Искусство

Еще можно поймать в кинотеатрах

«Кофе и сигареты» Джима Джармуша

Кофе и сигареты. Перерыв, пауза. Молчание. Легкое замешательство.
Не-сюжетная ситуация, «недраматическая», по определению самого
Джармуша. Она уже была предметом его предыдущей короткометражки
для вендерсовского сборника «На десять минут старше: Труба». Хлоя
Савиньи между съемками просто перекусывает в гримерной-фургончике,
выкуривает сигарету, говорит что-то незначащее по телефону — чистое
ожидание. Могла ли она стать частью «Кофе и сигарет»? Скорее нет.
Несмотря на метод, в этом фильме не возникает ощущения ухваченного
мгновения, подсмотренного в его замкнутом на себя существовании.
Скорее наоборот: постановочность, малая сцена. Джармуш предложил
интересным ему людям курить (теперь не все так просто, чтобы просто
курить в кадре) и пить кофе. Или даже чай. Или пить кофе, представляя
себе, что это, на самом деле, шампанское, потому, какой гедонизм
в кофе и сигаретах? Место им в дешевой забегаловке, кофе отвратительный,
жижа разлилась, пепел просыпался, пепельница забита окурками.
Джармуш перебивает каждую сценку кадром сверху, как у знаменитого
фотографа Ирвинга Пенна (бессознательно позаимствовал?): круглая
чашка, сигарета, пепел. Фешенебельный Пенн в своих перерывах на
кофе и сигареты, между откидывающимися назад манекенщицами в длинных
до локтя перчатках, снимал окурки и остатки, если не объедки,
любовно — тоже сверху. Кофе и сигареты — это для-себя. Не напоказ,
в отличие от зеленого чая рэпперов RZA и GZA из хрупко-изогнутых
тонкостенных стаканов в резных подстаканниках. И не то что французские
сигареты Стива Кугана, предложенные им Молине в новелле «Кузены?»...

Забавно, «Кофе и сигареты» снимались в течение 17 лет. Снимались
в охотку, в перерывах между другими работами — перерывах на кофе
и сигареты. Теперь Джармуш курит меньше. «Вот вдруг случится снежная
буря и отрежет от цивилизации. Первая мысль — сколько осталось
сигарет, кошмар».

Но надо еще и как-то коммуницировать. Сигаретно-кофейная коммуникация
— необязательная, просто гул на периферии информационных потоков.
Вот встретились Игги Поп и Том Вейтс, а говорить им вроде бы и
не о чем. Игги предложит Вейтсу хорошего ударника, тот обидется
— что ж я, себе сам не ударник, что ли? Оба побросают жадные взгляды
в сторону (якобы) забытой кем-то пачки сигарет, обменяются прочувствованными
репликами о вреде курения, потом все-таки позволят себе по одной
— бросили же, теперь можно. Вейтс будет нетерпеливо ждать, пока
уйдет Поп: убедиться, что в музыкальном автомате забегаловки нет
не только его, Вейтса, песен, но и песен Попа тоже нет! Бессюжетная
коммуникация нелегка. Нельзя же и вправду просто сидеть, курить
и отхлебывать кофе, как Рене Френч в одноименной новелле: тут
же придет официант подлить еще кофе, поговорить. Хотя и здесь
не без зерна сюжета. Девушка листает оружейный каталог — как мафиози
в «Псе-призраке» смотрели мультфильмы про кота Феликса.

Группа White Stripes заготовила рояль в кустах — генератор безумного
Теслы. Который мальчик продемонстрирует идентичной ему, чуть опухшей
девочке (оба они непроизвольно подергиваются и морщатся — один
в один, совершенно синхронно). Генератор поискрит и сломается.
Официант выскажет свои технические соображения. Девочка, оставшись
одна, задумчиво обронит, что Тесла считал Землю проводником звука.
Поэтому старички из прекрасно-печальной финальной новеллы, сторожащие
оружейный завод, будут слышать Малера, они тоже знают, что Земля
— это огромный акустический резонатор. (Микро)событий и реплик
меньше, чем персонажей, на всех не хватит, какие-то повторятся.
Все сплошь маскарад. White Strapes собирают генератор Теслы, Вейтс
— врач, GZA из Ву-танг-клана — тоже врач, Билл Мюррей прирабатывает
официантом, глотая кофе из носика кофейника (новелла «Дилириум»).

