Поэзия

***

Кого обидели в сталинском доме?
непонятно американским гостям
в чужом городе Москау как в Содоме
не верят несмешным новостям

мимо чужого города Москау
плывут безжалостные облака
клубятся извилины небесного мозга
не вспоминая про чужие для них берега

Как в беленьком тридцать седьмом годочке
все дело в любви как всегда земной
свет лестничной клетки из скважины замочной
и дует оттуда слегка зимой 

***
Зеленая листва, поезда синие и белые
из окон вагона хороший вид на крысятник
прощай, говорю, Москва угорелая
я уезжаю в одинцовский бомжатник

я вижу новостройки, вижу бабенок
катящих коляски по тротуарам
пусть будет сыт и счастлив каждый ребенок
а я возвращаюсь к одинцовским татарам

я вижу большие торговые комплексы
народ запасается на выходные алкоголем
гекалитры водки, тонны джинтоника
а я возвращаюсь к одинцовским троллям

я возвращаюсь в заповедник гоблинов
я возвращаюсь к себе на местность
я возвращаюсь к жителям Догвилля
сказать мягче мешает природная честность

у каждого округа свои неприятные черты
свой скелет в шкафу на каждой улице
везде свои челы, свои кроты
у каждого района своя кадров кузница

игровые залы с этнической музыкой
танцевальные кафе с экзотической ноткой
я возвращаюсь к одинцовским лузерам
чтобы забыть о своих неудачах за водкой

и светит мне свет в вечерней серости
и освещенное розовым мое лицо расплывается
это реклама того, чего я из-за бедности
еще в своей жизни не покупал ни разу 

***

Лучше уж бы не постили
смутные потомки лебяжьи
тех, что когда-то спустились
с севера, чтобы княжить

взяли бы всего много
на черных простынях распаханого
а ныне в березняк и кротовьи норы
как в потайную шубу запахнуто 

***

В безлюдную маленькую комиссионку
вытесненную на задворки большого рынка
девочку отдали в услужение старушонке
родители, привыкшие жить по старинке

из розового с белым сталинского здания
она приходила утром ранним
и весь день между платьями старыми
стояла, следя, чтоб ничего не украли

старушонка, которой девочка помогала
вела почти бессмысленную телефонную тяжбу
со своими и чужими больными мозгами,
больными зубами, это страшно, страшно

иногда в магазин забредали снобы
в поиске редких комиссионных безделушек
для революционных идей завтрашней моды
перебирали вещи несчастных бедных старушек

девочке из окна был виден дворик
с мусорным контейнером и глухим торцом пятиэтажки
там собирались подростки и, как бывает, вскоре
один мальчик ей стал все чаще на глаза попадаться

как-то он зашел к ним в комиссионку
и принес в целлофановом пакете с ручками
мельхиоровых и серебряных вилок и ложек
от которых как и от платьев комиссионных пахло старушками

он сказал ей что-то простое, вроде – когда будут деньги?
ой, скоро отдадим, – за нее ответила старушонка
потом, когда он ушел, добавила – неблагополучные дети
там они все такие в этих хрущевках

но молодые люди уже почувствовали нечто между собою
что сильнее наркотиков и дурацких романов
то, что в Америке называют любовью
и что, кажется, отличает человека от обезьяны

они начали в тайне от всех встречаться тихонечко
и как-то, что бы в кинотеатре хватило на билеты
он сдал в комиссионку фаянсовую коробочку
с мельхиоровой крышкой – с войны привезенную дедом

коробка, в которой какой-то фриц держал щетки зубные
немного сколотая с одного края
была последним предметом, с которого откупные
в качестве налога на их любовь получила страна большая

потом мальчик, названный «педалью от мопеда»
надоел девочке, ставшей хозяйкой магазина
а фамильная ценность – фаянсовая коробочка деда
уже трофей не войны, а любви – на витрине

фаянсовые пеналы для зубных щеток
с крышками тусклыми из мельхиора
видим мы на витринах комиссионок,
но накопим на них очень не скоро

