Проза

Родители что-то опаздывали. Я уже заказал себе отбивные и пиво, а
родителей всё не было. Сидел у окна, смотрел на улицу,
названную в честь старинной святой.

Вообще-то родители – люди очень пунктуальные, даже пунктуальнее
меня. Наверно, застряли в пробке. Да нет, в какой там пробке –
они же не водят машину. Может, взяли такси? А как бы они
объяснили водителю, куда ехать? Скорее всего, опять какой-нибудь
циклон над Атлантикой. Мало ли где можно задержаться:
пол-Европы, Гренландия, Атлантическое побережье... Это только так
кажется – взял и перелетел. Если бы было так просто...
Хотя, конечно, билет не нужен...

Как они там?

Мама улыбнулась своей ненавязчивой улыбкой Мадонны:

– Сынок, ты опять заказал эти любительские отбивные. Ты же знаешь:
когда хотят удовлетворить широкие массы, результат оставляет
желать не только лучшего, но и просто хорошего. И потом, в
твоём возрасте, сынок, пережаренное мясо, да ещё с пивом?..

– Ма, садись, хоть полчасика поболтаем.

Мама села за мой столик.

– А где папа? Неужели опаздывает? На него это не похоже.

– Мамочка, дело не в нём. Смотри, какой туман. Причины объективные, я уверен.

– Папа – настоящий мужчина. Нет таких причин, объективных и
субъективных, которые могли бы ему помешать. Он скоро будет, я
думаю.

Мы мечтательно улыбнулись.

На улице Старинной святой было и туманно, и немного дождливо. Ну,
как вам объяснить... Тут не обойтись без украинского слова
«мряка». Туман не туман, дождь не дождь. Сплошная промозглая
мряка. Мне такая погода нравится, как и любая другая. Говорят
– мамино воспитание. Я вышел на улицу из тяжёлых дверей
университета. Ужасно устал за день: три пары, и каждая по-своему
тяжёлая. Все время хотелось смеяться, играть в футбол и
шахматы и сочинять стихи для не обращающей на меня внимания
девушки. Но приходилось сидеть на паре и усиленно вспоминать
три формы неправильного английского глагола.

Было время ужина, но есть ещё не хотелось. В портфеле оставалась
половина бутерброда. Мама часто готовила мне для университета
такой бутерброд – городскую булку с маслом и варёной
колбасой. Обычно я или не доедал бутерброд, или даже не прикасался к
нему. Я завернул за угол, вошёл в свой любимый ресторан на
улице Старинной святой, сел за столик у окна и заказал
отбивные и пиво. Хотел заказать булку с маслом и колбасой, но у
них не было.

Мама щёлкала семечки и читала Толстого.

– Мам, как прошла твоя командировка в Главный арбитраж?

Официантка принесла мне ещё одну кружку пива. Я осторожно отпил –
подозревал, что, как обычно, пиво разбавили водой. Забегаловка
была не из лучших заведений, да и народ вокруг – не самого
аристократического вида, выражаясь маминым языком. Зато –
самообслуживание, и кружек почти всегда на всех хватает.
Правда, пиво разбавленное. Нет, вы разбавляйте, конечно, дело
святое, но всё-таки пива же должно быть хоть немного больше,
чем воды, вы согласны?

– Ма, как твои анализы?

Народ заглядывал с улицы Старинной святой в окно ресторана. День
выдался тяжёлый, рабочий, деловым людям, трудовой интеллигенции
и студенчеству хотелось отвести душу, я их понимаю. Какое
счастье, что мне не нужно сдавать экзамены!

– Вы отсутствуете на паре, – почти равнодушно, с лёгким
пренебрежением сказала математичка.

Отсутствую, это правда. Хотелось бы, чтобы со мной отсутствовала не
замечающая меня девушка, но я понимал, что совершенно
недостоин её. Оставалось сочинять безнадёжные стихи и пить
неразбавленное пиво.

– Ты мне так и не сказал, удалось ли тебе получить контракт, – мама
ласково улыбнулась той же своей улыбкой.

– Тружусь на благо, мамусечка.

– Интересно, чьё же это благо?

Мы засмеялись. Я поцеловал мамины руки. Они слегка пахли «Красной Москвой».

– Мамочка, ты у меня большущий молодец.

Мама улыбнулась:

– Наконец-то! Я уж думала, не дождусь. А чем именно мне удалось
заслужить такую похвалу из уст единственного сына?

Я слегка сжал мамины руки.

