Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Окончание

Вот тебе и покурили, думал я, пробираясь в обратном направлении
по нижнему этажу. Капитан-водолаз сопел где-то рядом. М-да, сначала
была прекрасная идея найти Панацею. Потом была еще более прекрасная
идея – защитить профессора и Панацею от врагов государства. А
теперь я спасаю собственную шкуру, утопая по горло в ледяной вонючей
воде.

Я потерял всякий счет времени, не обратил внимание даже на то,
что уже выскочил из коридорного подземного «озера», и бежать стало
легче.

Первый поток воды застал нас, когда мы уже приближались к лестнице.
Гигантская волна подняла и бросила на каменные стены. Я отбил
себе плечо, капитан-водолаз – ногу. Из последних сил я добрался
до ступеней, но меня снова подняла волна и швырнула в противоположную
сторону.

Коридор быстро наполнялся речной водой. Только бы не утащила в
какую-нибудь камеру, оттуда уже точно не выбраться, промелькнула
у меня в голове. Чудом удалось не разбиться о потолок и схватится
онемевшими пальцами за угол.

Капитан-водолаз вынырнул рядом, жадно схватил ртом воздух и снова
ушел под воду. По стенке, по стенке я стал пробираться к ступеням,
когда вновь набежавший поток подхватил меня и сам вынес наверх.

Я вылетел на каменный пол верхнего этажа.

Поднялся на ноги.

Надо было во что бы то ни стало бежать, подниматься выше, но тут
я увидел перед своим носом пистолет-автомат Джен Мона. Ехидный
китаец ухмылялся, глядя мне в глаза. Я видел его палец на спусковом
крючке, оттопыренный жирный мизинец на руке...

Не было никакого смысла рыпаться.

Разбитые колени подгибались.

Сил хватило бы только на последний прыжок к шее майора, но между
нами был пистолет.

И причем, направлен пистолет был в МОЮ сторону.

Короткая автоматная очередь из-под воды прошила Джен Мона насквозь.
Он рухнул, так и не поняв, что же произошло. Из водоворота вынырнул
капитан ФСБ.

– Дай руку! – заорал он.

Я вытянул его на «лестничную площадку», дал оголтелого пинка под
зад, и вдвоем мы ринулись наверх. Через секунду в колодце между
пролетами выхлестнулся кубический центнер глубинного воздуха,
и новая волна сбила нас с ног. На четвереньках мы кое-как поднялись
еще на один этаж.

– Дальше я не пойду, – сказал капитан-водолаз. – Не могу больше.

Я потащил его к пробоине в стене.

Капитан пристегнулся к решетке армейским ремнем, мы обнялись с
ним над пропастью, как два котенка в корзине с шерстяными носками,
и стали ждать: будь, что будет.

Но вода дальше не пошла.

Нас спасали питерские пожарные. Но даже когда они отцепили и вытащили
нас наверх, мы с капитаном все еще продолжали до посинения сжимать
друг друга в объятьях.

Только почувствовав под ногами землю, я с облегчением повалился
на нее.

Хорошо, что я остался жив.

Любой обормот может полюбить жизнь, для этого достаточно только
в один прекрасный момент потерять все.

А потом снова обрести.

Так произошло и со мной. Я дважды попрощался с жизнью и теперь
полюбил ее с удвоенной силой.

– Ты пьешь водку? – спросил капитан-водолаз.

– Сколько? – ляпнул я. И мы расхохотались.

– Егор, – он протянул мне свою гранитную ладонь.

– Артур.

– Знаю, знаю. Журналист из Челябинска. Человек, которому больше
всех надо, – Егор высморкался черным. И тут-то я наконец увидел,
что он похож на черта. Даже не столько на черта, сколько на ершик,
которым только что прочистили самый большой унитаз Санкт-Петербурга.

А в городе уже был полдень. Люди в штатском зачищали территорию
вокруг Петропавловки. Толпу любопытных негров отделил от входа
в крепость двойной заслон милиции. Юшкову, Знаменского и Кулькова
уже увезли на «скорой помощи» в больницу.

Ко мне подбежал какой-то крупный начальник.

– Все нормально? – спросил он.

