Проза

Тюмень и тюменщики

Абакан, хитроумный город

Абакан - город в Сибири, то ли в Хакасии, то ли в Алтайском крае. Через Тюмень проходит поезд Москва-Абакан (и, соответственно, Абакан-Москва), на котором многим из тюменщиков доводилось езживать. При этом с ними происходили весьма удивительные истории. Вот, например, что приключилось с Неумоевым Р., рассказанное им самим.

"Как известно, вокзалы в нашей стране - места весьма удивительные и замечательные. Если там провести не 20-30 мин. в ожидании поезда, за которые можно успеть разве что нажраться в буфете коньяку, подружиться с цыганами, получить по морде и быть ограбленным, а провести там целую ночь и хорошенько оглядеться, то можно увидеть что-нибудь из нынешней жизни и более того.

Андрей Гофлин, главный герой материала Р. Неумоева

Например. Как-то раз, не так, впрочем и давно сидим мы, то есть я, Роман Неумоев с Андреем Гофлиным у моего подъезда и курим. Как вдруг я ему и говорю:

- Слушай. Ты мне скажи, наконец, честно. Ты душу спасать думаешь?

Он свои брежневские брови хмурит, молчит какое-то время, не знает, что на такой вопрос и ответить. Но, наконец, вынужден сознаться, что хоть он - головушка и забубенная, но и его бессмертную душу тоже надо спасать. Но Андрюха, если кто его знает, он реалист безжалостный и говорит мне, что здесь, в Тюмени он свою душу спасать не в состоянии. И мне не советует. Тут нашим душам полнейший "кукен-кракен". Вывод - в схиму! А чего долго думать? Десять минут на сборы, едем к Гофлину, берем денег, садимся в тачку - и на вокзал. Расклад, значит, такой: Андрюха едет в схиму, а я его до туда сопровождаю.

На вокзале в Тюмени, как и во многих других местах, идут своим чередом всяческие демократические процессы и реформы. В центре вокзала теперь отгорожено пространство для пассажиров с билетами и деньгами. Причем, чтобы попасть из одного конца вокзала в другой его конец надо либо платить, либо быть уже безвозвратно пассажиром, либо идти через привокзальную площадь. Таким образом, и здесь налицо стремление к достижению Божественного порядка, а именно - к разделению всего обитаемого пространства на Рай и, так сказать, тьму внешнюю. В "Раю", разумеется, всяческие блага: удобные, слегка напоминающие форму вашего таза, пластмассовые кресла, телевизор, буфет без очереди, два мента в милицейской будке, ну и, короче, покой и культурный отдых.

Во тьме внешней - все то, с чем можно познакомиться буквально за полчаса: цыгане, алкоголики, молодые люди из тюменского "ОблРэкет"а, грязь, вонь, чемоданы, тюки, лица кавказских национальностей, и т.д. плюс возможность нажраться во всех других буфетах, которых 4 или 5, не помню уже.

Так как мы с Гофлиным не на рок-фестиваль едем, а я уже сказал куда, то мы ведем себя соответственно - то есть портвейн не пьем, а пьем коньяк, а потом еще и пива, и сосиски какие-то взяли. Ну дело простительное - в последний раз! И время от времени бегаем к проходящим поездам и сулим проводницам солидные вознаграждения, чтобы только взяли. Судьба нам не благоволит ни коим образом. Ну что ж, главнейший постулат православия и золотое правило схимника: "Смиряйся!"

Смиряться мы начали с того, что для начала купили наконец билеты, как все остальные граждане. Сразу стало легче. Потом смиренно дождались, когда прибудет, с обычным в таких случаях опозданием, наш пресловутый Абакан-Москва "Хакасия". Ну у нас настроение приподнятое. Вот оно, как раньше! Приключение! Милые проводницы шутят и кокетничают. Напускают на себя строгости и суровости, но, на самом то деле, к ним потом и в гости можно заглянуть. Ан, нет! Не спит враг рода человеческого, а есть Указ пресловутого Е.Б.Н.-а "Об усилении работы по охране порядка на транспорте"...

То есть: в ответ на наши с Гофлиным приветствия, проводница что-то сумрачно пробурчала и проводила нас нехорошим взглядом, с удовольствием про себя отмечая "Выпившие! Ага, христовенькие, погодите..."

Ничего еще не подозревая и не замечая, занимаем купе, где обнаруживаем гражданина кавказской национальности. Выглядит гражданин прилично, но нервно. Только мы обосновались и тут - как в фильме "Место встречи изменить нельзя":

- Ну?

- Вот тебе и ну! А через две недели заявляются ко мне архангелы. За рога, как говорится, и в стойло.

Забегает проводница и сразу давай кричать: "Чего это вы половик мне весь сбуровили?". Мы, туда-сюда. Вступаем в пререкания. Это, мол не мы. Да и что тут такого. Подумаешь половик какой-то. А через две минуты ОМОНовцы с дубинками заявляются в купе. На выход! За рога, как говорится, и во тьму внешнюю.

