Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

Ночевать я решил на Аркаиме.

Южноуральская степь – это не совсем русская степь и не совсем
казахская. Южноуральская степь – это особая поэма. На
туристической площадке, на которой собирается «паства» Аркаима, я нашёл
старый очаг, выложенный из плоских, обугленных камней, и
подогнал к нему Девочку. Из-за лысой горы Шаманки уже наползала
ночь вместе с серьезной грозовой тучей. За горой сверкали
зарницы. Пахло степной полынью. Самое время было быстро
поужинать и ложиться спать. Рядом гуляли разноцветные палатки.

Я выпустил Аха в траву; он решил, что это большая ночная ваза и
освободил свой панцирь от длинной белой личинки. Так-то лучше,
чем мне в карман.

У Аркаима очень своеобразные паломники. Новичков-любителей в ней
мало; в основном в заповедник приезжают отдохнуть по делу.
Уфологи и иисусы христосы, ботаники и краеведы, археологи и
экстрасенсы... С подачи Глоб Аркаим был назван энергетически
богатым местом, в котором есть вероятность неплохо
подзарядиться. По легенде, если подняться на рассвете или на закате на
Шаманку, можно выпросить у Бога (у богов?) разума и мудрости;
если подняться на гору Любви, что напротив, можно выпросить
любви. А если закопать свою какашку под горами, то... под
утро из неё вырастет новогодняя ёлка!..

Нет, шучу. Просто заповедник с каждым годом обрастает всё новыми и
новыми «утками». Например, прошлым летом в научный городок
Аркаима привезли мрамор с ближайшего месторождения: один
знаменитый архитектор собрался изваять мемориал. Так тут час же
местная газета поместила материал о том, что на вершине горы
Любви найдены мраморные развалины храма Любви, в котором три
тысячи лет назад якобы венчались бронзовые аркаимцы. И
никто не подумал, зачем им надо было венчаться, если они жили в
«комнатах» по 50 человек?!

– Выпьешь с нами? – спросил кто-то меня.

– Спасибо, не пью.

– Я вижу, ты тут один? – к моему костерку подсел странный человек.
Спереди его череп был совершенно лысым, а сзади удерживал
длинные чёрные косы. С подбородка человека свисала тоненькая
жидкая бородка. По глазам было видно: человек хочет выпить. Да
то ли не с кем, то ли нечего... Он сорвал какую-то травинку
у себя под ногами и съел её.

– Один, – ответил я.

– На Аркаиме в первый раз? – спросил странный человек.

Лоха ищет, что ли?

– Да, – соврал я.

– Значит, всё в новость?!

Сейчас он расскажет какой-нибудь новый прикол про Аркаим...

Мой суп: тушенка, картошка и лук, – был почти готов. В степи
поднялся сильный ветер; травы пригнулись к печени сухой земли;
солнце совсем село, и на тёмное небо высыпали звёзды. Вероятно,
аркаимцы в восемнадцатом веке до новой эры видели совсем
другие созвездия. Красивее ли они были? Или правильнее? Не
знаю. Я начал есть и предложил одну ложку из набора своему
странному человеку.

– Семён Ильич, – тут же представился он. – Аркаим – чудное место.
Здесь жили люди, они любили и умирали, как мы. В городе было
мало места, и когда у них подрастал юноша, они выгоняли его
на гору Любви; там он сидел месяц и думал, как ему жить
дальше...

– Целый месяц? – поинтересовался я мимоходом.

– Ну, может быть, не месяц... Я не знаю... – продолжал Семён Ильич.
– Сидел на вершине холма, смотрел на небо и думал...

– Как Маугли?

– Да, – человек рассмеялся, – как Маугли. А потом его осеняло, он
придумывал, как ему жить дальше, шёл и строил в городе жилище
для себя...

Странная история с этим Маугли, подумал я.

В степи уже ни черта не было видно. Труба артезианского водопровода,
декорация глиняной аркаимской хибары, музей печей с
коровьим черепом на дверях – всё скрылось во мраке. Семён Ильич
быстро помог мне с супом и собрался уходить.

– Места здесь замечательные, – продолжил он. – Здесь такие, блин,
растения редкие...

– А что говорят про сам город? – поинтересовался я.

– Завтра сходите и узнаете. Я сам там три раза был. Аркаимцы были
великим народом. Они прожили на этом месте только 70 лет, а
потом ушли неизвестно куда...

– Как коммунисты?

– Наверное, как коммунисты, – оскалив свои гнилые передние зубы,
продолжал Семён Ильич. – Они поклонялись огню, солнцу и...
женским половым органам. Вы завтра сходите в музей и сами
увидите, что они горшки свои лепили в форме влагалища, хлеб пекли
в форме влагалища...

О! прямо, как я, подумалось мне. Только то, что рассказывал этот
новоявленный миссия, было неправдой. На самом деле в музее
Аркаима вы не найдёте ни одного фаллического символа бронзовых
аркаимцев, не то что вагинального. Этот баламут, неизвестно
откуда свалившийся на мою голову, бздел, как и его старая
задница.

Мне по носу ударили первые капли дождя, Семён Ильич быстро извинился
и зайцем побежал к своей палатке, крича на ходу:

– Не забудьте посетить Шаманку-гору Разума и Любовную гору!

...Ночью разразилась настоящая степная буря. Я просыпался несколько
раз в своей Девочке. Мой костер красными яйцами разнесло по
степи. Небо беспрерывно фотографировали кучки молний;
грохотало, как в порту. Шквальный ветер рвал палатки. Для
безопасности я выкинул из-под двери железную цепь-громоотвод. Вдруг
шарахнет по Девочке, а я тут сплю...

Утром от бури остались только бледные ржавые лужи.

Небо прояснилось.

Жизнь в степи зашевелилась.

Спозаранку я отказался от подъёма на Шаманку и сразу же двинулся на
Любовную гору.

Кому уж чего не хватает!

Если у вас не будет одного рубля 50-ти копеек на проезд в
троллейбусе, приходите на деревянный мосток, сделанный через Большую
Караганку, и прыгайте в воду. У реки – медное дно. И это так
же верно, как белоглазые лилии, словно перерисованные со
страниц Красной Книги на поверхность воды, в заросли камышей.
Однажды в заповедник приезжал Госвам Кришна Махарадж, ныне
здравствующий учитель-кришнаит из Индии. Для чего? Ну, как
же?! Считается, что аркаимцы были прародителями индусов...

Так вот, эта светлая головушка Госвам Кришна Махарадж сравнила
Большую Караганку с Индом.

Не знаю уж, что там было сравнивать, но каждый человек, переходящий
деревянный мостик, считал за честь бросить в воду медную
монетку. На память, что ли. Или чтобы вернуться обратно...

Нет, всё-таки мы точно произошли не от обезьян.

Рубль пятьдесят и даже больше можно найти, если хорошенько
покопаться и на горе Любви. Голая вершина её всегда была утыкана
массивными камнями. Благородный лишай растёт на их переносицах.
Среди камней высыпали и лопались под ногами странные степные
«кактусы», которые некоторые едят и называют заячьей
капустой. На вкус «кактусы» напоминают садовый ревень.

Я сел над камнями и задумался.

Просрана командировка, просраны деньги, которые мне выдал Альберт,
не окупился даже бензин, не говоря уж об амортизации Девочки
и моем личном времени... А что я ищу? Хвост красивого мифа о
Панацеи, которая может вылечить всё, даже СПИД? А не похоже
ли это на бред Семёна Ильича о том, что древние аркаимцы
пекли хлеб в форме женского пирожка и выгоняли юношей на
месячное бдение на Любовной горе? А может быть, Панацея – такая
же красивая сказка, как и весь город загорелых бронзовых
аркаимцев, у которых не было ни диабета, ни кариеса, которые три
тысячи лет назад вставали с восходом солнца и плавили в
своих печах медь, обжигали горшки, ловили и наказывали глупых
лесных дикарей? А потом через 70 лет сожгли своё городище и
ушли туда, откуда и пришли – неизвестно откуда.