– Нормально. Только где это мы? – пошутил я.

Начальник не понял шутки, с ужасом посмотрел на меня и поторопился
скрыться с глаз долой. Я поднялся с земли и тут только увидел,
что за милицейским заслоном прячется моя Девочка, а рядом с ней
стоит Софи с каким-то мужиком...

С Альбертом Поком.

Они заметили меня, я хотел помахать им рукой, но вдруг почувствовал,
как на запястьях моих защелкнулись наручники. Передо мной стояли
две личности в штатском.

– Артур Макаров? – спросила одна из них, у нее в руках была моя
фотография. – Пройдемте с нами.

Я оглянулся на Егора, он только молча пожал плечами. Пока и Софи,
казалось, мой арест нисколько не удивил. Я хотел возмутиться,
поднять волну – наверняка, где-то в толпе были свободные братья-журналисты.
Но, честно говоря, не оставалось никаких сил на восстание. Я с
грустью подумал, что если уж ты попал в одну мясорубку, то из
нее можно выбраться только в другую мясорубку. Интересно, чего
теперь хотят от меня?

Впрочем, я не боялся ФСБ. Эта структура уже утратила свою силу
и мощь. Если раньше она ломала о колено целые народы, то теперь
могла сломать, пожалуй, только лапку у кузнечика.

Эх, как я ошибался!

Меня привезли в двухкомнатную квартиру, которую Альберт Пок назвал
санаторием «Два «Бонда». Он рассказывал, что по вечерам, когда
в «санатории» зажигается свет, два его окна с красными шторами
по бокам похожи на две пачки «Бонда». В одной комнате жил Альберт,
в другой – мы с Софи. На нашей лестничной площадке была еще одна
дверь, за ней, в четырехкомнатной квартире жила семья профессора
Знаменского и Светлана Юшкова. Сам же профессор все еще находился
в больнице, пулевое ранение руки, как мне сказали, у него стало
загнивать, пришлось делать чуть ли не операцию по очищению раны
от гноя.

В первый же день ко мне пришел интеллигентный человек средних
лет, который представился подполковником Никифоровым и провел
со мной наедине беседу.

– Артур Артурович, – сказал он, – мы извиняемся перед Вами за
те меры безопасности, которые вынуждены принять. На то есть веские
причины: из подвала ушел Вихрев. Мы до сих пор не знаем о его
местонахождении. Сами понимаете, он представляет серьезную угрозу,
и мы просто опасаемся за Вашу жизнь.

– И сколько я должен здесь просидеть? – спросил я.

– Несколько дней, – ответил подполковник. – Пока мы не утрясем
этот вопрос...

Ночью мы с Поком «нахерачились» до чертиков. Решили попробовать
до отвала пива «Балтика № 9». Софи приготовила нам соответствующую
морскую закуску – холодильник «санатория» был заполнен всеразличными
продуктами. Софи аж присвистнула, когда в первый раз открыла его.
Нас обслуживали по высшему разряду. Вряд ли какому-нибудь другому
журналисту приходилось попадать в подобную ситуацию. Да и хорошо,
если не приходилось!

– Ты-то как тут оказался? – спросил я у Альберта.

– Что ты! В пятницу вечером в Челябинске начался настоящий переполох.
За мной приехала машина, меня привезли в областное управление.
Всю ночь крутили. Три специалиста занимались твоей личностью.
Какие привычки, что любишь, что не любишь...

– И ты все рассказал?

– А что оставалось делать? – развел руками Пок. – Ты попал в плен
к китайцам, рядом с крепостью бродил Вихрев со своей бандой...
По-моему, я сделал все, чтобы помочь тебе и Софи. Разве не так?!

– Да нет, так, – согласился я. – Кличку-то школьную зачем сдал?

– А это что, секрет?

– Не секрет, но это – мое, личное... – отпарировал я.

– Глупости. Я помог тебе разобраться в ситуации... Ты бы все равно
почувствовал неладное и стал бы искать профессора, когда Вихрев
«освободил» вас. Надо было передать тебе ножовку и пистолет. К
тому же «водолазы» не знали, в какой именно камере вас содержат,
и показать это мог только ты.