– Всем, мамочка. Например, ты мне подсказала потрясающую профессию.
Язык и компьютер – это как раз то, что мне нужно. Я бы
ничего не добился ни в какой другой профессии. Как тебе удалось
её найти? Ты попала в десятку.

– У мам есть свои неразглашаемые секреты. А что у тебя за конфликт с
математичкой?

Я отпил ещё пива.

– Сынок, не увлекайся пивом. Тем более, что после него от мужчины
пахнет не лучшим образом. Мужчина должен благоухать.

Я отставил кружку.

– Конфликта как такового нет, ты не беспокойся. Но ты понимаешь, у
меня, как она говорит, отсутствует пространственное
воображение. Я не могу представить, чтобы треугольник вращался сам
вокруг себя и описывал при этом какую-то сферу.

– Что же именно тебе не понятно?

– Да всё вместе, мам. А главное – зачем ему понадобилось вращаться и описывать.

Мама с улыбкой отпила горячего чаю.

– Ты сединой и лысиной пошёл в папу. Ну, ничего, в твоём возрасте о
человеке говорят: «ещё».

Я встал, обнял маму:

– Мамусенька, в нашем с тобой возрасте ещё даже не говорят «ещё».
Оглянись: ещё ничего не началось, только начинается.

Мама выбросила шелуху от семечек в мусорную корзину:

– Не начнётся, если я не соберу вещи и не запакую чемоданы. Ты
помнишь, что мы завтра вечером едем в Феодосию?

Мы обнялись. Мама пахла «Красной Москвой», сандаловыми бусами и
мамой. Мама попросила:

– Сынок, поставь кресла, сейчас будет новый телеспектакль. Необычное
название: «Заговор Фиески в Генуе».

Включила телевизор.

– Нужно будет купить цветной.

– А что, бывают цветные телевизоры? – Мне от неожиданности стало
жутко смешно. – Цветные телевизоры!

Хотелось повторять и повторять загадочное словосочетание. Мы с мамой
сели в наши светло-зелёные кресла. Спектакль бел
бесподобный. Отец переоделся в спортивный костюм, прошёлся взад-вперёд
за нашими креслами, улыбнулся:

– Интересно, что вы там понимаете?

Мы с мамой мудро переглянулись.

– Всё, нужно идти. Я вас жду. Напомни папе, что ещё нужно починить
кран в ванной. Нельзя оставлять капающий кран на целый месяц.
Хотя он и сам помнит и сделает всё без напоминания, как
всегда.

Я поцеловал маму в обе бархатистые щёчки. Понятно, что в нашем с ней
возрасте у неё не было ни единой морщинки. Впрочем, я
старше, она ведь только закончила школу, а я уже перешёл на
второй курс. До сих пор ума не приложу, как мне удалось сдать
вступительные экзамены. Пришлось на чём свет стоит ругать Луку
и хвалить Сатина. Даже назвал его героем и примером для
будущих поколений.

– Жареным мясом не увлекайся, береги печёнку.

– Па, ты откуда так неожиданно?

– Родного отца всегда нужно ожидать.

Мы расхохотались и обнялись.

– А где мама? Не дождалась меня?

– Уже ушла. Сказала, что будет нас ждать.

Мы сели за столик возле окна, выходящего на улицу Старинной святой.

– Ну, как жизнь молодая, однофамилец?

На улице стемнело. Электрический свет забавлялся с мрякой, и она
перестала выглядеть такой безнадёжной, как днём. В ней
появилось даже что-то человеческое.

– У вас всё в порядке? – спросила официантка и приятно улыбнулась.

Отец почему-то понял её:

– Если нашу жизнь можно назвать порядком, то всё в порядке.

Мы все рассмеялись.

– Ничего, что я забрала пустую тарелку?

Она не заметила, что неправильный глагол у неё по ошибке получился правильным.

– Отец родной, когда ж ты успел выучить язык? – восхитился я.

– Сынок, то, что она знает, я уже давно забыл.

Он откусил здоровенный кусок торта.

– Пап, тебе же нельзя сладкого, что ты делаешь?!

– Когда сильно хочется, не только можно, но и нужно. Главное – чтобы
хотелось. Ну, и чтобы были возможности. Вот когда уже не
хочется или нет возможностей, приходится соблюдать
умеренность.

Мы так расхохотались, что зрители на трибунах посмотрели на нас с укоризной:

– Будете ржать – наши вообще не забьют. Никакой совести не нет.
Человек лупит по пустым воротам – а тут как заржут. Конечно, он
промазал. Что за народ?