Проверены все восемь фамилий из списка Пока.

Истории у этих людей разные, но чем-то они всё-таки схожи. А чем именно?

Ну, прежде всего тем, что люди пропали. И пропали бесследно. Никто
из родственников не знает, а, может быть, знают да не хотят
говорить, где они находятся. Это первое. Второе – каждый из
пропавших инфицированных был человеком не бедным и мог легко
позволить себе дальнюю поездку или что-нибудь в этом роде.
Возможно, их теперь даже нет в пределах области. Третье –
Артём знает об этом побольше моего... Знает и молчит. Четвёртое
– никто из родственников инфицированных отнюдь не рыдает,
не пускается на их поиски. Наоборот, создается впечатление,
что они их ждут и уверены в их возвращении. А это уже
предельно странно.

И это всё, что я накопал? Всё.

Неделя кропотливой журналисткой работы насмарку.

А может быть, всё-таки я что-нибудь нашёл да не заметил? Так часто
бывает при такой загруженности, когда задницу стягивает седло
автомобиля и ты вихрем поднимаешь пыль на дорогах.

Надо остановиться... подумать...

Стоп!

Кажется, я уже начинаю кое-что понимать в этой истории!

Вход на территорию заповедника без экскурсовода строго запрещён.

А как иначе?! Научный центр Аркаима должен на что-то жить и
продолжать свои исследования. Пусть это будут деньги «паствы». Тех,
кто приезжает поглядеть на «поляну» с летающими тарелками,
попросить ума-разума у Шаманки и – любви, соответственно, у
Любовной горы. А экскурсия стоит приличных денег, но если вы
решили посетить с экскурсией само городище Аркаим, то они
будут просто выброшены на ветер. Потому что Аркаим в целях
дальнейшей сохранности снова закопан в степи.

М-да, мы точно произошли не от обезьян...

Его хорошо видно с высоты птичьего полёта; странные холмики и
крошечная часть раскопок неожиданно появляются из высокой полевой
травы, но без рассказа экскурсовода-археолога Аркаим не
представляет абсолютно никакого интереса. Рассказы о нём радуют
ум, сам вид Аркаима не радует глаз.

Я пробрался через берёзовый перелесок, окаймляющий гору Любви, и
вышел в открытую степь. С Шаманки хорошо было видно, как
какой-то нарушитель ходит по высокому разнотравью. Странные цветы
на высоких стеблях оставляли на моих чёрных джинсах жёлтую
пыльцу, в результате скоро я уже не мог точно сказать, какого
цвета у меня штаны. Траву в этой степи не пугали ни косой,
ни коровками уже лет восемь-десять. Но людям на круглой
вершине горы это было плохо видно, они просили у богов ума и,
наверное, завидовали мне... или ждали, что на меня сейчас
начнётся охота.

Ага, пальнут из орудий, спрятанных в кустах, поднимут вертолёты,
лесничие спустят собак...

Первое, что я обнаружил в степи, был провалившийся старый сортир
археологов. Гнилые доски с прорубленными «очками» торчали из
глубокой выгребной ямы. Вот вам и тёмное пятно на необузданной
фантазии Стругацких! Вряд ли их Сталкеру доводилось
находить в своей Зоне нечто подобное!

Прямо по середине степь разрывала каменная река – «ус», оставленный
здесь средневековыми кочевниками. Кладка острых камней
рассыпалась и расползлась в ширину; «ус», как и реку, издалека
выдавали кусты. Спотыкаясь, я миновал это странное сооружение
и взял ориентир на большой белый щит, установленный в степи.
Это и была этикетка древнего поселения Аркаим.

С обнаружением городища бронзового века связана одна интересная история.

В 1987 году эту степь было решено затопить водохранилищем,
перегородив Б. Караганку. В районе нынешней туристической площадки
«паствы» до сих пор сохранилась недостроенная дамба. Только
для начала в степь пустили археологов: уже было открыто одно
поселение бронзового века – Ситашта. Так вот, направляют на
Караганку группу брединских школьников под руководством
школьного учителя и опытного археолога; доезжают они до места
нынешнего научного городка Аркаим, и тут опытный археолог
обнаруживает... у себя на загривке присосавшегося клеща. Археолог
уезжает на машине в сельский медпункт, а школьники
разбивают лагерь в степи и как бы ненароком срывают лавры
первооткрывателей Аркаима.

Опытный археолог до сих пор ненавидит клещей.

Я остановился перед щитом и начал читать: «Поднимите руки вверх и
оставайтесь на своих месте, пока к вам не подъедут лесничие!»
Шучу! На щите дублировалась надпись: «Вход на территорию
заповедника без экскурсовода строго запрещён!»

С другой стороны щита начиналось само поселение восемнадцатого века
до новой эры.

Древние аркаимцы жили по 30-35 лет.

Век – небольшой, но горячий.

Археологи откопали два входа в городище и предполагают, что существуют ещё два.

Причём, один из обнаруженных входов был ложным. Он представлял из
себя ловушку для дураков. Скажем, подъезжали к Аркаиму
враждебные идиоты, начинали ломиться в закрытые двери и попадали
под обстрел сразу же с трех сторон. Потому что ложный вход был
сделан в углублении городской стены.

Настоящий же ход в городище представлял из себя лабиринт, в котором
дурак ничего не найдет, а войско дураков обломают копья.

Аркаимцы были хитрым народом.

В этом лабиринте существовала специальная нора, через которую отряд
защитников мог выйти в тыл врагу, а это уже кое-что говорит
о шариках и роликах аркаимцев. Мозговатые были люди, ничего
не скажешь! А теперь ты, Аха, возишься в красной глине
ушедшей цивилизации и ищешь место, где сделать своё ка-ка...

В центре раскопок Аркаима археологи выложили круг из камней –
«циферблат» – с краеугольным камнем в центре. Просто так, для
обозначения центра городища, но «часы» смотрятся здесь
невообразимо загадочно, по-стоунхенджовски. Открытыми остались только
два или три «жилища» аркаимцев с серыми, влажными следами
продуктовых ям, колодцев и печей. И это всё, если не считать
сооруженной археологами вышке с подвешенным на ней рельсом и
спрятанным в яму пестом. Сюда экскурсовод с серьёзным видом
приводит группу, а потом начинает извиняться за то, что
нечего смотреть...

Аркаим, этот зрачок в степи, радует не столько глаз, сколько ум...

Внезапно я услышал какое-то бормотание из низких кустов: на траве
седой волосатый человек разложил свой платок с завтраком и
поглощал варёные яйца.

– Приятного аппетита, – сказал я, сел рядом с ним и закурил сигарету.

– Ага, спасибо, – ответил человек. – Вы пришли с экскурсией?

– Нет. Один. А Вы?

– Я тут живу. Слежу за машинами и за Молчанием, – человек опёрся
руками на чёрные от загара колени и поднялся на ноги. Можно так
сказать, он был совсем голым. Только чресла прикрывала
грязная первобытная повязка; с обнажённого торса свисали, словно
завядшие цветы, длинные седые волоски. Человек молча собрал
остатки завтрака в платок и пошёл в сторону камышовой реки.

Больше я его не видел.

...Через час я уже гнал свою Девочку по раскалённому шоссе. Сзади
снова появился «Мерседес» с тремя пассажирами. Значит, нашли
меня, гады! Я попытался оторваться от них, но иномарка не
отставала.

