Проза

В семнадцать лет я влюбился в известную актрису из театра
Маяковского. Я ходил на все ее спектакли, смотрел все фильмы с ее
участием. Мой друг работал монтировщиком декораций в этом
театре, и он бесплатно проводил меня на спектакли. Однажды я
пробрался за сцену и сверху с осветительной галереи за кулисами
смотрел фривольную пьесу, где она играла в мини-юбке, с
обнаженной грудью, которая открывалась до самых сосков, потому
что я смотрел в разрез ее платья сверху, почти вертикально. Я
стонал, задыхался от страсти, непрерывно дрочил и спускал. Я
лежал на деревянных досках галереи и плакал, так я хотел
ее. А снизу до меня доносился ее божественный голос с такими
удивительными, нежными тембрами. У нее были стройные ноги с
великолепными очертаниями коленей, гибкие, подвижные, сама
она была стремительная, молниеносная, грациозная, с огромной
копной темно-каштановых волос. Она всегда ярко красила губы,
которые горели на ее бледном лице. Я боготворил ее. Я не мог
прожить ни минуты, чтобы ее не увидеть, я носил с собой ее
фотографии, часами слонялся вокруг театра, я узнал, где она
живет, и стал дежурить у ее подъезда. Она жила в Вадковском
переулке на Новослободской, в старом артистическом доме в
предпоследнем подъезде. Там у старого тополя на маленькой
укромной скамеечке я просиживал часами, поджидая ее. Я никак не
мог решиться подойти к ней. Соседи давно приметили меня и
делали вид, что не замечают. Обычно после спектакля ее
подвозили на машине, она выпархивала из нее, как бабочка, и
исчезала в подъезде. Машина разворачивалась и уезжала, а я
мечтательно смотрел в ее окно, которое всегда было плотно задернуто
шторами. Конечно, у нее были мужчины, ей было уже около
сорока, дважды она побывала замужем, но за несколько недель моих
беспрерывных любовных мучений я не видел, чтобы она
приводила мужчин к себе. Она жила совершенно одна очень замкнуто.
Порою она исчезала на три-четыре ночи, пропадала бесследно,
где она проводила это время, я не знаю, – вероятно, была на
съемках, или с мужчинами. Соседи рассказали ей обо мне, и я
заметил, как иногда, открывая ключом дверь подъезда, она с
интересом поглядывает в мою сторону. Однажды со мной
попробовал поговорить белобородый старик, он посоветовал мне
исчезнуть, но, прочитав в моих глазах ужасную муку отчаяния, он
пожалел меня и предложил познакомить с Леночкой, как он ее
называл. Но я уже сам решился. В полдень у подъезда театра я
дождался ее и преподнес ей огромный букет белых роз, задыхаясь
от страха и волнения. Она узнала меня и сказала:

– Так, это вы постоянно дежурите у моего дома. Спасибо вам за цветы,
но прошу вас, не делайте больше этого… я имею в виду, не
ходите вокруг моего дома, ведь это глупо.

– Я не могу, – только и смог выдохнуть я.

Я впервые так близко видел ее лицо, живое, а не на экране, ее
внимательные темные глаза, чудные морщинки на лбу.

Она пожала плечами, сделала милую гримассочку и ушла.

Неделю я промучился, понимая, что безнадежно люблю ее, и снова
сомнабулически стал приходить к ее дому, прячась от нее и ее
соседей. Я был рослым, красивым парнем с кудрявой шевелюрой с
нежным пушком над губой, на меня засматривались девчонки, но я
бредил только Еленой Прекрасной. Однажды глубокой ночью у
ее дома я услышал шум мотора и увидел желтое такси, которое
остановилось у въезда во двор на проезжей части. Дверца
машины открылась, и из нее с трудом выбралась она. Чьи-то руки
удерживали ее. Она высоко подняла колени, при свете фонарей
блеснули тонкие капроновые чулки. Наконец, она выскочила из
машины.

– Ты еще пожалеешь об этом, шлюха, – послышался крик ей вдогонку.
Дверца такси захлопнулась, и оно резко газануло с места.

Я приблизился к ней.

– Ты слышал, – обратилась она ко мне на «ты», ничуть не удивившись
моему присутствию, – он обозвал меня шлюхой. Хорошо бы, в
самом деле, стать ей.

Она взяла меня под руку.

– Проводи меня до подъезда.

Она была слегка пьяна. На высоких каблуках-шпильках нетвердым шагом,
опираясь о мою руку, она двинулась к своему подъезду,
нашаривая в сумочке ключ. Вдруг сумочка выпала, она резко
наклонилась, и, чтоб удержать ее от падения, я невольно подхватил
ее. Ладонь моя вдруг оказалась на ее правой груди. Мягкая,
нежная округлость. Выпрямляясь, она задела меня бедром, у меня
уже бугром выпирало из просторных брюк. Хмель мгновенно
вылетел у нее из головы, она встала как вкопанная и обдала меня
таким взглядом, что сковал ужас. Больше всего на свете я
боялся, что прогонит. Она долгим неподвижным взглядом смотрела
мне прямо в глаза. На лице, на губах не было никакого
движения. Вдруг я почувствовал, как она сует свою руку прямо мне
в брюки. Я закрыл глаза и чуть не упал в обморок.

– Пойдем ко мне, – коротко сказала она.

Мы вошли в ее комнату, она зажгла свет, прямо в туфлях прошла по
ковру и с ходу грохнулась в огромное мягкое кресло. Синее
шелковое платье ее с глубоким вырезом на груди и длинными
боковыми разрезами вздернулось. Открылись ноги.

Я стоял в дверях и ошалело смотрел на нее.

– Ну, подойди же ко мне, – театрально махнула она мне рукой. – Я
хочу посмотреть на твое сокровище.

Я подошел к ней, и она, слегка подавшись вперед, легкими движениями
рук расстегнула мне брюки, достала вспрыгивающий от
перевозбуждения член.

– О, какой он большой, чистый, совсем еще юный!– воскликнула она.
Член мой прыгал в ее руке. – Он живой,– сказала она, открыла
рот и почти проглотила головку, слегка сжимая и отпуская,
оставляя на нем малиновый след помады.

Едва я почувствовал плотью ее язык – почти сразу же кончил. Она
откинулась в кресле и притянула меня к себе за руки. Сперма
блестела у нее на губах, на подбородке, тяжелыми, густыми
каплями падала ей на платье. Она спустила с плеча бретельку, еще
немного потянула меня вниз и сунула член в бюстгальтер,
прижала его к соску. Он сразу стал расправляться, вновь
наливаться силой.

Мы сползли с ней на ковер, и я стал раздевать ее, покрывая
бесчисленными поцелуями. Все, о чем я грезил ночами, исполнилось. Я
целовал ее прохладные от пота подмышки, прижимался лицом и
губами к теплым розовым соскам, стягивал с нее черные трусики
и чулки и все, что открывалось мне, целовал, целовал…

В любви она была совершенно бесстыдна. Она села мне на грудь,
обхватила мне шею ногами, опрокинулась спиной мне на живот. Я
упирался взглядом в ее лобок, с густой каштановой шерсткой, в
дивные разрезы и складки ее влагалища. Мы что-то бормотали
друг другу, не понимая слов, и делали свое дело, великое дело
любви. Когда я, наконец, вошел в ее глубокое, упругое лоно,
сжал ее в своих объятиях, я понял, что овладел женщиной,
женщиной на все времена.

Там, у нее я потерял свою невинность и познал такое наслаждение,
какое потом уже никогда не повторились.