Искусство

«Современная драма – это как стиль в одежде», – считает театральный
критик Павел Руднев. Продолжая сравнение, можно сказать, что
для кого-то этот стиль органичен, сочетается с обликом,
совпадает с самоощущением, а кому-то он совершенно не в масть.
Тем не менее, сейчас современная драма диктует столичную
театральную моду, то есть этому стилю начинают следовать,
потому что трудно сопротивляться требованиям самой жизни.
Соответственно, возрастает сопротивление со стороны консервативной
части театрального общества.

Провинция тоже знакомится с новой драмой. Представления об
особенностях стиля здесь пока еще смутные, его полпредами
воспринимаются те, кого показали в телевизоре, о ком пишут в глянце:
Евгений Гришковец, например, или режиссер Кирилл
Серебренников, или драматурги Пресняковы – по ним судят обо всем явлении,
не подозревая, насколько оно разнородное, разноликое,
противоречивое.

Даже тюменская афиша, в которой современных авторов не так уж много,
отражает сложный состав этого явления. (Другое дело,
понимают ли руководители театров и публика, что перед ними та
самая «новая драма»). В «Ангажементе» поставлены социально
заостренные фантасмагории Олега Богаева «Русская народная почта» («Комната смеха для одинокого пенсионера») и «Марьино поле»; фарс Василия Сигарева, существующий на грани пародии и лирической драмы, «Любовь у сливного бачка» («Хорошо птичке в клетке»); наивная
притча Марии Ладо «Очень простая история»; злободневная фантастика Данила Привалова «Опять 25» («Хлобысь-опаньки»). В драмтеатре идут солдатская сказка «Зима» Евгения Гришковца , документальный детектив «Игры на заднем дворе» Эдны Мазии,
мистическая драма «Влюбленный дьявол» Нины Садур.

Совокупное впечатление о новой драме и возможность анализа ее
нынешнего состояния можно получить на одноименном фестивале,
который проводится с 2002 года. Помимо российских и зарубежных
спектаклей программа включает читки, дискуссии, презентации
сборников пьес. На четвертой «Новой драме» (Москва, 22-30
сентября 2005 года) состоялся показ документальных фильмов, что
не вызвало недоумения, поскольку многие современные
драматурги далеко уходят от театральной условности, или вовсе не
хотя ее знать; уходят на улицу, где записывают монологи
прохожих, фиксируют будничную жизнь во всех подробностях; уходят от
роли демиурга, минимизируют свое участие в сотворении
текста. В программе были представлены варианты развития
документализма в художественном: «вербатим», импровизация по канве
пьесы с участием зрителя, импровизированное сочинение пьесы от
исходной точки замысла, спектакли по текстам, написанным во
время репетиций.

Трудно говорить о переменах, проявленных четвертой «Новой драмой»,
не зная предыдущих воплощений, но, наверное, этот фестиваль
прошел на более высоком финансовом и информационном уровне.
Его поддержали Федеральное агентство по культуре и
кинематографии, Ассоциация «Золотая маска», Сбербанк России и другие
спонсоры, солидные издания. Организаторы стремились уйти от
ассоциаций с подвалом, любительщиной, маргинальной средой,
которые сопровождают новую драму в сознании большинства
театральных и околотеатральных деятелей. Из 250 спектаклей,
заявленных в основную программу, были отобраны 18, удовлетворивших
требованию «спектакль высокого качества». В то же время
организаторы пытались избежать налета буржуазности, не
стремились развлечь или утешить публику аттракционом чудес, с
которым отождествляется театр, ориентированный на коммерческий
успех.

Насколько позволяют судить некоторые из спектаклей, новая драма
способна понравиться поклонникам старой драмы при соблюдении
следующих условий: в ней не будет «чернухи»; ее поставят
изобретательные придумщики; сыграют профессиональные, симпатичные
и, желательно, известные актеры; художественное оформление
не выйдет за рамки демократизма, но обойдется в солидную
сумму. В этом случае текст послужит экзотической приправой к
традиционному блюду. Наиболее яркий пример того, как
репертуарный театр поглощает новую драму, – «Воскресенье.Супер» в МХТ. Зритель вряд
ли заподозрил, что спектакль идет в программе фестиваля
современной драматургии. Формат малой сцены ничего не
определил, малая поместилась бы в большую как матрешка: объем
миниатюрнее, но заполнен так же и тем же.