Рукоять переключения скоростей, как собака, прижала свою голову к
моему колену. Днём на дороге нечего делать из-за полторастов.
Кто такие эти полторасты? Полторасты – это те же водители,
только на трассе они выжимают полторы сотни километров в час
и едут не по первой полосе и не по второй, а по середине
дороги. Для них и выдумана полуторная полоса.

Я еле-еле уберегал свою Девочку от этих гадов.

Интересно, если бы на энном отрезке пути был бы проведён такой
эксперимент. Ко всем водителям были бы подведены микрофоны, а
динамики выставлены на придорожные столбы. Тогда бы все
услышали, кто, о ком, что говорит: «Ах, ты мерзавец! Кто же тебе
права выдал! Не умеешь ездить, как люди, не езди!», «Это я-то
не умею?! Говно на колёсах!», или «Ишачина! Не бегай по
полосам! Ну, я тебя!», или «Прижми свою жопу, полтораст
компостючий! Ты мне уже чуть передок не помял!».

Аварийная ситуация была бы на этой дороге 110-процентная.

Поэтому никто не проводит такого эксперимента, и каждый водитель
остаётся при своих интересах.

Лиза (как странно, что я не вспоминал о ней всё время обратной
дороги!) уже ждала меня на обочине и плакала. Прятала слезы в
свой вышитый платочек. Я заглушил двигатель возле Лизы,
выскочил из машины, подошел к ней.

– Что случилось?

Лиза молчала.

– Я спрашиваю: что случилось?

Она стыдливо подняла раскрасневшееся лицо и показала мне свежий
синяк под левым глазом.

– Господи, еще одна снайперша! – вырвалось у меня. – Твой дружок?

– Ай, я его уже почти бросила, – отмахнулась рукой Лиза и полезла в машину.

– Хочешь я поставлю ему такой же?

– Чепуха. Лучше поехали скорее домой... Интересно, как на меня будут
смотреть на первых лекциях?!

Когда мы уже подъезжали к Челябинску, «Мерседес» набрал скорость и
поравнялся с нами на попутной полосе слева.

– Господи. Кто это? – прошептала Лиза.

В иномарке сидели три толстых... китайца, затекшие веки. Один из них
на переднем пассажирском сиденье гнусно улыбнулся мне,
«Мерседес» вырвался вперед и оказался на моей полосе перед нами.
Такой наглости я не ожидал.

– Сейчас, сейчас, – пообещал я Лизе.

На скорости 130 километров в час я выехал на вторую полосу и догнал
иномарку. Китайцы продолжали улыбаться. На скорости 160
километров в час я выскочил на пол корпуса вперед, но подлый
«Мерседес» не отставал, и мы пролетели с ним ноздря в ноздрю
полтора или два километра. Мне не хватало всего лишь
нескольких оборотов, чтобы окончательно оставить его позади. Надо
будет при случае установить на Девочку пятиступенчатую
коробку... На пятой передаче у меня не было бы никаких проблем с
иномарками... И тут на помощь мне пришел «КамАЗ»: он шпарил по
первой полосе. Китайцам пришлось притормозить, я вырвался
вперед, обошел грузовик и оторвался от «Мерседеса» метров на
300.

На въезде в Челябинск, при пересечении КПМ и дальше на улицах города
я его больше не видел.

Мы вернулись в Челябинск в пятницу и тут же решили отправиться
большой компанией на Тургояк.

...В сосновом бору было свежо. Мы въехали на прибрежную поляну на
четырех машинах и практически всю её окружили своей техникой.
Когда приехал Альберт Пок на своей зелёной «Таврюшечки», её
уже некуда было ставить. Не в воду же загонять! Пришлось
отвоёвывать у берега ещё немного места.

В основном на поляне собрались мои друзья. Нас трое: я, Софи и Лиза;
Пок с женой и дочерью; Гренадёр со своей семьёй на такой же
«девяносто девятке», как у меня; Ангел с подружкой Катей на
её «Ауди» и какой-то хмырь с тёлкой на «Жигулях». Хмырь был
другом Гренадёра по его новой работе, на стройке. Ни я, ни
Ангел его толком не знали, хотя Гренадёр рассказывал о хмыре
много всяких небылиц.

– Алексей, – представился хмырь на поляне. – Моя жена Таня, –
представил он свою тёлку.

– Вот и ладненько, – рассмеялся Гренадёр и пошёл ломать деревья.

Компания подобралась серьёзная.

Было решено работать на два мангала. На одном заправлял я, на другом
– Альберт, а все остальные бегали между нами, схватив то
тут, то там по шашлыку и расхваливая мангальщиков. Дети
резвились на мелководье. Озеро было на удивление спокойном и
ровном. Мы украли у августа три солнечных дня, включая вечер
пятницы, и собирались провести их на Тургояке в палатках. До той
поляны, о которой я рассказываю, можно добраться только
тремя способами. Либо на вертолёте, либо по озеру, либо по
объездной прибрежной дороге, на которую медведи ходят до ветра.

Гренадёра и Ангела я знаю уже два года. Мы вместе служили в
Асбестовской десантной дивизии. Альберт Пок просто обожает моих
армейских друзей и их байки; говорит, что в этом – соль
фольклора, и находит новые темы для своих статей... И ещё этот хмырь
Алексей, которого притащил за собой Гренадёр.

Итого, не считая женщин и детей – статистика Рабле, – нас было
шестеро мужиков, и у нас был ящик водки и двадцать пять литров
пива. Нормально, чтобы протрезветь до воскресенья и без всяких
«тик-таков» и чеснока сесть за руль.

...Когда совсем стемнело, мы развели на берегу большой костёр.
Пресный родниковый ветер принёс с озера белый туман. Водка
охлаждалась в прибрежных камнях; никто уже не мог и не хотел есть
шашлыки и пить. Но – куда деваться?!

Вскоре у костра остались одни мужики.

– У тебя какие-то неприятности с Кнутом? – неожиданно спросил Ангел.

– Да нет, всё нормально. Я сам нарываюсь...

– Ну, как, «всё нормально»?! – не унимался пьяный Ангел. – Какая-то
драка у вас была с Гвоздём. Хочешь, мы пойдём и вставим им?

– Глупости, – вставил Альберт. – Я никуда не пойду.

– Отвезём! – рассмеялся Гренадёр, ковыряясь в зубах. – Серьёзно,
Тюря, ты скажи, если что, мы ему быстро напомним про ВДВ –
братву небес, про интернациональный долг, про караваны с
маком...

Гренадёр гнал, а у костра все сразу же зашевелились.

– Что у тебя там произошло, на складе? – спросил Альберт.

Я глубоко вдохнул и начал:

– Значитца так...

Все вокруг громогласно загоготали.

– Пожалуйста, потише, – попросила из машины жена Гренадёра. – Детей разбудите.

– Хорошо, – сказал я. – На складе у Кнута я искал героин, а нашёл
баночки с детским питанием. Тонны контейнеров. У Кнута ими
забит весь амбар...

– Он что, с ума сошёл? – удивился Пок. – Перегрелся, значит. На
хрена ему столько?

– И я узнал, этот товар скоро двинется через таможню в Азию.

– Так может быть, в баночках сроду и не детское питание?!

– Нет, я проверял, там действительно яблочное пюре. «Давать детям,
не разогревая», – продолжил я. – Сам обалдел, когда увидел.

Алексей молча сидел в сторонке, будто дело не его, жевал какую-то
травинку и смотрел на озеро.

– Интересно, в баночках с детским питанием можно провезти наркоту? –
выдавил из себя Пок.

– Я у тебя уже спрашивал об этом, – ответил я.

– Всё это довольно-таки странно, – заметил Ангел.

– А может быть, этот Кнут просто звезданулся на старости лет? – спросил Альберт.

– Он не такой уж и старый, – ответил Гренадёр. – Странно... Когда я
ещё занимался этим, мы пользовались известью, хлоркой,
чесноком, но я ни разу не слышал про яблочное пюре...