Пок умел вывернуться из любой ситуации. Конечно, все мы, в конце
концов, понимаем, что дело касается национального достояния –
Панацеи, за которой охотятся спецслужбы Запада и Востока. Но меня
больше всего поражало то, что мне с легкостью предоставляют все:
шелковые простыни на кроватях, холодильник, полный первосортных
продуктов, друга с неограниченным арсеналом пива, сексуальную
подругу... Кроме одного – свободы передвижения.

Неужели мы все еще на вражьей территории?

Или же дело в другом?..

Утром вместо Никифорова пришел другой скользкий человечек. Он
сразу же увел меня на кухню и прикрыл за нами дверь. Человечек
был похож на ужа. Он показал мне свои красные корочки на имя Ильи
Ивановича Скоморохова, майора Федеральной службы безопасности.
Я закурил сигарету. Майор задохнулся от табачного дыма, но не
подал вида и изогнулся дугой.

– Надеюсь вы понимаете, зачем мы держим вас здесь? – спросил он.

– Печетесь о моем здоровье? – предположил я.

Скоморохов неприятно сморщился, налил себе чаю и разложил на столе
какие-то бумаги.

– Нас беспокоит ваше психическое здоровье, – продолжил он.

– Проведите экспертизу...

– Хе, не все так просто. Возможно, экспертиза покажет, что психически
вы абсолютно здоровы, но на самом деле... Что вам рассказывал
профессор Знаменский? У вас сохранились записи?

Я выдохнул густое облако дыма, которое тут же рассосалось по всей
кухне. Майор сверлил меня своими маленькими змеиными глазками.
Как есть, добрый следователь и злой, Никифоров и Скоморохов. Я,
ребята, снова попал под «пресс»! Только теперь меня будут выжимать
свои.

– Записей у меня никаких нет, – ответил я. – Достаточно того,
что я видел и слышал на даче у Знаменского. Кроме того, мы имели
несколько неприятных часов для диспутов в тюремной камере... А
вы спросите лучше у самого профессора, что он успел мне рассказать.
Кстати, он скоро станет моим соседом.

– Я бы попросил тут не шутить! – вскипел майор. – Почему вы никак
не поймете всю серьезность вопроса! Мы никуда не отпустим вас,
пока не узнаем ВСЕ. Все, начиная от проявления вами первого интереса
к «Анти-ВИЧу» и заканчивая тем, как к вам в камеру проникла наша
спецгруппа.

Но это же целый роман, подумал я. Сначала силы Востока отрубают
головы всем ВИЧ-инфицированным, вылеченным профессором Знаменским.
Потом эти же силы заточают нас в подземелье Петропавловской крепости.
На смену им приходят силы Запада...

Честно говоря, мне уже надоело переходить из рук в руки разных
спецслужб!

Дайте же наконец возможность вернуться в Челябинск и опубликовать
все, что я накопал за эти несколько месяцев!

Но теперь я достался «своим», а этот хитрый змей, майор Скоморохов,
только извивался и сверлил меня своими глазенками.

– Я напишу цикл статей и в них постараюсь изложить все, что вас
интересует, – предложил я.

Майор поднялся из-за стола, прошелся по кухне из угла в угол и
снова вернулся на место.

– Вижу, разговор у нас не клеится, – сказал он. – В таком случае
я должен вам сказать следующее: никто, ни под каким соусом, никогда
не позволит вам опубликовать хотя бы слово об «Анти-ВИЧе». Пойми
это, в конце концов! – брызжа слюной, он перешел на «ты».

– Это еще по какому праву?! Может быть, вы и профессора заставите
молчать?!

– Может быть, и заставим, – Скоморохов достал из кармана связку
ключей и стал вертеть ее в руках. – Только профессор – умный человек.
Мы уже нашли с ним общий язык. Открытие этого препарата должно
остаться государственной тайной.

