, кроме как поверить мне.

У меня было великое искушение покончить и с Асхабом — после моего
второго выстрела он совсем окаменел. Но это было бы крайне
неразумно. Я превозмог себя и протянул ему пистолет.

— Теперь ты единственный офицер,— говорю ему.

Узел затягивается

ПИСТОЛЕТ я ему протянул вовремя, иначе он сдуру непременно прошил бы
меня автоматной очередью. Очнувшись, он уже поднимал свой
автомат, но моя улыбка его обезоружила. Не вполне, конечно.
Он решил броситься на меня и обойтись без оружия. Схватил за
воротник, чуть не задушил. А еще офицер называется! Это
сравнение меня немного насмешило, а непредсказуемая реакция
более всего пугает людей, даже таких жестоких, как Асхаб. Он на
мою улыбку посмотрел едва ли не с ужасом.

— Ты... Ты...— повторял он.— Кто же ты такой?!

Я не отвечал, а продолжал улыбаться и смотреть ему в переносицу.
Выждав необходимое время, ответил:

— Отпусти. И приди в себя,— подумав, я добавил: — Уважаемый!

Согласен, я мог бы еще что-нибудь придумать, поостроумнее, но у меня
не было времени. Во-первых, на пороге кухни уже появился
Юнус, а во-вторых, не совсем же я был хладнокровный. Неужели,
думаете, меня совесть абсолютно не мучила? Нет, нет, не
такой уж я был в начале герой, правда. Мне надо было довести до
конца свой гениальный безумный план, а для этого мне,
наоборот, надо было не сойти с ума. Теперь требовалась действовать
очень быстро — я сделал первый воистину реальный шаг
сближения с террористами, приблизился настолько близко, что
оказался у них внутри, что и требовалось. Следовательно, теперь
срочно надо было предпринять эффективное действие, чтобы
спасти пассажиров. Я очень предусмотрительный, как видите. И у
меня хорошие реакции.

— Что случилось? — спросил Юнус.

Он был препотешный. Ворвался сюда, размахивая красным топориком, как
индеец. Увидел труп Маруха и открыл рот, потом перевел
взгляд на Асхаба. Напоминаю, что у меня в тот момент не было
оружия в руках: Асхаб держал автомат, а пистолет вырвал и
отбросил в угол. Он сейчас лежал прямо на черном животе
бортпроводника.

— За что ты его? — спросил потрясенный Юнус.

— Он что-то очень быстро прибежал,— сказал я Асхабу, поводя глазами
на Юнуса.— А кто его звал? Он ведь догадывался, зачем тащил
сюда раненого бортпроводника, верно?

Асхаб издал какой-то протестующий хрип и зажал мне рот. Ладонь у
него была потная — мерзкое ощущение! Другой бы на моем месте
испугался, что его теперь точно задушат, но только не я. Это
был жест слабости. Я снова выиграл. Мне, а не этому жалкому
Асхабу полагается корона Черного шаха.

И я поэтому спокойно ждал, пока он переварит услышанное и уберет
свою вонючую ладонь.

— Асхаб...— как-то совсем жалобно протянул Юнус.

— Он был предателем,— ответил, наконец, Асхаб.— Он получил то, что должно.

— Да-да, он был предателем,— подтвердил я.— А я именно тот человек,
который вам нужен, хоть вы мне и не верите. Но я вам докажу.
Пилоты сказали вам, что кабину можно открыть только на
земле? Не верьте им. Они запросто могут сделать это и сейчас.

— Что? — Асхаб засопел недоверчиво.— Могут, ты говоришь?

— Я заставлю их открыть двери. И при этом не надо будет никого
убивать. Сгодится и тот, кто уже умер.

— К чему ты клонишь?

— Пусть позовет ту стюардессу, которая ухаживала за
бортпроводником,— распорядился я, кивнув на Юнуса.

— Хорошо,— Асхаб повернулся и повторил приказ Юнусу.

Когда тот скрылся, я продолжил:

— Теперь, что бы ни случилось, не вмешивайся...

— Что-то много ты просишь.

— Ты хочешь, чтобы пилоты открыли дверь кабины или нет?