– То-то и оно, бля, – сказал я. – Дурит Кнут в чём-то, а в чём – не понятно.

– В любом случае нам нужно ещё раз проникнуть на склад и взять с
собой несколько баночек с пюре – на экспертизу, – резюмировал
Альберт.

– Вот-вот, – согласился Гренадёр. – Все и пойдём.

– А это уже бандитизм, – заметил я.

– А ты что, только за свою пиписку умеешь держаться?! – воскликнул Гренадер.

На том и порешили.

...Утром я проснулся в палатке от жуткой пальбы.

Гренадёр уже прикрепил на высокий пень рисованную мишень и дырявил
её из своей «мелкашки». Грохот, дым, щепки летели с его
площадки в разные стороны. Дети скромно присели далеко за спиной
Гренадёра, зажмурились и закрыли уши руками. Когда у
Гренадёра закончились патроны в обойме, он достал из-за спины
«финку» и метнул её в пень. «Финка» пригвоздила мишень на
«восьмёрке» снизу. То есть – в кадык.

– Всё, – сказал Гренадёр и перевёл дыхание. – А то на стройке, кроме
своей кувалды, ничего не видишь.

Всю субботу мы провели на пляже. Меня тошнило от одной мысли, что
ночью на следующей неделе мы полезем в логово к Кнуту, и я
снова встречу держиморду Гвоздева. Идея была не из лучших.
Поэтому я взял в охапку Софи и предложил ей уплыть от всех за
мыс. В зарослях камышей мы вышли из воды и устало повалились
на песок.

-Ты всё ещё любишь меня? – спросила Софи, прижимаясь ко мне в своём
мокром купальнике.

Я не стал открывать глаза. В ходе моих последних подозрений,
пожалуй, нет, подумал я. Но у Артура Макарова – семь понедельников
в среду. Может быть, всё ещё и люблю.

– Зачем мы сюда приплыли? – снова спросила Софи.

– А ты как думаешь?

– Ты меня хочешь?

– Да.

Мы занялись любовью – в первый раз за этот выходной день, хотя уже
был вечер. Да, я хотел её, иначе зачем было хватать под водой
за бока, зазывать на пустой пляж, целовать? Но во всём этом
было уже что-то неприятное. Я всё равно выведу Софию
Кракову на чистую воду с её новым увлечением! Дело времени, как
выведу. И тогда, может быть, я её брошу. Может быть, убью
одну. Может быть, вместе с любовником. Но в любом случае, не
прощу...

Софи постанывала и подмахивала брёвнами на песчаном берегу, и я
забыл, о чём думал.

Вечером начался ливень.

Он подкрадывался к нам несколько часов, сверкая и громыхая за
горами. А когда тучи наползли над поляной, с неба хлынул настоящий
поток. Все разом бросились по палаткам. Дети удирали от
дождя на четвереньках. Я запрыгнул в свою палатку, в ней уже
кто-то сидел. Это была Софи. Я бросился на неё, поцеловал и
залез под блузку.

Неуёмный секс – то, что мне надо при любой непогоде.

Ангел в соседней палатке взял гитару и стал лабать, не попадая по
деньгам, старые армейские песни. Они сливались с раскатами
грома, и ничего нельзя было разобрать, но было ясно – Ангел
пел, орал во всю глотку, и все, кто был с ним в палатке,
громогласно хохотали.

Сквозь материю палатки пробивались вспышки молний. Вспышка,
оглушительный раскат, вспышка, оглушительный раскат... Дождь всё
припускал и припускал. От грозового шума сработала сигнализация
на чьей-то машине. И какой только дурак включает
сигнализацию в лесу?! Наверное, Гвоздодёр. Ну, беги, выключай!

Когда я опустился на грудь Софи, она поцеловала меня в носик.

Ветер вырвал колья нашей палатки с одной стороны, и она наклонилась набок.

– Пойдёшь подмываться? – пошутил я. Софи скромно улыбнулась.

Дождь продолжался до ночи.

С темнотой побитые остатки нашей компании выползли к костру, который
еле-еле удалось развести Альберту Поку. Ужин был скромнее:
тушёнка с макаронами. Ничего, назавтра вообще остаются
только консервы и хлеб. Хмель ещё не выветрился из головы, и тело
разбирала какая-то природная истома.

Когда все заснули, или сделали вид, что заснули, мы с Софи пошли
смотреть звёздное небо. Тучи разбежались; земля была ещё сырой.
Мы были пьяные и счастливые. Я посадил Софи на горбатую
попку своей Девочки, и мы снова занялись любовью. Но только
тихонько. Так приятнее.

И все-таки я вывел Софи на чистую воду.

Вечером я сидел в офисе и кормил с мальчиком Лёвой черепаха Аха.
Годы тренировок научили его принимать листья из человеческих
рук. Если, конечно, не заталкивать их ему в пасть указательным
пальцем, как это делают дети. Но Лёва что? Лёва уже знал,
как нужно правильно кормить Аха: по маленькому листику, и
больше не давать, пока не прожуёт.

В дверь постучали.

Странно. Вообще-то, в хорошую погоду её никто не пользуется, кроме
Верочки и ее мальчика. Конечно, ещё приходят
клиенты-пассажиры, но не под вечер же. Тем более я никого не ждал.

Пришёл дядя Слава.

– Это-того... – начал он с порога. – Те-то, кто приходил к тебе
тогда, когда ты того... с крыши...

– Ага, – согласился я.

Оказалось, что Рузвельт из машины позвонил сразу же двум
бандерлогам, которые стояли перед дверью моего офиса, сказал, что я на
улицы. Те бросились ему на выручку, а меня уже и след
простыл. Я уже ехал, кажется, в «Старую Сардинию» к Поку. Жнец,
охранник на входе, отделался лёгким фингалом. Просто получил
по морде с досады. А потом бандерлоги ещё долго ждали меня.

– Это... чего они, а? – спросил дядя Слава.

– Золото искали, – ответил я. – Я увёл у них полмешка из амбара и
всё забываю отдать, как-то.

Дядя Слава повёл своим лиловым глазом и пристально посмотрел на
меня. Не верит, старый алкоголик!

– Врешь? – спросил он.

– Все знают, что Артур Макаров врет. Но врет красиво. Не по плоскому.

– Ну-ну, – согласился дядя Слава. – А есть ли у тебя что-нибудь выпить?

– А это всегда пожалуйста. Чай, кофе, молоко, кофе с молоком,
немного водки, вино...

– Вот-вот, немного водки, – выбрал дядя Слава.

– Артур, я пойду домой, – сказал Лёва.

– Давай-давай, иди к маме, – согласился плотник-краснодеревщик.

– Маме привет, не обижай её, – добавил я на прощание и закрыл за ребёнком дверь.

Мы выпили с дядей Славой по пятьдесят грамм. В груди потеплело,
краснодеревщик расселся на диване, а у меня в душе был какой-то
неприятный осадок. Словно птицы насрали, что ли. Я снял
трубку телефона и позвонил домой.

Восемь гудков.

Никто не отвечает.

Девять гудков.

У Софи есть привычка долго идти к телефону, если она не ждёт ни от
кого звонка. Но было похоже, что дома просто никого нет.

– Это... давай покурим, – предложил дядя Слава. – У меня сегодня все
заказы кончились, и никто не платит... (Я протянул ему
сигарету.) Ты уж прости, что я тебя граблю... И огня ещё дай,
божий человек! У меня с собой ни говна, ни ложки.

Я подкинул ему свою зажигалку и снова поднял телефонную трубку.

Два гудка, три, четыре, пять...

Нет, Софи точно нет дома, и Лиза где-то шляется с городскими мальчиками.