– А, по-моему, об этом открытии должны узнать все больные. И все,
кому еще предстоит заразиться... Сейчас все ВИЧ-инфицированные
мира сидят и ждут: когда же? Когда изобретут лекарство!? А их
кормят обещаниями: да подождите вы немного, вот уже в 2002-ом,
в 2005-ом врачи напрягутся и придумают что-нибудь против СПИДа,
и мы вылечим вас... А я должен рассказать, что лекарство уже есть.
Его вывел питерский профессор в маленькой лаборатории глухого
уральского медтехникума. И никакие скомороховы не помешают мне
сделать этого!

Майор наотмашь заехал мне связкой ключей по скуле. Я не ожидал
такой наглости и не успел ни уклониться, ни перехватить его руку.
Удар был несильный, но я разозлился не на шутку...

Когда на кухню прибежали Альберт и Софи, стол был перевернут на
пол, а Скоморохов отлетел в дальний угол и держался за треснувшую
голову. Пок встал между нами и майором, испугавшись, что я сейчас
раздавлю его. У Альберта у самого в глазах светилась ненависть
к фискалу, но он сдержался и потушил ненормальный блеск.

– Вы не ушиблись? – спросил он у Скоморохова.

Майор поднялся, отряхнул брюки на заднице и стал собирать с пола
свои бумаги. Связку ключей он нашел уже за помойным ведром под
раковиной.

– Надеюсь, вы не будете нарушать режим конспиративной квартиры?
– сказал Скоморохов на прощание. – Здесь хорошая охрана... И все
равно подумайте до завтра. Пока у вас есть время.

Днем пришел подполковник Никифоров и увел меня снова на кухню.

– Прошу прощения за этот инцидент с майором, – сказал он. – Жаль,
что так получилось. Скоморохов, конечно, перегнул палку, но это
не повод, чтобы таить на нас обиду.

Гладко мажет, подумал я.

– Когда я смогу выходить на улицу?

– Этого пока нежелательно делать... Можете ходить в гости к семье
Знаменского, Ваши друзья могут уходить, когда угодно и куда угодно,
только я бы попросил их пока не покидать пределы Петербурга. Кстати,
сегодня к Вам придут гости...

– И сколько это будет продолжаться? – спросил я.

– Я думаю, несколько дней. Надо уладить кое-какие формальности.

– Какие именно?

– Какие именно? – переспросил подполковник. – Нам бы не хотелось
пока предавать огласке всю эту историю. Возможно, потом ситуация
изменится...

Почти следом за Никифоровым у нас появились два капитана: Егор
и Артем Кульков. Мы выпили с ними питерской водки. Рана у Артема
на голове уже почти зажила. Пустяки. Егор весело перерассказал
Софи и Альберту историю о том, как мы с ним выбирались из затопляемого
подземелья. Как из-под воды он увидел, что китаец Джен Мон приставил
к моей голове пистолет, и дал очередь наобум, а оказалось, попал.
Как потом я вытащил его из воды и волок до самой пробоины в стене,
где мы пристегнулись к решетке и повисли над обрывом. Артем сказал,
что Вихрева взяли неподалеку от крепости в парке. «Майор» был
ранен и все равно бы далеко не ушел. Так что в один присест наши
ФСБшники разгромили формирования Джен Мона и Вихрева, выручили
профессора, у которого в кишечнике были ампулы с «Анти-ВИЧем»,
и затопили подземелье Петропавловской крепости. Теперь никто не
поверит, что они вообще существовали.

Молодцы, ФСБшники, ничего не скажешь!

Еще бы не этот Скоморохов!..

Но в семье не без урода...

– Вы уж не принимайте близко к сердцу то, что вас здесь задержали,
– сказал Артем. – Дело в том, что мы очень долго и тщательно отслеживали
все ходы-выхода профессора. Честно говоря, Тюря, Служба тебе не
доверяет... Так что уж не обессудь, придется тебе немного посидеть
у нас, пока будет все проверено.

– Я вас и не осуждаю, – ответил я. – Просто утром приходил Скоморохов,
предлагал мне молчать об «Анти-ВИЧе», об его открытии... Я его
послал нахрен, Берта еле-еле разнял нас. А завтра придет еще какой-нибудь
майор и скажет, чтобы я насрал на свою голову...

– Не придет и не скажет, – заверил меня Артем. – Как ты не поймешь,
что сейчас тебя проверяют.

