Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Мне грустно, мама. Мне очень грустно, мама. Мне совсем грустно,
мама! Мне совсем грустно быть русским писателем, мама! Меня
окончательно заебала вся эта литература, мама! Мне кажется, что
все писатели – такие мудаки, мама! Пушкин – мудак, мама. И
Бабель – мудак, мама. И Булгаков, мама. И Сартр, мама. И
Стивен Кинг тоже, мама. И Кастанеда, мама. И Борис Акунин, мама.
А самый главный мудак – Чехов, мама! Что один только я не
мудак, мама. Но и что я тоже мудак, мама. Ведь русский язык
кончается, мама. Русский язык застыл на месте, мама. Русский
язык похож на выжатый лимон, мама. От русского языка тошнит,
мама. Русским языком можно было пользоваться в
девятнадцатом веке, мама. Можно было и в двадца-том, мама. Но уже нельзя
в двадцать первом, мама! Русский язык скоро нужен будет
только китайцам, чтобы покупать в России нефть, мама! И еще
азербайджанцу Шарафу, мама, чтобы заставлять тинэйджера Костика
делать минет грязному азербайджанскому хую, мама! И еще
тинэйджеру Костику, мама, чтобы умолять не заставлять его
делать минет грязному азербайджанскому хую, мама! И еще чиновнику
Дзюбе, чтобы принимать бюджет, мама. И еще Елене Ханге,
чтобы вести «Принцип домино», мама. А всем остальным будет
насрать на русский язык, мама! Зачем же я только стал русским
писателем, о, мама!!? Ведь в школе у меня были пятерки по
самым разным предметам, мама! Я хорошо считал, мама. Я прилично
бегал на короткие дистанции. мама. Я громче всех пел в хоре
«Шел отряд по бережку», мама. Я раньше всех в классе стал
заниматься онанизмом, мама. И еще я всегда любил животных,
мама. Я никогда не любил писателей, мама. Я никогда не хотел
быть писателем, мама. Меня никогда не привлекал ни один формат
русской прозы, мама. Но почему же я тогда стал писателем,
еб твою мать, мама?! Мне до сих пор не дали ни одной
литературной премии, мама! Меня дразнят «нарушителем табу», мама!
Меня называют скандалистом, трупоедом, онанистом и еще хуй
знает как, мама. Я так больше не могу, мама. Меня любят только
бляди и ебнутые на почве литературы журналистки, мама! А
меня тянет к бизнес-вумен, мама. Меня все обижают, мама! Меня
обижает Чехов тем, что он такой мудак, мама. Меня обижают
издатели, мама. Меня обижают слависты, мама. Меня совсем
перестали приглашать на телевидение, мама! И даже на радио, мама!
Мне не могут простить, что на меня не подали в суд «Идущие
вместе», мама. Приличные люди считают меня порнографическим
писателем и поэтому не подают мне руки, мама. Неприличные
люди не считают меня порнографическим писателем и поэтому тоже
не подают мне руки, мама. Я живу без протянутых рук, мама!
Меня обижает русский социум своим вечным ступором, мама. Меня
обижает русский мент своей грубостью, мама. Меня обижает
русская еда обилием теста, мама. Меня обижает русская жопа
своим унылым видом, мама. Меня обижает русский человек
привязанностью к своей жопе, мама. Меня обижает русская энергетика
отсутствием в ней энергетики, мама. Меня обижает русский язык
ощущением своего конца, мама. Меня обижает московская
бюрократия тем, что постоянно ставит памятники писателям, мама.
Уже всем русским писателям она поставила в Москве памятники,
мама. Некоторым писателям она уже поставила по два
памятника, мама! Например, Шолохову, мама. А некоторым и по три,
мама. Например, Пушкину, мама. И поставит еще тем, кому она пока
не успела поставить, мама. И только одному писателю она
никогда не поставит памятник, мама. Это мне, мама! Только один
я – вечный неприкаянный хуй, мама. Хотя я уже даже знаю
место для моего памятника, мама. Это в зоопарке между
серпентарием и коалой, мама. Мама, я знаю еще одно место для мое-го
памятника! Это в Нескучном саду между библиотекой и
общест-венным туалетом, мама. Это место для моего памятника даже
лучше, мама, чем в зоопарке между серпентарием и коалой. Это
будет, если мне там поставят памятник, самое уютное место в
Москве, мама. Там будут собираться люди, мама. Самые разные
люди, мама. И всем там будет хорошо, мама. Поэты там будут
читать друг другу стихи, мама. Пидоры там будут обмениваться
хард-дисками с порно-файлами, мама. Либералы будут надеяться на
либеральные рефор-мы, мама. Радикалы будут обсуждать
радикальные жесты и страте-гию прямого действия, мама. Консерваторы
будут охранять консер-вативные ценности, мама.