– В райком сегодня ходил, – сказал отец чуть тише. – Будем строить
физиотерапевтическое отделение.

– Так ты ведь уже целых восемь поликлиник построил.

– Эта – для грудных детей. Будем новорожденных учить плавать. На
головку надеваем пробковые наушники, чтоб ребёнок не утонул.

– А зачем сачок?

– Сачком медсестра ловит ребёнка и выуживает из воды. Грудной
ребёнок в воде чувствует себя естественно, как рыба. Он к этой
среде привык за девять месяцев.

Как раз в этот момент к нам подошёл человек средних лет. Выглядел он
как профессиональный громила. Я думал, будет бить.

– Доктор! Как поживаете?! – Громила расплылся в улыбке и открыл объятия.

Они обнялись.

– А ну, покажи руку.

– Доктор, рука с вашей помощью зажила – как и не было ничего. А это ваш сын?

Мы с громилой поздоровались за руку. Рука у него зажила, это точно.

– Если кто обидит, дайте знать, я разберусь.

– Старайся держать руку в тепле, – сказал отец. – Пока нужно
избегать холода и сырости.

Когда мы отошли на безопасное расстояние, я спросил:

– Па, а кто это был?

– Король Новых домов. Сидел уже несколько раз.

С этими словами отец взвалил на спину мешок с зерном и потащил его
на мельницу. Шла война, в эвакуации были в основном женщины,
ну, и такие пацаны, как он. В 16 лет не очень-то весело
тащить на себе здоровенный мешок целых десять километров до
мельницы, а оттуда – назад – тот же мешок, но уже с мукой.
Грузовиков не было, шла война.

– Давай за это выпьем, – сказал я.

– За что именно? – улыбнулся отец. – Поводов у нас, слава Богу, много.

– За то, что ты не загнулся под этими мешками, потом встретил маму,
потом родился я. И за то, что я, кажется, немного поумнел за
последнее время.

Мы выпили коньяка.

– Да, – сказал отец, – ты наше с мамой самое большое достижение.

Я покачал головой.

– Стараюсь, но это знаешь как непросто?

– Не оправдывай себя объективными обстоятельствами. Причину найти
всегда легко. И поменьше сиди на месте. Движение – жизнь.

Я кивнул. Мы закусили и расслабились.

– Пап, ты помнишь, что мы с тобой и с мамой завтра едем в Феодосию?

Отец закурил.

– Ты что, куришь?!

– Раз в год можно, ничего страшного. Это я тебе как врач говорю. Всё
должно быть в меру. Сегодня мне ещё кран чинить, так что
засиживаться не смогу. Завтра рано вставать – у меня много
вызовов. А когда поезд?

– Мама говорила – завтра вечером.

На улице Старинной святой было, как всегда, празднично, хотя
праздника вроде бы не было. Отец выбросил бычок в мусорную корзину,
где ещё оставалась шелуха от маминых семечек. Кивнул:

– Я там буду работать врачом в школьном лагере. Помню, мы повезём
детей на прогулочном катере на экскурсию в Судак и попадём в
шторм.

– Шесть баллов?

– Да, что-то в этом роде. Всех сильно укачает, и маму тоже. Но ты
молодец, поможешь мне. Маме пока не говори, зачем ей заранее
нервничать?

– Так всё же будет хорошо, не нужно ей беспокоиться.

– Ну, ты же знаешь маму. Она за тебя всегда переживает.

Мы допили коньяк, закусили и обнялись на прощание.

– Я пошёл, – сказал отец. – Как тебе тут, нравится?

– Очень, пап, всё в полном порядке. Ты за меня не волнуйся.

– За кого же мне ещё волноваться, кроме вас с мамой?

Мы снова обнялись, я поцеловал отца в обе щеки. Худющий, да ещё при
таком росте. И при этом таскал мешки по полцентнера весом.
Шевелюра густая, и глаза светятся. А у меня волос осталось
меньше, чем выпало. Мы с ним рассмеялись на прощание.

Я бы поцеловал мамин памятник, смёл листья с плиты. Закрыл калитку,
пошёл на могилу к отцу. Там ещё нет памятника, нужно
поставить. А оттуда – прямиком, как обычно – на улицу Старинной
святой, в мой любимый ресторан. Уселся у окна и заказал
отбивную и кружку пива. Родители что-то опаздывали. Обычно они
приходят вовремя. Что-то их сегодня задержало – наверно, дождь
над Атлантикой. Ну, ничего, сейчас придут.

Монреаль

Октябрь 2005 г.