и видимо, никогда на эти трофеи
тяжелой страшной войны с фашистом
у сталинской Джульетты и хрущевского Ромео
не хватит тысячи триста 

***

Давным-давно в магазине книги
работал я экспедитором-грузчиком
входившая тогда в моду профессия барыги
заставляла меня относиться к книгам, как к мусору

в то время произошел случай со мной неприличный
точнее случай с моим начальником произошел
а моим начальником была женщина – алкоголичка
она пила как лошадь, работала как вол

под небом голубым есть город золотой
ей очень нравилась эта песня
временами у нее начинался запой
шаг за шагом она приближалась к бездне

к бездне, в которой если лететь до самого дна
можно попасть в золотой город прямиком
забыл сказать: она пила не одна
а с мужем своим, телемастером, обычным мужиком

однажды приходит она на работу
рано утром, и сразу вызывает меня
иди сходи купи портвейна на сотку
по тем временам это было дохрена

мы сели пить и примерно к обеду
выпили все, что я на сотку принес
сходи еще, я домой не поеду,
останусь здесь ночевать – не вопрос

я отвечал еле поворачивая язык
до этого мы, кстати, сидели молча
ее глаза были как два входа в тупик
мой муж – сказала она – изменил мне сегодня

мы выпили еще и я услышал такую
историю, достойную пера Генриха Сапгира
мать ее мужа разрешала этому чудаку Юре
днем изменять жене в своей квартире

сама же отмазывала ее перед женой
говорила, что он пожрать к ней заходит
под небом голубым есть город золотой
пришла мне на ум одна из ее любимых мелодий

а как же вы вычислили этого вонючего козла
спросил я, закуривая сигарету из ее пачки
– в обед случайно к его матери я зашла
а она открыла дверь не надев собачки

он там валялся на диване с какой-то блядью
а мать слушала в это время маяк
тут моя начальница плакать стала
она плакала до вечера и мы пили коньяк

вскоре ее уволили за пьянство
потом и меня поймали на воровстве
и я всегда вспоминаю об алкогольном этом блядстве
когда читаю в своей трудовой книжке, что уволен по статье

город тупиков гаражей и заборов
рождает иллюзии одна паршивее другой
я стою на пустыре с трудовой книжкой вора
и пою – под небом голубым есть город золотой

Ремиссионеры

Я увидел этого гения
на одной из поэтических вечеринок
он все время читает одно и тоже стихотворение
сказала мне сидевшая рядом какая-то Ирина

он читает стихотворение одно и тоже
вот уже семь лет тому
а как человек – он очень хороший
и все мы привыкли к нему

человек он пьющий, но добрый и даже
нравится мне чуть-чуть
но когда он заводит: Наташа...Наташа..
и стучит кулаком себя в грудь!

о должно быть серьезное есть тут чего-то
в этой питерской пьяной тоске
о большой войне, о погибшей роте
о Наташеньке... медсестре

о какая-то древняя вечная наша
вырывается из груди
эта песня простая Наташа...Наташа...
отпусти ты меня! Отпусти!

молодой он пацан и довольно здоровый
и откуда такая печаль
о зачем он кричит это страшное слово
о Наташа моя, отвечай!

Ты же помнишь, Наташа, притон на Каширке
и пакеты кровавых бинтов
винтовые тусовки, веселые ширки
средь сирени цветущих кустов

а потом героина тяжелая чаша
что испить никому не дано
и искусственное дыхание, медсестричка Наташа
не смогла откачать никого!..

так и тянется жизнь и не кончается
и повторяется как некий флешбек
о Наташа, Наташа...в минуты отчаянья
призывает тебя со сцены страшный человек

он боится забыть и боится напомнить...
и лишь имя уносится ввысь
повторяет Наташа...Наташа... и стремно
ДА И В РОТ ОНО ВСЕ ПОЕБИСЬ! 

***

все  когда-нибудь  ломается
потерялся  автомат
жук  в  коробочке  болтается
жук  ни  в  чем  не  виноват

все  солдатики  и  гоночки
все  игрушки  для  окраин
деревянный  жук  в  коробочке
в  пригороде  популярен