Этот доверительный тон подкупил меня. Я сидел на кухне в «санатории»
«Два Бонда» в окружении друзей, курил американскую сигарету, выпуская
дым в потолок и пил питерскую водку. Если меня здесь чем-то подтравливают,
но действие яда уже началось. Я готов был сутками сидеть на кухне,
уставившись в одну точку – на кончик секундной стрелки стенных
часов и описывать взглядом круги вслед за ней.

Отсутствия ума с возрастом тоже становится больше.

Больше, больше, боль...

Вечером снова пришел майор Скоморохов и сказал, что «Анти-ВИЧ»
на практике оказался полной херней. После того, как профессор
оставил на подносе пять ампул с лекарством, его действие было
проверено на трех питерских ВИЧ-инфицированных и... никакого эффекта.

– Может быть, он не то выкакал? – предположил я.

По лицу майора пробежала серо-буро-зеленая туча, но он сдержался
и продолжил свою мысль:

– И зачем только мы развели всю эту катавасию?

И тут я понял, что нужно «косить».

Я лежал голый на расправленной кровати. В этом «санатории» странные
часы, одинаковые во всех комнатах. Длинная тонкая стрелка бежит
от секунды к секунде, перед глазами появляются красные круги,
кажется, что ты проваливаешься в бездонную серую пропасть. Фридрих
Ницше однажды сказал: «Когда ты заглядываешь в бездну, сама бездна
заглядывает в тебя». Перефразируя его, можно сказать: «Когда ты
заглядываешь во время, само время заглядывает в тебя».

Кто я?

Почему я здесь?

И как мне отсюда выбраться?

Софи в одном ремешке на талии сидела перед зеркалом и расчесывала
волосы.

За последнюю неделю я дважды убегал из плена, от китайцев убегал
и от Вихрева убегал. Почему я не могу сделать этого в третий раз.
Мне разрешили «прогуливаться» на балконе, выходящем нос к носу
с безликим серым зданием. Когда я выглянул на балкон в первый
раз, в окне соседнего здания появились два глаза.

Недреманные очи.

Неужели кто-то мог предположить, что я стану прыгать с шестого
этажа? Я выкурил сигарету, выигрывая у своего «сторожа» одну психологическую
минуту за другой. Глаза пропали в одном окне и почти сразу же
появились в другом. На этот раз за мной наблюдала женщина.

Судя по всему, весь «санаторий» был напичкан прослушивающими устройствами
и «глазами». Невидимые «сторожа» следили за каждым моим движением.

Я плюнул с балкона и вернулся к себе в комнату. Потом Софи захотела
любви, а теперь я лежал раздетый на нашей расправленной кровати
и смотрел на секундную стрелку часов.

– Ты как себя чувствуешь? – спросила Софи.

– Лучше, чем всегда. Я сошел с ума, – ответил я. – Интересно,
за нашим сексом они тоже следили?

– Ну, и пусть! – Софи вернулась ко мне на кровать. – Пусть завидуют!

– Мать-Служба тебе не доверяет... – произнес Артем Кульков и повертел
из стороны в сторону своей забинтованной головой. – А Вихрева
взяли, взяли в парке неподалеку от Петропавловской крепости...
Он был ранен и все равно бы далеко не ушел.

– Из подвала ушел Вихрев, – ответил ему подполковник Никифоров.
– Мы до сих пор не знаем об его местонахождении... сами понимаете,
он представляет серьезную угрозу.

Майор Скоморохов брезгливо улыбнулся:

– «Анти-ВИЧ»-то – полная херня. Троих «спидоносцев» проверили
– ни хрена не помогает...

– Мой препарат – это преступление против человечества, – заявил
ему профессор Знаменский. – Потому что от СПИДа умирают только
самые худшие, самые падшие и грязные...

– По-моему, я сделал все, чтобы помочь тебе и Софи, – сказал Альберт
Пок.

амфшшш

брдр

куйшараааааааааа

Я открыл глаза и увидел перед собой старое седое лицо врача.

Архангел Гавриил или доктор Геббельс?

Старичок склонился надо мной и рассматривал глазные яблоки.