Всё это было предельно странно. Не то, что Лиза где-то шляется, а
то, что Софи нет дома. Она давненько уже не уходила вот так
без предупреждения. Может быть, закрылась в ванной? Да нет,
могла бы уже выскочить на минутку, раз одна в квартире.

Мы выпили ещё по рюмашке.

– Пожалуй, я пойду, – предложил я.

– Да-да, – согласился дядя Слава. – Мне тоже уже пора к своей старухе.

Закряхтел и стал подниматься с дивана.

– Это... Спасибо за горючку, – поблагодарил он уже в дверях.

Я въехал на платную стоянку ночного клуба «Тайфун».

Если вы посидите в «Тайфуне» на 100 рублей, с вас не возьмут деньги
за стоянку; если вы посидите на 500 рублей, у вашей машины
протрут стёкла; если вы вдвоём посидите на 1000 рублей, вам
помоют всю машину целиком. Примерно так написано на воротах
клуба, хотя никто этого не исполняет.

В «Тайфуне» уже началась ночная программа; работали молоденькие
официанки-топлес, они заменили на столиках меню с дневными
ценами на меню с бессовестными ценами. Омлет по-флотски стоил 35
рублей. Нет, братцы, на таких условиях вы у моей Девочки не
только стёкла протрёте, но вылижете титановые диски на
колёсах!

– Что-нибудь выбрали? – спросила официантка с круглыми розовыми сосками.

Я заказал два горячих блюда: дагестанский шашлык и свиную ножку, –
какой-то ливневый салатик, бутерброды с красной икрой,
графинчик абрикосового сока и 3 пинты пива. А кто говорит, что
неуёмный секс, даже мысли о нём, не раздувают безобразно
аппетит?

– Что-нибудь из спиртного будете? – спросила официантка.

– Я же сказал: три пинты пива. Пинта – это, по-моему, около шестисот грамм.

– Хорошо, – официантка уже готова была уходить, и тут я задал ей
просто сокрушительный вопрос:

– Скажите, а мужчины-официанты у вас есть?

Было заметно, как у неё дернулись соски и покраснела грудь. Дроздец!
Скоро директора некоторых ресторанов додумаются на каждый
столик укладывать по голой блондинке так, чтобы уважаемые
клиенты обмакивали каждый кусочек в её раковину любви, прежде
чем опустить его себе в рот. А что вы смеётесь! Я читал. На
Цивилизованном Востоке всегда так делали... Но не знаю, как
вы, а я бы сидел в таком ресторане в полном дерме, то есть –
в своей сперме. Менталитеты у нас разные с японцами,
понимаете...

– Нет, к сожалению, у нас мужчины-официанты не работают, – вежливо
ответила девушка, по глазам было видно, относилась она ко мне
уже, как к конченому педерасту. Стерва!

– Спасибо, – так же вежливо ответил я.

...По компьютеру я узнал, что номер телефона, с которого нам часто
звонили и молчали, принадлежит ночному клубу «Тайфун».

Публика здесь собралась самая разная, но, как правило, не нищая. В
2000 году «Тайфун» стал чуть ли ни единственным местом в
городе, где денежные тридцатилетние мужи с жёнами, любовницами
или любовниками могут отдохнуть от 15-летней кислоты. Раз в
неделю в клубе бывает живая музыка с попсовыми обработками; в
остальные дни за пультом в углу танцевального пола работает
ди-джей.

Он появился когда я выпил первые 600 грамм. Включил красный огонёк
над пультом, сел в кресло и задумался.

А что думать?! Включай свою шарманку!

Оказалось, что ди-джей читает обложку какого-то нового диска. Я
тоже, когда покупаю что-нибудь, первым делом изучаю инструкцию.
С детства привык.

Наконец, он зарядил свой автомат и выдал по полной программе
какую-то популярную муть. На танц-пол двинулись одинокие влюблённые
парочки. Соединились в неуклюжие параболические фигуры,
которые задвигались по сцене, словно механические шахматы. Над
танц-полом закурилось предчувствие пьяного секса.

И тут я увидел её.

Софи сидела за спиной маленького горбатого ди-джея.

Ну да, ей всегда нравились непризнанные деятели культуры. Художники,
артисты, поэты, журналисты... теперь – ди-джеи. В них был
свой «кайф». В постели с ними пахло живописью и стихами.
Каждый акт был наполнен энергией неизрасходованной сублимации. А
потом они дарили Софи комочки своих шедевров и запах
романтической таинственности. Я не знаю, сколько их было у неё до
меня, но я никогда не ревновал так, как сейчас.

Я залпом выпил вторую пинту пива...

...Поднялся из-за стола и пошёл к танц-полу. То ли на лице у меня
было написано: «3000 вольт», – то ли кулаки мои свисали до
пола длиннее обычного, но перепуганные парочки скромно
освобождали мне дорогу к гнезду ди-джея. Я шёл, как Моисей по
Красному морю, и багровел всё больше и больше.

Кровь наполняла у меня глаза, мозг, мочевой пузырь...

Ди-джей ничего не успел сказать, как я опрокинул в сторону его пульт
и заехал ему коленом поддых. Парень согнулся от боли
пополам, а я хрястнул его сверху и справа сложенными в амбарный
замок руками. Ди-джей отлетел в угол и первый раз застонал.

– Чё, падла, поиграем?!! – заорал я и что было сил пнул с
полуоборота по его аппаратуре. Пульт под ударом моей ноги переломился
надвое и полетел в зал, осыпая разбегающуюся публику
разбитыми микросхемами, диодами, реле и снопом электрических искр.

Всё, на твоей карьере можно ставить крест, паре.

Сколько прошло времени?

Пять секунд.

Сзади ко мне уже пробивались два охранника. Один из них зачем-то
прихватил с собой бокал с остатками... сейчас узнаем, чего.

Охранники уже тянули ко мне свои волосатые руки, торчащие из
закатанных рукавов фланелевых белых рубашек. Я присел на колено и
контратаковал их по очереди в солнечные сплетения.
Раз-два-три... Охранники переломились, как тростинки; один из них
выставил вперед стакан с неизвестно какой жидкостью и хотел
поставить его на ковёр, но я перехватил его руку.

Отпил. В бокале был сладенький брусничный морс.

Прошло еще четыре секунды.

Пора двигать кони!

Левой рукой я выхватил из-под куртки свой «Смит-и-Вессон», крикнул в
обезумевшую толпу: «Стоять, скоты!!!», – правой рукой
схватил за волосы Софи и потащил её, визжащую и вырывающуюся, к
выходу.

В дверях нам внезапно перегородил дорогу аккуратно подстриженный швейцар.

Я опрокинул его ударом ноги в лицо и вышел со своей фурией следом за
ним на улицу...

...Ни хрена себе фантазия, черпать привет! Какое, оказывается,
терпкое пиво! Как меня с него понесло! Нет, вместо погрома
ночного заведения «Тайфун» я влил в себя третью пинту пива и
просто поднялся. Как-то случайно Софи сразу же заметила меня и
вытаращила глаза.

Я показал ей пальцем на выход и сам двинулся туда же.

Она догнала меня у дверей.

– Ты как здесь оказался? – спросила Софи.

– Пришёл на запах, – грубо ответил я, и больше мы с ней не
разговаривали. На крыльце я с расстройства отдавил пяткой лыжину
тощего бледного наркомана.

– О, бля-я, – прошептал он за моей спиной и выронил сигарету. Но
потом быстро поднял.

В молчании мы сели в Девочку, и я вдавил акселератор.

В подъезде на верхней лестничной площадке, перед чердачной дверью,
кто-то возился. Пока Софи открывала дверь, я не поленился,
поднялся посмотреть, кто там. В прошлый раз пришлось выселять
с верхнего этажа целую семью бомжей. На этот раз – в пыли и
вековой паутине Лиза целовалась с каким-то двухметровым
парнем.