Вот она, наша жизнь. Только что сидели мы королями в купе. И вот, мы уже на холодном ветру, в руках у нас то, что еще минуту назад казалось нам билетами, а теперь это уже не билет, а "пюстая бумажка" и акт, что мы нарушали порядок на транспорте. Это у нас. А у проводницы: свободные места, куда она тут же, несомненно, присовокупила парочку кавказцев и положила на карман этак штук четыреста. Ну, думаю, во вражина работает, не пущает, окаянный, Андрюху Гофлина в схиму.

Иные, не совсем стойкие и решительные паломники могли бы, чего доброго пасть при таком повороте дел в уныние. Но мы не таковы. Мы купили еще одни билеты и очень смиренно, буквально тихими стопами-с доехали, таки до Москвы. Ну а Москва, она имеет, среди прочих чудодейственных своих свойств, такое, что все расставляет по своим местам. Так что сопровождавший Гофлина я, то есть Ромыч, отправился в Псково-Печерский монастырь, а Гофлин сел на стакан у Немирова.

Впрочем, это уже не интересно.

2.

Еще тюменский вокзал нынче примечателен тем, что на нем местным ментам дают по роже простые гопники из г. Нижневартовска как раз посреди зала для пассажиров с билетами около будки с надписью "милиция", а на привокзальной площади вот уже два года открыто чуть ли не самое большое в Тюмени казино, куда меня упоминавшийся уже, кажется где-то М. Жилин, он же "Сэр", пытался заманить. И один раз даже заманил и соблазнил игрой в карты, смирновочкой и прочими удовольствиями, да я в другой раз не пошел, а не будь дурак сбежал по дороге.”

3.

Немиров М. просит добавить, что и его дважды ссаживали с именно поезда "Абакан-Москва", и тоже за якобы пьянство; один раз меня высадили в 1990 году на станции Балезино в Удмуртии, второй раз - в 1995 году в Муроме.

То есть, видимо, Р. Неумоев прав, и они, суки, действительно превратили это дело в выгодный бизнес.

4.

Вот одна из этих историй - 1990, сентябрь.

Автор этих строк, проведя лето в Надыме, направляется в Москву – и через Тюмень.

Самолет.

Указанная Тюмень.

Две недели, проведенные там в различных занятиях, которые будут описаны в следующий раз. Поезд – этот вот самый Абакан – Москва – который и должен понести меня в столицу нашей родины.

Дорога, как известно, полна неожиданностей и опасностей. Поэтому добрый Бакулин дал в дорогу пачку таблеток – чтобы со мной ничего не случилось, чтобы я никуда ни во что не встрял по пути, сказал Бакулин, вот на ночь две таблеточки прими – до самой Москвы спать будешь.

Пояснение 1: дорога от Тюмени до Москвы занимает 36 часов.

Примечание 2: таблетки эти были – аминазин.

Примечание 3: что такое на самом деле аминазин, я узнал только лет через восемь: это средство буйных шизофреников усмирять. Сейчас смирительных рубашек и разных прочих ужасов из кинокомедий лет уж сорок нет, сейчас вместо них аминазин: взбунтовался некий Н. по причине внутренних переживаний, - теперь совсем никакой нет нужды его бить, вязать, крутить, всего-то и нужно ему воткнуть шприц в жопу (или таблетку в рот) – через пять минут будет спать, а когда проснется будет тихий и смирный, как - - - (А подержать его непрерывно на аминазине годик – будет на всю оставшуюся жизнь смирным безобидным овощем.)

Но это я отвлекаюсь.

Возвращаюсь к основному тексту.

Наступает вечер отправления. Вот и поезд. Вот и я, в него садящийся. Билет у меня был купейный. В купе уже спит некий неизвестный человек, а еще два места пустых. Аминазин я хоть и не знал еще, что это такое, но на всякий случай пить его пока не стал, а залег на верхнюю свою полку и решил спать пока так, без посторонней помощи, потому что я был усталый. А там посмотрим. И я спал.

Шум, гам, хохот, звон стаканов, и, главное, - дергания меня за ногу, вот что является причиной пробуждения меня в ранний утренний солнечный час: мужик, хватит спать, слезай, у нас тут жизнь коромыслом! И жизнь там, действительно, коромыслом – солнце сияет во всю дурь своим особенным сиянием, каким оно сияет только по утрам, когда просыпаешься в летящем на всем ходу поезде железной дороги, за окнами летят черные леса с елками, грохочут колеса именно как в вышеприведенном стихотворении, поют прочие трубные и ликующие звуки, а на белой салфеточке на железнодорожном столике у окна стоят, звеня, налитые до половины стаканы, и в них сверкает жидкость настолько особо прозрачная и ослепительная в этой прозрачности, что сразу понятно, что это не какая-нибудь там ничтожная аква кипечанната из бачка в хвосте вагона, а это – самая натуральная водка, вот что. И как только мною было спрыгнуто с верхней полки, тут же этот стакан является сунутым мне в руку, и я, не умывшись и не разлепив толком и глаз – его выпиваю.