Фундаменталисты там будут давать пиз-ды консерваторам, чтобы
консерваторы не только охраняли кон-сервативные ценности, но и не
забывали про фундаментальные ценности тоже, мама. А потом
появятся байкеры, чтобы ездить по всем по ним на мотоциклах, мама.
Но мне никогда не поставят па-мятник, мама! И где же тогда
будут собираться поэты, пидоры, либералы, радикалы,
консерваторы, фундаменталисты, мама?! И где же тогда байкерам ездить
по всем по ним на мотоциклах, мама?! А недавно я встретил
одну девушку, мама. У нее красивые
ноги-руки-волосы-грудь-лицо-глаза, и сама она, мама, очень красивая тоже. Если бы ты ее
видела, мама, она бы тебе тоже понравилась, мама. У нее
душа тоже красивая, мама. Она очень переживает, мама, что мне
до сих пор не дали ни одной литературной премии и что я
вечный неприкаянный хуй, мама. Она тоже страдает, мама, что в
русской энергетике совсем нет энергетики, мама. Она раньше была
дизайне-ром, мама. А потом стала принимать наркотики, мама.
Героин там и всякое такое, мама. А потом стала лечиться от
приема наркотиков, мама. А потом снова принимать наркотики,
мама. Ну, а потом опять лечиться, мама. И теперь она уже не
дизайнер, мама. Она, мама, в полной жопе. Она теперь
продавец в сети киосков «Русская картош-ка», мама. Она там продает
печеный картофель с наполнителем, мама. Но это ненадолго,
мама. У нее сейчас, мама, перерыв. Она уже не лечится от
приема наркотиков, мама, но пока не принимает наркотики снова.
Хотя ей вроде бы уже пора снова принимать наркотики, а потом
лечится от приема наркотиков, мама. К тому же она лесбиянка,
мама. И все подруги, мама, у нее лесбиянки. И тоже принимают
наркотики или лечатся от приема наркотиков, мама. Но все
равно она очень, мама, хорошая. И с другом у меня сейчас
проблемы, мама. Он тоже русский писатель, мама. Ему было очень
грустно, мама, и просто хуево. Он выпил, мама. Но ему все
равно было грустно, мама. и все равно хуево. И он вызвал
проститутку Наташу, мама, чтобы не было так хуево и грустно. Минет,
мама, там и всякое такое. Но до минета они не дошли, мама.
Они только разговаривали, мама, без всякого минета. Он ей
рассказывал о русской литературе, мама. И о русских писателях,
мама. И о новом фильме Ларса фон Триера, мама. И о
многом-многом еще другом, мама. А проститутка Наташа его внимательно
слушала, мама. А потом проститутка Наташа стала требовать
денег за проведенное время, мама. Но мой друг, мама, раз не
было минета и всего такого, не хотел давать, мама. ей денег.
Тогда приехал ее сутенер и тоже стал требовать денег, мама.