– Хм. Вам что дома места не хватает? – спросил я у них.

– Ой, Артур... – смущенно вскрикнула Лиза. – А мы лучше тут...

– Тимур, – парень сразу освободился из её объятий и протянул мне свою руку.

– Пошли домой, – дружелюбно предложил я.

– О, Соня! Так тебя, значит, не было дома? – удивилась Лиза.

Мы молча вошли в квартиру.

– Ужина не надо, я уже сыт, – сказал я и ушёл в свой маленький
уютный уголок, отгороженный этажеркой. Всё, Артур Макаров обижен.
И лучше его не трогать.

На кухне щебетала Лиза со своим гостем. «Познакомься, Соня, это
Тимур. Он учиться на том же факультете, что и я поступила,
только уже закончил первый курс...».

...Больше всего на свете я хочу сняться в приключенческом кино.

Без каскадёров.

Без особого грима.

Просто лазить по горам. Плыть по скалистым волнам, пусть и у берега,
где расположилась съёмочная группа. Уходить в глубину.
Участвовать в воздушных боях. Ничего, если во время рассказа я
буду курить? Драться на шпагах, просто бить морды на пьяном
ранчо. Летать на мото. Разбивать автомобили, один за другим.
Убивать драконов... Всего этого так не хватает в жизни.

По своей природе я охотник на крыс.

«Охота на крыс», неплохое название для фильма, а?! Или лучше –
«Охотник на крыс»? Или – «Охотник на серых кардиналов?» Нет,
лучше просто «Охота на крыс». Я охочусь на крыс, но не на тех,
которые прячутся по щелям на хлебокомбинатах и истребляют
запас зерна молодой капиталистической республики. Я охочусь на
крыс, которые внутри нас. А у них три имени: жадность,
зависть и глупость. Все остальные жители этого мрачного
королевства: каинство, воровство, ревность, скошенные глаза,
предательство, фиглярство, лизоблюдство, какашки в тапках, лень,
глупость, безделье, алкоголизм, измена... – рождены этими
крысоматками.

Ух, какая фраза ха-арошая получилась!

Я с воспалёнными красными глазами готов истреблять этих крыс. Не
обязательно убивать, просто – ставить на них огненное клеймо и
выбрасывать из своей жизни, как отработанных людей. Но я
понимаю, что мне никогда не под силу будет совладать с тремя
крысоматками, правящими в своём мрачном королевстве. Сотни и
тысячи человеческих глаз каждый день говорят мне о том, что
жадность, зависть и глупость непобедимы. Но есть, конечно, и
другие глаза... Я узнаю в них таких же, как я, охотников или
просто хороших людей, с которыми можно попить пивка на
солнечной поляне.

Я никому и никогда не рассказывал об этой теории. По одной простой
причине – я ещё не истребил много-много крыс в самом себе.

Внезапно запиликал мой сотовый телефон.

Я включил микрофон.

– Алло, я на кухне, – сказала в трубку Софи. – Звоню, что
приготовила ужин для Аха. Можешь его выпускать.

Я достал черепаха из кармана и поставил его на пол. Аха отлично
знал, что это является сигналом для путешествия, конечным
пунктом которого является вибрирующий холодильник. Значит, на
газете под столом его уже ждёт приготовленный салат. Цокая
своими когтями по паркету, Аха преодолел порог комнаты и скрылся
в коридоре.

Я закрыл глаза и закурил новую сигарету.

Софи спала на краю широкой кровати.

После ухода Тимура они ещё немного поболтали на кухне с Лизой, потом
обе умылись и легли спать в разных местах.

В полной темноте я пробрался к Софи на свою половину. Она даже не
пошевелилась. Я полежал несколько минут, просверливая слепыми
глазами потолок, потом они привыкли к темноте. В тусклом
свете, текущем из окна, я рассматривал спину Софи. Она нарочно
не укрылась полностью, хотя после вечернего дождя было
прохладно в комнате, и лежала в одной ночной рубашке.

У неё была очень красивая спина.

Не широкая и не плоская, сужающаяся к талии.

Я тихонько, как инвалид, подполз к Софи сзади, прильнул к ней всем
телом и вошёл в неё.

От неожиданности Софи вздрогнула.

А потом задвигала всем своим артистичным телом.

На вылазке Альберт Пок несколько раз пытался поговорить со мной о
нашем деле. Он подсаживался ко мне у мангала, потом на
песчаном берегу, затем – когда я уже сворачивал свою палатку в
багажник. Но разговора так и не получалось. Наконец он позвонил
ко мне во вторник уже в городе и позвал к себе «попить
пивка».

На самом деле на редакторском столе стояли два «флакона» дорогого
коньяка, батон колбасы, консервы шпрот и антоновские яблоки.
Мы сели в четыре и освободились только в половине десятого. Я
давал отчет о своей командировке в Магнитогорск и К–-л,
немного рассказал об Аркаиме, доложил о диктофоне, подаренном
мне специальным отделом, и о том, как я им пользуюсь.
Альберт внимательно слушал и не задавал вопросов, только успевал
разливать коньяк по рюмкам и закусывать. Когда я закончил, он
немного задумался, а потом сказал:

– Мы тоже не сидели сложа руки. Мои ребята вышли на родственников
Петра Ильича Мака. Просто уникальный человек! Сорок два года,
трижды ездил за границу. И как ты думаешь, зачем? В Польше,
в Бельгии, в Италии он посещал... закрытые клубы для
голубых. Те самые, где есть кабинки с отверстиями, в которые
высовываешь свою задницу и сам не знаешь, кто тебя трахает.

– Рассадники СПИДа?

– Да. Примерно в таком же заведении подхватил свою болячку бисексуал
Меркьюри... Словом, у Мака была возможность заразиться
европейским СПИДом и привезти его к нам. Под контроль Центра он
попал в октябре прошлого года; в январе ему сделали операцию
по купированию туберкулеза...

– Это я знаю.

– Да, – сказал Альберт, которого я сбил с мысли. – Так вот, мои
встречались с его женой, которая воспитывает двух его сыновей...
Представь себе, жила среднестатистическая российская семья,
муж работал в какой-то строительной конторе, жена –
воспитателем в детском садике, заделали двух детей, сейчас одному
четырнадцать, другому одиннадцать лет. И вдруг отец
семейства, вдохнув кокаин постперестроечной культуры, понимает, что
он педик. Что ему двадцать лет было неинтересно с женой,
вообще с женщинами... Что ему нужен любовник, причем, активный
любовник. И Петя уходит из семьи, переселяется в квартиру, в
полуторку, умершей матери и заводит себе какого-то Сашу.
Жена его до сих пор находится в трансе. Она пыталась надавить
на Мака через его начальство на работе, через милицию, даже
через ЖЭК, но никто уже не занимается этой нравственностью.
Хотя у нас и провинция. И тогда баба пошла на последний шаг:
запретила педику общаться с сыновьями, – а Мак очень любит
своих сыновей.

– Твои встречались с Сашей?

– С каким Сашей? – удивился Пок.

– С любовником Мака.

– Ах, да. Конечно, встречались. Он живет в материнской квартире Мака
и говорит, что понятие не имеет о том, куда делась его
подружка, – Альберт рассмеялся. – Говорит, что дядя Петя
внезапно засобирался в дорогу, снял все деньги со счета в банке,
уехал и не сказал, когда вернется. Сам Саша учится на втором
курсе педагогического, стипендии, как известно, не хватает, и
Мак ему оставил деньги на полгода...

– Ты заметил, у всех пропавших ВИЧ-инфицированных были деньги. Около
пяти тысяч рублей. Мак снял деньги со счета, Голубеву и
Пуксиной деньги дали отцы, Ляховы продали квартиру, Апраксин
мог попросить такую сумму у своей бабушки, к примеру...