«Кофе и сигареты» — не альманах, как «Ночь на земле» (сравнение
напрашивается само собой), а Джармуш здесь как Роб-Грийе, записывающий
все в навязчивом двоичном коде. В «Ночи на земле» у каждого члена
пары была некоторая избыточность индивидуализации. Например, парижское
такси, которое ведет Исайя Де Банколе, черный эмигрант, везущий
слепую парижанку Беатрис Далль (саму по себе избыточно, неестественно
яркую актрису). Или лос-анжелесский сюжет: девушка-таксист (само
по себе необычно) и не какой-то незаметный агент по кастингу,
а сама великолепная Джина Роулендс из фильмов Джона Кассаветиса.
В «Кофе и сигаретах» даже Игги Поп и Том Вейтс — практически близнецы,
а сюжет с участием Стива Кугана и Альфреда Молины строится на
их предположительной родственной связи. В пару к Исайя Де Банколе
взят Алекс Дескас, они оба говорят по-французски (вспомним дружбу
Де Банколе с Псом-призраком в «Пути самурая», когда оба «друга»
буквально говорили на разных языках). Один пригласил другого в
кофейню совершенно бесцельно, предмета для коммуникации нет, в
результате тот, другой, не веря этой бесцельности, тщится приписать
собеседнику какие-нибудь «проблемы». Но их нет, хотя на столике,
непонятно зачем, стоит третья чашка кофе. В «Кофе и сигаретах»
вообще все персонажи в сущности близнецы — как близнецы в новелле
«Близнецы», или RZA и GZA, или Бланшетт и Бланшетт (то есть Кейт
Бланшетт в двух ролях сразу: робкой кинозвезды и ее сестры — оторвы-неудачницы)
в «Кузинах». Каждая пара маркирована/не-маркирована всего лишь
одним различием, как те старики на военном заводе, воображающие,
что кофе -шампанское («женщины, шампанское — вот жизнь!»), один
кривой на левый глаз, другой — на правый, отражающие друг друга,
как в зеркале. А такое различие может быть легко снято (Джакометти
и Бранкузи для меня всегда были одним человеком), все могут поменяться
местами, как Бениньи со Стивеном Райтом, пойти к зубному один
вместо другого. Все вроде бы записано в двоичном коде, одиночество
за кофе и сигаретами невозможно, но и пара быстро превращается
в единичность -официант появляется как демонстрация того, что
это не два человека, а один, соответственно приходит поддержать
двоичную структуру -матрицу всех новелл. Черно-белая пленка, шахматные
клетки, повторяющиеся в узорах столов. Бесконечная вариация.

Премьеры недели

«Только не в губы» Алена Рене

Мода на возрождение музыкального киножанра уже начала утихать,
но неожиданно оперетку снял Ален Рене, человек с репутацией радикально
интеллектуального режиссера. Сам проект был в достаточной степени
случаен — потребовалось срочно занять актеров и технический персонал,
оставшийся без дел из–за приостановки съемок другого фильма. Писать
новый сценарий было некогда, продюсер давно хотел, чтобы Рене
снял оперу, «но никто еще не написал оперы для кино»,— посетовал
Рене в одном из интервью. В результате выбор пал на архетипическую
французскую оперетту: гривуазную и легкомысленную — до абсурдного
в духе Раймона Кено и Бориса Виана. Музыка аутентичного мастера
жанра Мориса Ивэна сочетает в себе, как выразился Рене, «вульгарность
и огромную музыкальную эрудицию»: подобно тому, как, объясняясь
с оператором, режиссер обычно ссылается на ту или иную картину,
в данном случае в качестве ориентиров служили, как утверждает
Рене, Рихард Штраус, Альбан Берг и Россини. Возможно, что Рене
и не такой уж интеллектуально-головной. Любопытная деталь: первоначально
сценарий «Хиросима — любовь моя» должна была писать ни кто иная,
как Франсуаза Саган. Дюрас появилась уже позже, когда Саган отказалась.
С другой стороны, де-интеллектуализация мэтра непохожа на привычный
полумаразм заслуженного режиссера, на старости лет находящего
себе прибежище в легком жанре. В отличие от Франсуа Озона, чьи
«Восемь женщин» после «Только не в губы» покажутся весьма тяжеловесными,
Ален Рене — совсем не стилизатор. Выясняется, что он, действительно,
совершенно внутри жанра (неслучайно он никогда не скрывал своей
любви к заслуженному французскому кино-водевилисту Саша Гитри).
Его режиссура безупречно элегантна вплоть до самых мелких деталей.
И, как это ни парадоксально, нужно обладать математическим умом
Алена Рене, чтобы сделать такое по-настоящему легкомысленное и
легковесное произведение.

«Натали» Анн Фонтейн

Фанни Арданн и Жерар Депардье — пара из «Соседки» Франсуа Трюффо,
на этот раз «благополучно» жената. Но фильм прекрасен присутствием
в нем Эммануэль Беар в роли стриптизерши, которую Ардан нанимает
в любовницы Депардье, чтобы развязать сложный узел их отношений.
Беар же оба кажутся идеальной парой, хотя для зрителя в этом фильме
она совершенно затмевает как-то вдруг постаревшую и отяжелевшую
Ардан. Вот такой mise en abime.