Мой друг уже хотел дать им денег, чтобы они только от него
отъебались, мама. Но потом передумал, мама. Он очень крепко
въебал сутенеру и проститутке Наташе, мама. Очень крепко,
мама! Так крепко, что сутенер и проститутка Наташа упали и
потеряли сознание, мама. Мама, они так и не нашли сознание,
мама! Они до сих пор без сознания, мама. Поэтому моего друга
скоро посадят, мама. В тюрьму, мама. И надолго, мама. И
дру-гого моего друга тоже скоро посадят в тюрьму, мама. Не так
надолго, как того, кто оставил без сознания проститутку Наташу и
ее сутенера, но тоже, мама, посадят. Он тоже русский
писатель, мама. И очень хороший, мама. Ему тоже было грустно,
мама. Он, мама, смотрел телевизор. Там была программа про
русский шоу-бизнес и про его звезд, мама. Какие они все, мама,
суки. Как много у них денег, мама. Они всегда поют под
фонограмму, мама. Они воруют мелодии, мама. Они воруют, мама, и
тексты. И даже аранжировки, мама. Мама, они готовы на любую
подлость! А самая большая сука – Филипп Киркоров, мама. У него,
мама, больше всего денег. Он больше всех, мама, украл
мелодий, аранжировок и текстов. У него, мама, самая большая и
самая красивая машина. Моему другу тогда стало совсем грустно,
мама. Он выпил, мама. Он много выпил, мама. Но ему от этого
не стало лучше, мама. У него по-прежнему перед глазами был
русский шоу-бизнес и его звезды, мама. Тогда он вышел на
улицу, мама. Там стояла машина, мама. Такая же большая и
красивая, как у Филиппа Киркорова, мама. Кровь ударила моему другу в
голову, ма-ма! Он решил, что это машина Филиппа Киркорова,
мама! Он выта-щил из машины водителя, мама. Он решил, что
это водитель Филип-па Киркорова, мама. Он очень крепко въебал
водителю, мама. Он разбил в машине все стекла, мама.
Проколол все шины, мама. И поджег, мама. машину, чтобы в ней сгорел
весь русский шоу-бизнес вместе с его звездами, мама. Потом
он успокоился, мама. Но было уже, мама, поздно. Совсем
поздно, мама. Его уже забрали в милицию, мама, и он успокоился
только там, мама. Это была машина совсем не Филиппа Киркорова,
мама. И даже не какой-нибудь другой звезды русского
шоу-бизнеса, мама. Это была машина начальника районного УВД, мама.
А за рулем был его зять, а не водитель Филиппа Киркорова,
мама. Так что теперь моего друга уже ничего не спасет, мама. А
недавно я встретил еще одну девушку, мама. Ее зовут Галя,
мама. Она очень хорошая, мама. Она сатанистка, мама, и
сталинистка. Но все равно она. очень хорошая, мама. Она очень
добрая, мама. Она подбирает бездомных кошек, мама, и совсем не
использует их в сатанинских ритуалах. Мама, ну почти не
испльзует. Только одной, мама, кошке она оторвала голову. А все
остальные, мама, живут. Сатанинская религия – очень сложная,
мама. Она не против Бога, мама. Она – за равенство с ним
человека, мама. Это Галя от усталости стала сатанисткой, мама.
Раньше она была православной, мама. Почти фундаменталисткой,
мама. Но потом она устала, мама. Устала от постов, мама. От
черных ряс, мама, От длинных бород, мама. От
старославянского языка, мама. От Молитвослова, мама. Ей показалось, что
православие – это тупик, мама. И она стала сатанистской, мама.
А немного позже – сталинисткой, мама. У нее очень сложные
отношения со Сталиным, мама. Галя его не любит, мама. Но она
любит ту ауру, которая была вокруг Сталина, мама. Поэтому у
нее в доме висит портрет Сталина, мама. Под ним она оторвала
голову кошке, мама. Сталин для нее – один из апостолов
сатанинской церкви, мама. Галя мне долго объясняла, как Сталин
связан с сатанинской религией, но я все равно ни хуя не
понял, мама. Иногда я бываю такой мудак, мама! Сталин для меня
вне поля деятельности любой церкви, мама. В том числе и
сатанинской, мама. Сталин – это Сталин, мама. А церковь – это
церковь, мама. Но человеческую кровь Галя для сатанинских
ритуалов вообще не использует, мама. И сатанинские ритуалы она
тоже не практикует, мама. Так что ты, мама, не волнуйся. Хотя
недавно я проснулся ночью от боли в левой руке, мама. Галя
там делала мне надрез, мама. Я, мама, сразу очень крепко Гале
въебал. Галя заплакала, мама. Галя обещала больше никогда не
делать мне надрез, мама. Это она случайно меня надрезала,
мама. А больше она так никогда не будет, мама. Мама, я ей
верю. Галя ведь сделала мне только из лучших побуждений надрез,
мама. Она уже заранее приготовила нефть, мама. Она хотела
смешать под портретом Сталина мою кровь с нефтью, мама. Такой
ритуал, мама. Чтобы создать вокруг России защитный слой,
мама. И вокруг нас с ней внутри России защитный слой, мама.