– У него жар, – сказала где-то вдалеке Софи. – У вас есть градусник?

– Да, померьте температуру!

Холодная игла под мышкой.

Сколько я еще продержусь?

Я сосредоточил мысль и представил, как ртуть поднимается по канальчику
– 37 и девять, 38 и одна...

Господи, хочу 39!

– Ничего мудреного, – сказал доктор. – Переохлаждение в холодной
воде. Надо было сразу же выпить антибиотиков...

харшиииии

айввв

будряяяяяяяяяяяя

...в мире есть 17 человек, которые не заражаются ВИЧем из-за строения
своего организма. Один мужчина несколько лет прожил с ВИЧ-инфицированной
женой, спал с ней и при этом остался здоровым.

...вирус может 12 лет сохраняться в замороженной крови и сперме.
Может, наверное и дольше, но только 12 лет назад начали этот эксперимент.

...доказано, что ВИЧ погибает при температуре плюс 53 градуса
Цельсия. В 1992 году у 20 вичей, добровольно согласившихся на
эксперимент, взяли кровь, нагрели ее до температуры 43 градуса
и снова залили в организм. У одного испытуемого из 20 ВИЧ-инфекцию
не обнаружили до сих пор. А шесть вичей от этой экзекуции просто
сдохли.

...человечество уже держало в руках лекарство от СПИДа, но в последний
момент потеряло его. Или отложило до лучших времен?

уаяяяяяяя

бовыыыыыыыыыыыы

– Боже мой, – над ухом прозвучал голос доктора. – У него 39 и
девять! Это все из-за переохлаждения.

Я лежал закутанный в два одеяла. Пок и Софи в расстроенных чувствах
сидели у моей кровати. Альберт что-то бормотал о лучших временах
и о моем скорейшем выздоровлении. Софи печально слушала его.

Я открыл один глаз, ознакомился с обстановкой, потом широко улыбнулся
и увидел, как лица Софи и Пока расплываются в недоумении. Они
молча смотрели на мою веселую рожу, словно я только что воскрес
из мертвых. Словно я вернулся оттуда, откуда никто никогда не
возвращается. А как же тогда индийские йоги, которые могут заставить
свои сердца остановиться, а потом снова начать работать?

Нагонять температуру меня научили в армии старослужащие сержанты.

Во-первых, нужно лечь.

Во-вторых, подумать о чем-нибудь неприятном и вспомнить несколько
самых жутких моментов в жизни.

А потом – бред. Несвязное бормотание, отключение сознания, перечисление
в уме каких-нибудь бессмысленных фактов...

И все! И больше ни один доктор не скажет, что ты здоров. Наоборот,
направят в медпункт с каким-нибудь солдатом, чтобы помогал тебе
при ходьбе, положат в «больничку» на пять-шесть дней и, соответственно,
снимут с караула.

– Как там с охраной? – спросил я.

– По-моему, у них что-то произошло, – ответил Пок. – Все куда-то
подевались, и мы здесь одни.

– Вот и отлично, – я вылез из-под одеяла и стал одеваться.

– Куда? – Софи хотела мне помешать.

Я обнял и поцеловал ее.

– Все нормально, – ответил я. – Я слегка притворялся, а теперь
нужно поскорее делать отсюда ноги. Иначе придет майор Скоморохов
и снова что-нибудь придумает.

Софи показала сиюминутную готовность. Мы быстро оделись, забрали
из «санатория» все свои вещи и выскользнули в коридор.

За дверью, где «отдыхала» семья Знаменского и Юшкова, было тихо.
Мы еще тише на цыпочках прошли мимо нее и спустились вниз на один
этаж. План у меня был такой: пока «сторожа» ослабили мое внимание,
«внагляк» выйти из «санатория» и уехать из Питера. Благо, Девочка
моя стояла под окнами. А потом, если уж Служба где-нибудь и накроет
меня, можно будет отбрехаться...

Я отправил Пока с ключами от машины вперед на лифте, пусть пока
прогреет мотор, а мы с Софи стали спускаться по лестнице. Эх,
жалко, не попрощался с секретаршей профессора! Ну, да не время
сейчас...

Первой из подъезда вышла Софи.

