Кремлевские
Поэт и царь
– Тема, которую я сегодня хочу затронуть – Поэт и Царь, или в
широком смысле – Поэт и Власть. А точнее болезненное отсутствие
этой темы в последние годы.
– ?
– ?
– Я ничего не готовил сегодня. Но могу по памяти..
– Спасибо, Василий Иванович, в другой раз. Поясняю свою мысль.
Народ, за годы социализма, привык постоянно видеть и слышать о
власти. Это стало его плотью и кровью. Но время шло...
– И старилось. И рыхлый, как лед, трещал и таял кресел шелк...
– Василий Иванович!!! Последнее предупреждение!
– Все. Могила.
– Но время шло, господа, сменился строй.
– Да еще раз.
– Это не важно, я намеренно масштабирую. Сменился строй. И власть
стала отделяться от своего народа ватой демократии. Нас не
слышат сквозь эту вату! Мы – тут, но народ думает, что мы
где-то там далеко. А знаете что это значит?
– ?
– ?
– С глаз долой – из сердца вон! Вот, что это значит.
– ...
– ...
– ...
– Что же делать?
– Нужно напомнить о себе!
– Дадим объявления в газеты. Телевидение. У меня уже есть идеи.
– Спасибо, Михаил Ефимович. Нет, господа. Время таких методов
прошло. Мы, к сожалению, не можем рекламировать себя, как кока
кола, чтобы помнили.
– А как быть?
– Чтобы память о нас ожила, нужно создать прецедент. Волну, которая
всколыхнет эту косность. Я листал вчера «Эстетику мышления»
и...
– Мамардашвили?
– Да. И наткнулся на место – точно наш вопрос! Одно из пяти
кантовских доказательств существования бога такое: мы думаем о нем –
значит он есть...
– А если не думаем?
– Но мы же думаем! Вот сейчас например.
– А ведь правда...
– Секунду. Так вот. Декарт пошел еще дальше. Он вообще усомнился в
том, что он существует. Но все-таки преодолел этот комплекс
при помощи своей знаменитой фразы. Если он думает – значит он
существует. Улавливаете?
– Действительно, по нашей проблеме!
– Грандиозно! Владимир Владимирович.
– Спасибо, господа. Но это только полбеды. В случае Декарта,
думающий субъект выступает и в роли объекта (думая о себе). А у нас
что? У нас, господа, объект – это мы, а субъект – это
народ. То есть, проще говоря, чтобы народ думал, что мы
существуем, он должен ДУМАТЬ о нас. Фу, чуть не умер, пока объяснил.
Понимаете теперь?
– Да.
– Да, но как это сделать? У них давно свои интересы...
– А вот тут-то мы и достанем свою тему.
– Правильно. Поэт и Царь. Тема основательно проверена в
девятнадцатом веке. Серьезно перепроверена в первой половине двадцатого.
– Так что же получается, что Николай был первым и полит-, и PR-технологом?
– Получается, что так.
– Итак, я суммирую, господа: 1) Тема есть, 2) Царь есть, 3) нужно выбрать Поэта.
– Гениально, Владимир Владимирович!
– Никаким бушам такие дела и не снились!
– Я рад, господа, вашей поддержке. Одному мне этот воз не сдвинуть.
Но проблема в том, что ни то что гонения, ни то что в
тюрьму, отчитать – и то некого. А нужно выбрать поэта, достойного
нападок властей.
– ...
– Да... Задачка.
– Задачечка...
– О книгах я молчу. Что происходит в толстых журналах вы знаете.
Одна надежда на клубную поэзию, на молодых, недовольных,
смелых. Люде было поручено, не привлекая внимания, покрутиться на
поэтических вечерах в московских клубах и принести
стихоматериалы на поэтов вступивших лучше в открытую, а если нет, то
в тайную конфронтацию с властью.
– И что?
– Что-нибудь есть?
– Она это задание выполнила на пять. Но результаты, господа, таковы,
что я в отчаянии... Люда, прошу.
– Спасибо, Владимир Владимирович. Господа, из десяти сходок я
записала и выбрала двух самых острых поэтов. И у каждого – самое
конфликтное место. Вот. Кирилл Медведев.
– Фамилия хорошая!
– Да, со стажем.
– Слушайте, господа, это без названия:
«вчера вечером, возвращаясь из гостей домой, я заснул, проехал свою станцию метро проспект вернадского и доехал до конечной станции; там меня разбудила женщина в синей форме: я вышел из вагона и поехал обратно»
– ...
– ...
– ...
– И все?
– Нет, но дальше почти то же.
– Да...
– Да, уж...
– Господа, я повешусь!
– Ну держитесь же, Владимир Владимирович. Люда, а второй кто?
– Второй – Данила Давыдов.
– Славная фамилия! Это было бы прекрасно!
– Запад вспомнил бы нам все, что знал по истории, шум такой поднялся
бы – и до наших бы долетело!
– Давай, Данила не подведи!
– Господи, помоги, Господи, помоги.
– Давай, сынок!
– Вот, господа. Тоже без названия:
«С тех пор, как задушен дневник, Время убегает несчитанное, Чернилами выливается из ручки, Утихает в шкафу, под папкой С надписью: Уверенность в себе. Дотронуться сил не хватает, Звериное чувство реставрации не поддаётся. Когда все дневники будут опубликованы, Наступит конец света.»
– ...
– ...
– Да. Дела невеселые.
– Дела, прямо скажем, гробовые.