И понеслось:

Хуярит поезд, сука, так еби,
Хуярит поезд, аж гром гремит, - 
Да, видно, плочены не зря за скорость башли, - 
Хуярит проезд, пиздячит блядь, ебашит!

И мы мчимся. И водки - море разливанное. И мы ее – пьем.

Люди, двое, которые ночью подсели на два вышеупомянутых пустовавших в Тюмени места в купе – они вот что за люди: они этой водкой – спекулируют. Здесь, в нашем купе, у них склад: баулов, и преогромных, штук, так, наверно, шесть, и все – с водкой, и время от времени они нагружают из этих баулов кожаную сумку через плечо, и один из этих двух уходит, чтобы этой сумкой идти по вагонам и тайно этой водкой торговать. Время было жесточайшего, если кто забыл, антиалкоголизма, и приобрести спиртной напиток, а уж тем более в поезде дальнего следования, можно было только вот таким подпольным способом. А потом он возвращается, распродав очередную партию, и в честь этого открывается бутылка и выставляется на стол, и - - -

Водка при этом, что интересно, была - для конспирации! - разлита в бутылки из-под ессентуков, и крышечки на бутылках были положенного ессентучного типа, и этикетка была наклеена соответствующая – “Ессентуки 17”, но это был обман: это была именно она, водяра. И мы с ней поступали соответственно ей природе.

Порнографическая карта

Состояние полного безумия было достигнуто быстро, примерно через час. Уже откуда-то появились и карты – причем, что интересно, почему-то порнографические; и игра в них, и игра на деньги между этими двумя, с водкой, и четвертым попутчиком, тем, который спал, когда я сел в поезд, и который оказался инженером из Новосибирска, едущим в командировку в Ярославль; и вот уже и кипы денег на столике – трешки, пятерки, десятки (я благоразумно играть отказался, а продолжал только с восторгом пить халявную водку), а потом – вдруг, одноментно, неизвестным образом, как гром среди ясного неба! – хаос, безумие, распахиваемая дверь, вламывающиеся менты, которые хватают нас, бьют дубинками, тащут по коридору поезда, заломив руки, тащут и далее по станции, (как выяснилось впоследствии, именуемой Балезино, - Удмуртская АССР), чтобы бросать в вытрезвитель линейного отделения милиции указанной станции, и держать до утра, невзирая на наши вопли и крики о беззаконии, и о том, что мы ничего не делали, выпивали – да, но у себя в купе, мирно и тихо, и что за нас заступится Би-Би-Си.

Причем, что интересно – утащены ментами в их смрадную нору были лишь мы двое с новосибирским инженером, а те двое, с мешками водки, благополучно поехали дальше. Утром я их и спрашивал, ментов, уже после составления протокола, взыскания в виде штрафа последних остатков денег и всего прочего: а что случилось? С чего вы, граждане милиционеры, на нас набросились? Ну, сидели у себя в купе, выпивали – с чего это вдруг сразу в вытрезвитель? По вагону мы не шарились, магнитофон не заводили, сидели, в общем, тихо и мирно, - что ж такое?

– Да мы и сами не поняли, - отвечали милиционеры. – Сколько служим на этой станции, это вообще первый раз такой случай, чтобы кого-нибудь ссаживать. Да вот - бригадир поезда вызвал, потребовал.

Раскинув мозгами, позавтракав в местной столовой, где, к нашему изумлению, даже пиво в разлив подавалось желающим, мы с инженером пришли к выводу, что это те, двое, с водкой, вероятно, описаное ссаживание и организовали. Им для работы, конечно, удобнее было пустое купе, без попутчиков. Вот они потому столь щедро и поить нас взялись с места в карьер, ну а потом - - -

Да, а вот прими я все-таки бакулинский аминазин – может, ничего бы и не было?

Но сомнительно: все было бы точно так же, только помимо того, что пьяный, я бы еще был бы обдолбленный указанным нейролептиком. А уж это…

Справа Роман Неумоев, автор первой половины данного материала;
слева Мирослав Немиров, автор второй половины его.

5.

А второй раз меня сняли с поезда Абакан – Москва (вернее, теперь уже Москва – Абакан) вот при каких обстоятельствах.

Это был февраль 1995; поступило сообщение, что умер Д. Попов, за полтора месяца перед этим разбившийся на машине (но еще сохранялась, вроде бы, надежда).

Тут же, конечно, мною было куплено значительное количество водки и было приступлено к тому, чтобы ее пить.

Тут раздался телефонный звонок, на другом конце провода был Струков А.

- Ну, и что …

А! Ладно! Как-нибудь потом.

Сейчас – слишком много разного всего со всех сторон. – 26 мая 2001