– Это точно, – согласился Пок. – Кроме того, интересна реакция
некоторых родственников на твое появление и на исчезновение своих
чад. И отец Книппера, и отец Голубева, и, скорее всего,
бабушка Апраксина отлично знают, куда уехали их СПИДоносцы и
когда вернутся. Они даже не волнуются по их поводу, но в то же
время не хотят ничего говорить. Думаю, в будущем тебе
придется еще раз посетить этих родственников...

– Только не магнитогорских и не к–-лских! – высказался я.

– Хорошо, – сразу же согласился Альберт. – Посетишь только местных.
Авось они помягчают, да и ты примелькаешься, глядишь,
что-нибудь и выскочит в разговоре. А пока остается только выждать
время.

– Мы не нашли еще Зотова, – напомнил я.

– Убили твоего Зотова...

– Как убили?! – вырвалось у меня.

– Кто-то связал его по рукам и ногам и положил на железнодорожные
пути. В районе С–-вского разъезда, – спокойно пояснил
Альберт. – Ты был как раз в командировке, а у нас прошла информация
из УВД об этом случае. Это был Олег Зотов, 25 лет. Его
кровью был забрызган весь передок у локомотива...

– Может быть, самоубийство? – предположил я. – Все-таки он знал, чем болеет...

– Да, СПИД – это на всю жизнь, но не в этом дело. Было темно. Но
машинист заметил: на насыпи, рядом со связанным бичом, сидел
какой-то незнакомый огромный мужчина и разговаривал с ним.
Когда локомотив стал подлетать ближе, мужчина поднялся с земли,
отряхнул колени, отошел в сторону, и стал смотреть, как
состав отрезает Зотову голову. Машинист рванул тормоза, но было
уже поздно... Невозможно было рассмотреть, что там лежит на
рельсах. А потом мужчина с насыпи пропал, и никто его не
стал искать. Кому нужна смерть какого-то бомжа?!

– М-да, – протянул я. – Значит, остались только семь пропавших
ВИЧ-инфицированных...

– Из тех, что нам известны, – напомнил Пок.

– Да, из тех, кто нам известны...

Мы допили одну бутылку коньяка и раскрыли вторую. Из закуски
осталась только четверть колбасного батона, но нам ли пенять на
это?!

– Мне не нравится, что ты так быстро забросил дело о погроме в
техникуме, – заметил Альберт, опрокинув рюмку себе в рот.

– А я и не забросил. Просто некогда.

– То-то и оно, – сказал Пок. – А между тем, дело – интересное. Его
можно раскрутить, если постараться. Меня, например, задевает
этот мутный профессор Знаменский. Какого черта он оказался
на Южном Урале?! Нашим врачам, конечно, было лестно принимать
у себя питерского светилу. Но никто еще не докопался до
того, какие опыты он ставил в лаборатории сельского техникума.
И главное – никто не догадался задуматься над этим. Думаю,
тебе следует связаться по телефону с этим профессором –
деньги у тебя, слава Богу, есть, – и выспросить кое-какую
информацию. Или договорить с ним о встрече...

– В Питере, что ли?

– А почему бы и нет? – Альберт прикурил новую сигарету от
стационарной зажигалке, вмонтированной в столешницу. – Прокатишься в
Питер, отдохнешь, заодно посетишь своего Шевчука в «Театре
«ДДТ».

– Ты серьезно?! – я тоже прикурил от его зажигалки.

Когда мы пили, мы курили очень много. Табачный дым пластами
расплывался по кабинету; он был похож на таинственные пещеры,
карстовые отложения или усы и бороду Домового (Кабинетного).
Электрический свет еле-еле пробивался сквозь его гриву и не
доставал по углам.

– Вполне серьезно, – ответил Пок.

Мы порядком захмелели, и я принял его слова за шутку.

– Ничего не изменилось в отношении завтрашнего амбара? – спросил Пок
на прощание и повалился на свой диванчик. Через
«раз-два-три» он уже спал, как мертвец.

– Конечно, нет, – ответил я. Глаза у меня закатились, и я шагнул из кабинета.

На улице я поменял местами колпачки свечей зажигания, сел за руль и
вдруг... совершенно забыл, как заводится моя Девочка.

Торпеда расплывалась перед глазами, руль почему-то нещадно давил на
живот, а ноги переплелись, и левая давила на газ, а правая
на сцепление. Но главное – я не мог понять, куда вставлять
ключ зажигания: замка нигде не было. Я залез в бардачок,
достал свою лупу и стал искать замок зажигания с помощью ее. Даже
через лупу его не было видно, и когда я потерял всякие
надежды, в открытое окно Девочки протиснулась чья-то рука,
открыла запор на задней двери и в машину сел Альберт Пок.

– Куда это ты без меня? – спросил он.

Я объяснил ему всю свою незадачу, Альберт весело хмыкнул.

– Поищи под рулем, – посоветовал он.

– Под рулем я уже искал, там только педали...

– Ну, тогда не знаю. Давай кого-нибудь подождем.

Первым к нам подошел Генка Рыков из отдела информации газеты «Будок»
– то есть та, которая будит. Он так сильно рванул на себя
мою дверь, что я чуть-чуть не вывалился из машины.

– О, Генка! Привет! Отвези нас с Тюрей по домам, – попросил его Альберт.

Рыков сразу же все понял и сел на мое место за руль.

– С удовольствием, – согласился он, озираясь на надвигающуюся тучу.
– Только сначала я завезу домой себя.

Мы громко загоготали. А он сразу же нашел замок зажигания, словно он
только что появился там, под рулем. Мы остались ночевать у
Генки, а с утра долго лечились с Бертом пивом, за которым
уже сбегал хозяин.

Наше нападение на склад состоялось в ночь со среды на четверг.

Я, конечно, ругал себя за то, что я идиот. Надо было сразу же, при
первой моей вылазке, прихватить из логова Кнута пару баночек
детского питания и направить их в лабораторию. Но что теперь
поделаешь? Не сообразил я тогда... Пришлось лезть к нему во
второй раз. И на этот раз бригада была усилена. Гренадер
пришел только слегка вооруженным: небольшая «финка» в рукаве,
духовой пистолет, который стрелял стальными стрелами с
опереньем, набор кастетов, два пороховых яйца – мэтсубуси,
бамбуковые нун-чаки со свинцовыми утяжелителями и упаковка
индийских презервативов.

– Главное, не забывайте о том, что Кнут – всего лишь мелкий злодей
конца двадцатого века, – пошутил Гренадер. Мы посмеялись, и
каждый из нас занялся своим делом.

Так и есть: лаз под забором, где проходила канава, со времени моего
последнего посещения амбара заколотили досками. Этот ход
отпадал. Было решено, что двое человек проникнут на склад через
забор.

Пока Ангел, как старый сапер-взрывник, прокусывал проход в «ежихе»,
Гренадер начал долбить кулаками в металлические ворота.

– Какого черта?! – в маленьком окошке показалась сонная морда
сторожевого бандерлога. Гренадер схватил его за волосы и вытащил
всю голову наружу.

– Тихо, – сказал он, подставив «финку» к его горлу. – Скажи своему
другу, чтобы не кричал и открывал ворота. К вам будут гости.

– Какие еще гости? – спросил бандерлог.

– Важные, – ответил Гренадер.

Тем временем Ангел закончил свою работу; мы с ним перемахнули через
забор и открыли калитку вместе с повисшем в окошке
бандерлогом для Альберта, Гренадера и... Алексея. Он тоже пришел
поучастствовать в операции и прихватил из машины длинную
велосипедную цепь. Таким образом, если учесть, что у Гренадера с
собой был весь его облегченный набор, Ангел держал в руках
кусачки, безоружными оставались только мы с Поком. Но так-то
лучше: меньше ответственности.