Без нефти в России никак нельзя нигде, мама. Даже в ритуалах,
мама. Она в России типа, мама, как кровь. Типа как раньше,
мама, Пушкин. Она теперь наше самое-самое главное, мама. Вот
для чего Галя делала мне надрез, мама. Так что Галя все
равно очень хорошая, мама. Правда, недавно я снова проснулся
ночью от боли, мама. На этот раз в правой руке, мама. Галя
теперь там делала мне надрез, мама. Я, мама, естественно, сразу
очень крепко Гале въебал. Галя, мама, заплакала. Галя снова
обещала больше никогда-никогда не делать мне надрез, мама!
Это она снова случайно меня надрезала, мама! А больше она так
никогда-никогда, мама, не будет. Мама, я ей снова верю.
Галя ведь снова сделала мне только из лучших побуждений надрез,
мама. Она уже заранее приготовила нефть, мама. И книгу
русской классики, мама. Она хотела смешать под портретом Сталина
мою кровь с нефтью, мама. И с книгой русской классики,
мама. Такой ритуал, мама. Чтобы я скорей получил какую-нибудь
литературную премию, мама. Чтобы я почувствовал в русской
энергетике энергетику, мама. Вот для чего Галя сделала мне
надрез, мама. Так что Галя все равно очень хорошая, мама. Правда,
недавно я снова проснулся ночью от боли, мама. На этот раз,
мама, в нескольких местах. В ногах и на лбу, мама. Галя
теперь сделала мне сразу несколько надрезов, мама. Я, мама,
естественно, сразу очень крепко Гале въебал. Не так крепко,
мама, как после надреза на правой руке или надреза на левой
руке, потому что от нескольких надрезов я ослаб, но все равно
довольно крепко. Галя, мама, заплакала. Галя обещала больше
никогда-никогда-никогда не делать мне сразу несколько
надрезов, мама! Это она только случайно сделала мне сразу несколько
надрезов, мама! А больше она никогда-никогда-никогда так не
будет, мама! Мама, я ей снова верю. Галя ведь сделала мне
только из лучших побуждений сразу несколько надрезов, мама.
Она уже заранее все приготовила, мама. Опять же нефть, мама.
И книга русской классики, мама. И другие характерные
предметы русской жизни, мама. Водка, мама, тульский пряник,
театральная афиша пьесы «Вишневый сад» и немного говна. И DVD с
гонконгским боевиком, мама. Она хотела смешать под портретом
Сталина мою кровь со всем с этим, мама. Чтобы русская жопа
перестала меня пугать своим унылым видом, мама. Чтобы в русской
жизни для меня, мама, все было так же динамично и выпукло
как в гонконгском боевике. Чтобы мне было не так грустно в
статусе русского писателя, мама. Вот для чего Галя сделала мне
сразу несколько надрезов, мама. Такой ритуал, мама. Но это
только, мама, ритуал. Так что Галя все равно очень хорошая,
мама. Скоро все случится, мама. Скоро у Гали все получится,
мама. Она опять захочет сделать мне несколько надрезов,
мама. А я накануне вечером выпью водки, поэтому не почувствую
боли, поэтому буду крепко спать, поэтому не проснусь, мама. И
не въебу Гале, чтобы она больше, мама, меня не надрезала.
Поэтому Галя успеет мне сделать несколько надрезов, мама.
Галя, мама, добьется своего. Она выполнит ритуал до конца, мама.
Она смешает, мама, под портретом Сталина мою кровь с
нефтью, книгой русской классики и другими характерными предметами
русской жизни. Сначала мне будет лучше, мама. Но это
ненадолго, мама. Потом будет все так же, мама. Я опять не буду
чувствовать в русской энергетике энергетику, мама. Я опять буду
бояться унылого вида русской жопы, мама. Мне так же будет
грустно в статусе русского писателя, мама. Мне так же будет
грустно, как теперь, мама. А теперь мне очень грустно, мама.
О, мама, мама, как же мне грустно, мама!