Она осмотрелась по сторонам: Альберт уже завел машину, – и пошла
к моей Девочке. Значит, все нормально. Можно выходить. Но только
я высунул нос наружу, как на крыльце показался Артем Кульков.

– Не торопись, – сказал он. – Сегодня утром в больнице убили профессора
Знаменского.

Профессора берегли, как зеницу ока. Без перерыва возле его палаты
дежурили двое сотрудников в штатском. Третий сидел внизу на входе
в больницу. Постоянно проверялись чердаки соседних зданий на предмет
стрелков. В больнице был введен строгий пропускной контроль. И
все-таки утром профессор вышел из своей палаты и пошел к лифту,
потому что в приемный покой к нему пришла жена. Двое охранников
проводили его взглядами по коридору, внизу Знаменского должен
был встретить третий охранник.

Профессор, как обычно, вызвал лифт. В коридоре никого постороннего
не было, только техничка мыла пол.

Открылись дверцы лифта. Знаменский сделал шаг внутрь кабины.

И вдруг лифт закрылся, прищемив ему голову и стал опускаться.

Механизм дверей оказался настолько сильным, что профессор не смог
освободиться и... оказался прижатым к полу.

На его крики выглянули из своих палат все ходячие больные. Подбежавшие
охранники попытались вручную открыть двери, но...

хрустнула шея Знаменского...

и лифт с головой профессора поехал ниже.

Следствие установило, что кто-то поработал к кнопкой лифта в подвале
здания и поставил лифт на автоматический спуск вниз. В тот момент,
когда профессор сделал шаг вовнутрь кабины, сработало временное
реле. Кто был этот кто-то так и не удалось установить...

Вот и все.

Человечество подержало в руках лекарство от СПИДа и снова потеряло
его...

Скоморохов и Никифоров были бледнее смерти. Когда мы столкнулись
в вестибюле больницы, я сначала не узнал их. Они молча пожали
мне руку и прикрепили на грудь бейджик: «Артур Макаров, журналист,
г. Челябинск».

Убийство профессора или несчастный случай, произошедший с ним,
сразу же стал достоянием гласности. На крыльце клиники уже крутились
телерепортеры с камерами. После обеда была устроена пресс-конференция,
в которой приняли участие главврач больницы, какой-то мент в форме
и майор Скоморохов.

– Вероятнее, всего произошел несчастный случай, – пояснил журналистам
главврач. – Может быть, замкнуло проводку. Может быть, лифтер
допустил какую-нибудь ошибку. Во всем этом должно разобраться
следствие. В любом случае это никак не красит нашу больницу...
Боже мой, какое несчастье!

– Но тем не менее я хотела бы узнать, почему профессор Знаменский
находился под охраной спецслужб? Связано ли это с секретными исследованиями
Петра Алексеевича? – не унималась одна журналистка.

Микрофон взял в руку майор Скоморохов. Радиожурналисты сразу же
пододвинули к нему свои диктофоны.

– Не скрою, – сказал Скоморохов, – что последние дни профессор
Знаменский действительно находился под охраной нашей организации...
Э-э, да... Но все дело было связано отнюдь не с секретными исследованиями
профессора, а – с недавним покушением на его жизнь. Не секрет,
и это вам известно, что в профессора стреляли, он был ранен в
руку и попал в больницу после заражения на месте пулевого ранения.
Во избежание повторного покушения мы и выставили охрану профессора
в больнице... Вот и все.

Я безмолвно переглянулся с подполковником Никифоровым, который
сидел в первом ряду на правой стороне. Подполковник даже не покраснел.

– И все-таки странно, что охраной профессора занялась эф-эс-бе,
– продолжала напирать журналистка. – Профессор сотрудничал с вами?

Скоморохов поперхнулся.

– В некотором роде – да... Дело в том, что в силу своих обязанностей
мы должны осуществлять защиту людей такого уровня. Государственного
уровня...

Когда дали слово менту, он долго откашливался, а потом посмотрел
на журналистку, которая заводила всю пресс-конференцию, и сказал:

– Я полностью согласен с главврачом больницы, что произошло не
убийство, а несчастный случай. Пока мы не можем точно сказать,
по чьей вине он произошел, но мы обязуемся изо дня в день держать
вас в курсе событий...