Когда Гренадер еще только-только постучал в ворота, на посту у них
сидели два бандерлога. Один из них, увидев, как другого
просовывают в маленькое окошко, бросился бежать к сторожке и
поднял тревогу. Поэтому теперь к нам уже бежали все бандерлоги
со склада. Гренадер бросил в них свои мэтсубуси, – огненные
вспышки выхватили из темноты перепуганные морды кнутовцев, –
и мы бросились врассыпную по двое. Так было легче проникнуть
в амбар и позаимствовать баночки с яблочным пюре. Мы с
Альбертом ринулись напролом вдоль канавы, за нами бежали три
бандерлога и жутко кричали:

– Стоять! Стоять, бля, шакалы!

В проемах во всех трех амбарах не было дверей. Мы заскочили в один –
пусто, в другой – пусто. В третьем я поскользнулся на
расчистившемся полу, упал, но быстро поднялся. Кнутовцы уже
вытащили из амбаров все контейнеры с яблочным пюре. Куда бежать?
Окно, которое я в прошлый раз вынес на себе, было заколочено
крест накрест досками, чтоб его там и не было. А в амбар
уже залетали бандерлоги.

Одного, ближайшего, я опрокинул на спину подсечкой и слегка придушил
коленом. Второго «убил» Пок. Он поднял с пола толстый брус
и двинул им по морде бандерлога, тот заскулил, схватился за
расквашенную фотографию руками и подставил под второй удар
голову. Третий бандерлог на входе начал заряжать свою
винтовку. До него было слишком далеко – не допрыгнуть. Мне нечего
не оставалось делать, я выхватил из кармана Аха и метнул его
в голову кнутовца. Каменный панцирь черепаха раскровил ему
висок; бандерлог ахнул и повалился на землю, а я быстро стал
искать отскочившего Аха. И нашел его: черепах весь съежился
от боли и обиды, – я поцеловал его в «носик» и посильнее
сжал в кулаке.

– К грузовикам! Скорее! – крикнул Пок и сам побежал к стоянке автомобилей.

В кузовах под брезентом действительно были контейнеры с яблочным
пюре в баночках. Некогда было возиться с ремешками, мы вытащили
на асфальт одну коробку, вскрыли ее и распихали по карманам
баночки – авось, кому-нибудь да удастся выбраться живым из
этой заварушки. Я уже рассказывал, что делает Кнут с теми,
кто вовремя не включает заднюю скорость. А мы уже заслужили,
по его мнению, награду: висеть на гвоздях в деревянных
сортирах.

– Ну, что?! Уходим? – спросил, задыхаясь, Пок.

– Теперь – да, – ответил я. – Свисти!

Альберт сунул два пальца в рот и подал сигнал к отступлению: три
коротких свиста. Но наши их не услышали. Они были зажаты в
дальний угол отгороженной территории и отбивались от прибывающих
и прибывающих сторожей. Гренадер месил бандерлогов направо
и налево с высоты своего роста. За Гренадера я был вполне
спокоен. Ангел потерял свои плоскогубцы и стоял за спиной
Гренадера, отбиваясь от злобных сторожей. У Ангела уже было
разбито все лицо. Но Ангел тоже не подведет. Но где же Алексей?

Сбежал?!

И тут я увидел Алексея. Он орудовал своей цепью и расчищал себе
дорогу к Гренадеру.

В темноте я потерял Пока, и вдруг кто-то схватил меня за шиворот и
бросил на землю. Я перекувыркнулся через голову, встал на
ноги. Передо мной грозно рычал Гвоздев!

– Здорово, ишачок, – прохрипел он.

– Да я... Да я...

Я хотел сказать: «Да я вырву нервную систему из твоего горба и
повешу тебя на ней, как на бельевой верёвке! Понял?!», – но не
мог произнести такую длинную фразу. Мы стояли друг против
друга, готовые к прыжку. Кожемяка и печенег. Переслав и Кочубей.
Погоди же! Если кто-нибудь в азарте не шибанет меня сзади
кирпичом, я сделаю тебя, Юрий Гвоздев. Обязательно сделаю. И
зря ты сейчас ухмыляешься.

Подсечка, и могучее тело Гвоздева покатилось по гнилому склону
канавы. Он сидел задницей в коричневой луже, а вокруг его репы
гудел целый рой черных мух. При своем первом посещении этого
замечательного стока я и не заметил, сколько здесь мух! Тучи!
Полчища! Орды!

Гвоздев хрипел под их напором, и я прыгнул ему на помощь.

Гвоздев попытался встать, – два коротких удара в грудь, – Гвоздев
потерял равновесие, но, падая, крепко хватанул меня своей
гантелей в висок. Я тоже повалился в мутную жижу, но сжал с
грязью кулаки и быстро подскочил на ноги.

Гвоздев уже стоял передо мной. Следующие двадцать секунд мы
методично всаживали кулаки в челюсти друг друга, стараясь при этом
не поскользнуться на дне канавы.

Наконец, Гвоздев не выдержал и шлёпнулся в дерьмо. Я перевёл
дыхание: всё, что на мне было когда-то чистым и отглаженным,
превратилось в одноцветную коровью лепёшку. В кармане джинсов
лопнула одна банка – я словно кончил себе на бедро. Из-под волос
на голове текла кровь, смешиваясь на щеках с помоями; руки
ныли, как у прачки. Я разжал один кулак, из него выпало пол
литра дерма; второй – к пальцам прилипла... поролоновая
козлиная маска.

Гвоздев со скоростью электровоза бросился на меня, но я опрокинул
его ногой в переносицу и нанёс сверху последний удар правой...
Все-таки сделал этого ишачка! Сделал!!! Подняться Гвоздев
уже не смог.

...Где-то на складе продолжалась драка с бандерлогами. Слава Богу,
еще никто не открыл пальбу! Я спрятал козлиную маску в карман
и выбрался из канавы. Вдохнул свежий воздух в легкие,
выдохнул, снова вдохнул...

– Да вы что тут все озверели! – справа из кустов на меня бросился
бандерлог весь в крови и листьях. Я махнул ему кулаком по
морде, бандерлог упал. Сзади его преследовал Альберт Пок с
обломком бруса в руке.

– Я Гвоздева сделал, – сказал ему я, все еще находясь в эйфории боя
с этим великаном.

– Не верю, – ответил Пок, переводя дыхание.

– Я весь в дерьме, – попробовал аргументировать я.

– Я тоже...

– Тогда иди и посмотри в канаве: Гвоздев отдыхает там в грязи и кале.

Альберт недоверчиво прищурился на меня, и тут к нам подбежали наша
легендарная и непобедимая тройка: АлеАнГр. Она же – ГрАлеАн.
Ребята тяжело дышали, потирая разбитые головы и кулаки.
Гренадер испробовал на бандерлогах почти все свои кастеты из
набора.

– Ну что, по домам?! – спросил он. – Тебе бы хорошо отмыться, Тюря –
воняет, как из помойного ведра.

– Я Гвоздева сделал, – снова похвастался.

– Не может быть! – удивился Ангел.

– По тебе заметно, – ответил на мою похвальбу Гвоздодер... тьфу ты, Гренадер.

Алексей усмехнулся и прочистил свое горло в траву.

– Пюре-то взяли? – спросил он, намотав свою цепь на кулак.

– До хрена...

...Мы не захотели марать свои машины и первым делом залезли в реку в
пяти километрах от склада.

– Кнутовцы надолго запомнят нашу вылазку, – заметил Гренадер,
намыливая в воде свою гиппопотамскую спину.

Баночки с яблочным пюре мы поместили в черный чемоданчик Пока и
отправились выпить сустаку водки. В небе просветлело, было уже
полчетвертого утра.

Продолжение следует.