Подобную постановку можно вывозить в любую степь, и она не вызовет
никаких нареканий со стороны ханжей, за исключением, разве
что, обнаженной груди актрисы, хотя обнаженная грудь – это
тоже давно не новость. А вот финская «Коккола», перенасыщенная
матом и абсолютно голыми мужиками, вряд ли нашла бы приют на
провинциальных подмостках. Если говорить конкретно о
Тюмени, то «Коккола» встретила бы у нас решительный отпор.
Прецедент – спектакль «ДК-данс» белорусского театра «ИнЖест», где
актер разделся донага, – ошарашил публику, а ведь там не
только мата не было, там вообще слов не было, ибо пантомима.
Правда, в следующий раз, на «Дачниках» омского драмтеатра,
показанных в программе регионального фестиваля «Лучшие
российские спектакли», зрители уже вполне лояльно отнеслись к
появлению обнаженного актера (благо, он присутствовал на сцене
считанные секунды). В общем, Тюмень не прозрела бы в «Кокколе»
пародию на финское общество, «тупое, пьяное, обожравшееся,
буржуазное, пуританское, заторможенное».

В пересказе этот спектакль сводится к маргинальщине, той самой,
которая мешает правильному позиционированию новой драмы, однако
во время показа не было ощущения намеренного эпатажа,
напротив, все воспринималось естественно, чему способствовали
свободное поведение актеров и замедленный ритм действия.

У современной драматургии много языков (мат в том числе) и много
лиц. Спектакль театра-студии Генриха Маляна «Физиология рода»
по рассказам Агаси Айвазяна открыл публике, закаленной
натуралистичными постановками, совершенно иной мир, целомудренный,
теплый, смешной, со странностями. Армянские актеры
форсировали голос, мимику, жестикуляцию, и было понятно, что это –
правда существования в другом театре, другая природа
лицедейства. Замечательно выстроена метафора угасания и
возобновления рода: начинаясь с двух стариков, вспоминающих былое, через
серию маленьких историй с участием разных, не всегда
связанных родственными узами, людей, спектакль движется к
финальной сцене, где два последних представителя древнего рода
мечтают о будущем, и вдруг за их спинами вырастают ряды родных, и
не важно, потомки это или предки – история народа
продолжается.

Оригинальный путь развития новой драмы представлен тольяттинским
театром «Вариант»: любители, большинство из которых трудится на
ВАЗе, предельно просто, без каких-либо наворотов и попыток
притвориться большими актерами, сыграли пьесу Вячеслава
Дурненкова «Mutter». Осталась иллюзия, что спектакль очень
легко рождается из пьесы, не требуется усилий, чтобы
перенести текст на сцену.

Однако пример «Варианта» не показателен. Опыт постановок современных
пьес свидетельствует, скорее, о трудностях перевода. Так,
«Марьино поле» претерпело в тюменском «Ангажементе»
сокращения текста и многочисленные трансформации, и, несмотря на все
достоинства постановки Михаила Полякова, следует признать,
что она не адекватна тексту, текст процежен сквозь плотную
ткань старой театральной школы. Режиссер, менее мощный, чем
Поляков, но воспитанный в тех же традициях, и вовсе отступится
от новой драмы. Один из постановщиков признался в личном
разговоре, что буквально заболел пьесой Елены Греминой, но, поняв, что не сумеет
справиться с текстом, взял пьесу советского классика, потому что
там все понятно, все разжевано. Актеры и худрук театра
«Ангажемент» влюбились в пьесу Максима Курочкина «Лунопат», но не знают, где найти режиссера: говорят, «нужен
расшифровщик». Понятно, что расшифровщик должен быть молодым. Именно
молодые режиссеры понимают язык своего поколения.