– Люда, это что – самые-самые!?
– Честное слово. Михаил Ефимович проверял.
– К сожалению, господа, Люда права. Это звезды.
– ...
– ...
– Бедная моя, бедная страна.
– Что же делать?
– Подождите, господа!!! Тут же конец света!
– Где?
– Последняя строка! Посмотрите! Это вам уже не женщина в синей форме, это вызов!
– Вы, думаете?
– Да и думать тут нечего!
– Василий Иванович прав на все 100. Давыдова нужно выводить на конфликт!
– Верно!
– На ковер его!
– Мы ему покажем «утихает в шкафу, под папкой»!
– Слава тебе, Господи.
– Господа, я так рад! Я этой строчки не заметил. Василий Иванович,
нет слов, дорогой!
– Служу России.
– Виват, господа!
– Ура!
– Ура!
– Ура!
Амели
– Господа. Ситуация по Москве сложилась нестандартная. Пустая мэрия – это...
– С позавчера!
– Это неприятно. Вопрос нужно решить положительно. У кого есть информация?
– У меня Владимир Владимирович.
– Пожалуйста.
– На прошлой недели у меня был праздник, вероятно тут некоторые помнят...
– Да уж, был праздничек.
– Повеселились.
– Тише, господа.
– Вот. Собрались мы по-депутатски посмотреть видео.
– ?
– Нет! В буквальном смысле. Я взял фильм, в видиотеке. Амели.
Французский фильм, господа, кстати очень хороший, всем рекомендую.
– Да по сто раз уже видали!
– Тогда пардон. Одним словом, посмотрели, все как полагается. Разошлись.
– Да уж, разошлись не рано.
– Тише, господа. Всем известно, что Михаил Ефимович – радушный
хозяин. Тема сейчас другая. Не будем ответвляться.
– Да, так вот. Разошлись. Под утро – звонок. Юрий Михайлович на
проводе. «Не могу без нее!» И воет.
– Воет?
– Как вьюга, господа... Я стал распрашивать – что да как. Вы же
знаете его скрытность – щипцами не вытянешь. И вот постепенно
выясняется – влюбился! Как малолеток.
– В кого!?
– Да в Амели в эту. В актрису. Со всей страстностью последней любви.
– ...
– ...
– ...
– Вот и я так стоял с трубкой, не знал, что думать.
– А как она?
– Кто?
– Ну Амели, актриса.
– А вы не смотрели, Василий Иванович?
– Я не смотрю французских фильмов.
– Почему?
– Почему, Василий Иванович?
– Французское кино не берет меня. Это удовольствие для глаз, а я ищу
пищи для ума.
– Ну как угодно. А Амели, конечно, вполне соответствует.
– На все 100!
– Да, господа, соответствует она хорошо.
– В такую девушку вполне можно влюбиться.
– Не зазорно.
– Нисколько!
– А помните Любит – не любит? Какая барышня!
– Я чуть с ума не сошел.
– С ума. Да меня кандратий почти хватил! Только отлежался.
– Да, хороша, прямо скажем – провокационная актриса. А этот фильм вы
смотрели, Василий Иванович?
– Смотрел. Очень сильная работа с цветом. Признаю.
– С цветом!? А Амели!?
– Мне она безразлична.
– Здравствуйте, господа.
– Здравствуйте, Юрий Михайлович, мы как раз о кинематографе тут говорили.
– Что!!!???
– Так, началось. Юрий Михайлович, успокойтесь.
– Не сметь!!!
– Мы просто о кино...
– Не сметь, в суе!!! Я не посмотрю на чины!
– Юрий Михайлович, садитесь, прошу вас, никто вашу возлюбленную и не
думал упоминать, правда, господа?
– Конечно.
– Мы о новой волне Годара говорили. Василий Иванович, продолжайте.
– Я? Ну, хорошо. Для того чтобы фильм длился, достаточно гораздо
более простого факта, что черный фон – это вселенная, а белые
буквы– вселенная, в которой уже существуют буквы и, значит,
все, что они тянут за собой – значения, сознания, культуры.
Между тем голос, переходящий из первого во второй кадр, и в
третий, слышится так бы с затакта, с полуфразы...
– Я слышал ее имя!!! Не пытайтесь меня одурачить. Захлестну!!!
– Юрий Михайлович, подождите, даю вам депутатское слово, что никто
ее не упоминал. Я кажется, догадываюсь – Василий Иванович
читал кое-что из Эмили Дикинсон, а вы подумали... Василий
Иванович, умоляю, повторите это стихотворение ради всех нас,
Христа ради прошу, за всю Москву!
– Просим!
– Просим!
– Ладно. Я прочту на языке оригинала. Нет возражений?
– Какие возражения, читайте, пока мы все еще живы.
– Ну хорошо:
«I dwell in Possibility - A fairer House than Prose - More numerous of Windows - Superior – for Doors - Of Chambers as the Cedars - Impregnable of Eye - And for an Everlasting Roof The Gambrels of the Sky - Of Visitors – the fairest - For Occupation – This - The spreading wide my narrow Hands To gather Paradise»
– ...
– ...
– Ну, Юрий Михайлович, мир?
– Ладно, черт с вами. Мне самому понравилось. Во второй строфе – это
ее фирменный диссонанс: Cedars и Roof, без рифмы. Но зато в
последней: This и Paradise – потрясающе.
– Ну, слава богу, господа.
– Незачем нам враждовать. Давайте лучше чаю.
– Люда!
Продолжение следует.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