Очень вовремя вернулся Юнус с перепуганной стюардессой, и Асхаб
молча отодвинулся, освобождая мне сцену. Я же приблизился к
стюардессе и при моем приближении Юнус тотчас выпустил руку
девушки, которую до тех пор крепко сжимал. Впрочем, не знаю:
может, Юнус просто повиновался невидимому мне жесту Асхаба? Но
в моем положении надо было всегда истолковывать знаки в свою
пользу — если в топке горит сильное пламя, сгодятся на
топливо не только дрова.

— Милая девушка,— начал я, но стюардесса не обратила на меня
внимания — она смотрела на мертвого бортпроводника. Пришлось
повторить обращение несколько раз и погромче, прежде чем она
подняла на меня свои залитые слезами голубые глаза.— Ваш коллега
мертв, к сожалению. И если указания этих людей будут
игнорироваться, все тут будут мертвы. Вы следующая на очереди, они
действительно не шутят...

— Я.. я...почему я? — залепетала она.— Почему следующая, зачем?

— Нужно, чтобы пилоты открыли дверь кабины. Нам всем это очень
нужно,— я говорил убедительно, потому как говорил искренне и
совершенную правду.— Они уже знают: то, что пилоты говорят —
мол, дверь теперь можно открыть только с земли — вранье! Они
очень разозлились, когда поняли, что их держат здесь за
дураков. Так разозлились, что сразу же убили бортпроводника и
собираются покончить с вами — той, которая ему помогала. Но
лишних смертей нам не нужно, верно?

— Да, да, да! — повторяла, задыхаясь от слез, девушка.

— Мы можем остановить этот кошмар, я знаю, как нам избежать
неприятностей, но для этого вы должны слушать меня очень
внимательно, понимаете?

— Да, да, да! — сейчас она смотрела на меня так, словно если только
перевести на мгновение взгляд на террористов, то смерть
наступит неминуемо. Очень удобно.

— Мы сейчас летим в Германию, так?

— Да, да, да!

— А когда самолет летит в Германию — тем более, что этот рейс
постоянный — в составе экипажа всегда есть представитель немецкой
стороны, так?

Разумеется, ничего подобного в действительности не было, но я
надеялся, что в экипаже, выполняющим постоянные рейсы в Германию,
скорее всего, есть люди, понимающие по-немецки. Я говорил
больше для террористов — от стюардессы мне нужно было лишь
подтверждение собственных выдумок. Это она, а не террористы, не
должна была вмешиваться. Я уже понял, что моя группа не
участвовала раньше в захватах самолетах, иначе бы они не
допустили блокирования кабины. Мне туда надо было попасть даже
важнее, чем Асхабу с товарищами. Дождавшись от стюардессы
очередного истеричного: «Да, да, да!», я обратился к террористам:

— Возможно, там, в кабине, возникла склока между российскими и
немецкими членами экипажа. Поэтому дверь и не открыли. Теперь нам
надо потолковать с пилотами заново. По-русски и по-немецки.
Кто-нибудь из вас говорит по-немецки?

— Издеваешься? — усмехнулся Асхаб.— А ты-то нам тогда зачем был нужен?

Я едва не завопил от восторга и скрыл его за ответной усмешкой
понятливого сообщника. Все сходилось: для переговоров с властями
и прочей связи террористам и нужен был шестой их товарищи,
безвременно почивший в туалете самолета. Бывший учитель, чье
место я занял. Что ж, не будем разочаровывать моих новых
друзей: немецкий я знал наверняка даже получше того старика.

— Тогда идем! — я сам взял под руку стюардессу, не менее крепко, чем Юнус.

Мы вернулись к кабине пилотов. Не скрою, наше появление произвело
впечатление, особенно на уцелевших двух заложников: бизнесмена
и любовницу толстосума. С похвальной проницательностью они
догадались, что представление было лишь отложено, а не
отменено.

Стюардесса включила переговорное устройство и сообщила прерывающимся
голосом то, что террористы знают правду о двери и грозятся
вновь начать убивать заложников, если их не пустят в кабину
пилотов. Закончила свою несколько краткую, но очень яркую
речь девушка так, как мне и надо было:

— Ребята, они... они убили Бориса, слышите?... Они убили Бориса!

Далее она продолжать не могла — задушили рыдания, ее у переговорного
устройства тотчас сменил я. Для верности я повторил
требования террористов на русском, но затем перешел на немецкий.