Я поднял руку, намереваясь задать коронный вопрос, Скоморохов
и Никифоров засуетились, я увидел у них в глазах жуткое волнение,
но меня опередил худой сутулый журналист в очках.

– Известно ли вам, – обратился он к менту, – что двое больных,
проходивших курс лечения у профессора Знаменского в военно-морском
госпитале, так же оказались обезглавленными? Егор Голубев и Алиса
Завьялова... Не связываете ли вы этот «несчастный случай», произошедший
с профессором, с двумя другими... убийствами?

Молодец, далеко пойдешь, подумал я.

На помощь менту пришел майор Скоморохов.

– Я бы пока не хотел комментировать эту ситуацию, – сказал он.
– Впереди у нас длительное и скрупулезное расследование... Все
может проясниться. А пока я бы не стал связывать эти три... м-м,
происшествия друг с другом. Все может проясниться в ходе расследования...

Профессора хоронили со всеми почестями. На похоронах присутствовали
мэр Петербурга и вся медицинская элита северной столицы. Колонна
автомашин проехалась по всему городу от военно-морского госпиталя
до кладбища. Все не могли поместиться возле могилы, и длинные
очереди выстраивались до ворот кладбища. Во время похорон ко мне
подошел тот самый худой сутулый журналист с пресс-конференции.

– Вы из Челябинска? – спросил он.

– Да.

– А ведь те убитые ВИЧ-инфицированные тоже были из Челябинска,
– заметил журналист.

– Одна из Челябинска, другой из области, – уточнил я.

Журналист уставился на меня, ожидая продолжения, но вместо ответа
я достал из кармана свою визитную карточку с адресом челябинского
офиса и сунул ее журналисту. Он быстро уловил момент: сейчас я
с ним разговаривать не буду, – и сунул ее к себе в карман. Мы
пожали друг другу руки и разошлись.

– Как же будем жить дальше? – спросил я у Пока.

– А вот так и будем. Как жили, – ответил он.

Эпилог

Мы выехали из Питера по Московскому шоссе. В лобовое стекло летел
сухой ноябрьский снег. Поля по обеим сторонам дороги были по-зимнему
завернуты в белые простыни. Мы накручивали километр за километром
в полном молчании, когда на пол дороге к столице внезапно лопнуло
переднее колесо. Раздался хлопок под днищем машины, Девочку занесло
на правый бок, и мне еле-еле удалось подтянул ее к обочине.

Мы вышли из машины.

Каким-то чертом покрышку на правом переднем колесе пропороло в
двух местах. Из-за сильного ветра и снега не хотелось возвращаться
по шоссе и смотреть, что это там такое торчало и почему мы попали
именно на него.

– Все, колесо можно выбрасывать, – констатировал Пок. – Тебе уже
никто его не наварит...

Софи сильнее закупалась от колючей метели в кожаную куртку.

– Херня, – ответил я. – Пусть хоть диск сохранится.

Я отстегнул в багажнике «запаску» и подкатил ее к лопнувшему колесу.

– Черт, надо еще «запаску» накачивать! А насос ручной!

– Какого черта ты ее спускал?! – проворчал Альберт.

– А вот какого...

Я открутил колпачок камеры, подставил под «хоботок» ладонь и потряс
запасное колесо. Из «хоботка» вместо золотника выпала ампула с
бледно-зеленым лекарством. На профессорской даче у меня было время
после его ранения, когда все в доме занимались прострелянной рукой
Знаменского, стащить у него из сейфа одну из ампул с «Анти-ВИЧем».
По дороге на квартиру к матери Юшковой я достал из запасного колеса
золотник, выпустил весь воздух и вставил в «хоботок» драгоценную
ампулу. А сверху еще и закрутил колпачок. Ни одна спецслужба мира
не догадалась искать ампулу там.

– Так это и есть она?.. Панацея?.. – протянул Пок.

– Не теряй времени, – ответил я. – Золотник лежит в «бардачке»
под газетою. И бери в руки насос!

март 2000 года.