— Говорю с вами от имени людей, которые захватили самолет. Мне
удалось завоевать их доверие, они думают, что в кабине находится
иностранный пилот, поэтому я и говорю с вами подобным
образом. Поверьте, намерения у этих людей серьезные, они во что бы
то ни стало намереваются войти в кабину. Несколько человек
уже погибло. Управлять самолетом они не умеют, так что
опасности для вас никакой — управление останется в ваших руках.
Мне же нужно добраться до рации и установить связь с землей —
я могу устроить все так, что заложники, все мы будем скоро
спасены, а люди, захватившие самолет, погибнут. Верьте мне,
пока мне верят они!

Забавно, что весь текст я практически проорал в весьма агрессивном
тоне, чтобы у террористов создалось впечатление, что я веду
переговоры с позиции силы. Впрочем, последнюю фразу я
действительно кричал от всей души, что называется. Время от времени
приходилось, как бы досадуя на непонятливость пилотов,
оборачиваться к террористам и бросать им красноречивые взгляды.
Хорошо сработало, кстати.

Клянусь, если бы пилоты не открыли все же дверь, я готов был сам
пристрелить милую девушку, особенно когда ожидание затянулось.
Но я-то хотел не ожидание затянуть, а узел на шее
террористов.

Крайних мер, слава Богу, не потребовалось — пилоты открыли нам дверь.

Первым в кабину ворвался Асхаб, наш радостный и жестокий Асхаб.

— Кто из вас тот немецкий пилот? — прорычал он.

Бедные пилоты, конечно, не сразу сообразили, о ком он говорит.
Наконец откликнулся штурман.

— Я,— машинальной произнес он на чистом русском, но для Асхаба это
было вполне достаточно.

Он ударил штурмана по лицу так, что сорвал наушники. Вероятно, Асхаб
думал, что только этот «немецкий пилот» и повинен в том,
что ему так долго отказывали в гостеприимстве. Штурман едва не
упал, Асхаб уже поднял ногу для пинка, но тут вмешался я,
следом за ним втиснувшийся в кабину.

— Подумай о Страсбурге,— сказал я.— Как там будут смотреться избитые
европейские пилоты?

И Асхаб со мной согласился. Он впервые мне улыбнулся безо всякой издевки.

— Теперь нам нужно установить связь с нашими людьми на земле,— сказал я ему.

— Вы слышали? — обратился Асхаб к пилотам.— Давайте рацию, живо!

— Это ради вашей же безопасности.— сказал я экипажу на русском:
фразу одинаково приемлемую для обеих сторон. Затем я повторил на
немецком слова, которые произнес немного ранее и лишь
слегка изменив их смысл: — Нам надо связаться с ВАШИМИ людьми на
земле.

К счастью, пилоты оказались понятливыми: нужная частота была уже
давно наготове: переговоры с аэропортом Ганновера и тамошними
службами специалистами велись, очевидно, с того момента, как
стало известно о захвате самолета. Едва установилось связь,
я рассказал людям на земле все, что им нужно было знать: о
численности террористов, о своем положении, о том, что
постараюсь подвести их к определенной двери или люку в нижней
части корпуса, чтобы они сразу попали под огонь специалистов.
Говорить приходилось весьма вычурно: вполне могло оказаться
так, что некоторые немецкие слова и фразы террористы бы
поняли, так что я пользовался сложными конструкциями и больше
литературной лексикой, чем разговорной. Как после оказалось, это
были излишние меры предосторожности: те люди на земле
признавались мне, что, если бы не серьезность обстановки, они бы
немало повеселились над моей книжной вычурной речью.

— Все в порядке? — спросил Асхаб, когда я закончил.

— В полном! — улыбнулся я.

Как ни странно, Асхаб не стал уточнять, что именно было в порядке, а
лишь мельком оглянулся на Буба, маячившего вблизи проема и
наблюдавшего одновременно и за салоном, и за кабиной. Я
понял, что не один я здесь хитрю и скрываю свои истинные мысли —
и добавочное горючее полетело в огонь, который сейчас
заставлял меня едва ли не танцевать некую безумную джиггу.
Движение по заданному танцевальному рисунку из кусочков
реальности: я вынужден был убить бортпроводника, чтобы заставить себя
убить Маруха, и я убил Маруха, чтобы поскорее спасти
остальных. Я сам себе погоняло, о-о-о-йе!

«Это судьба,— сказал я себе.— Судьба мне помогает, все
обстоятельства за меня, а их судьба — помогать моему плану. Противиться
бесполезно. И в этом смысле нет разницы между беднягой
бортпроводником и террористом!».

Продолжение следует.