Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Человек-сосна

Я разговор межгалактический с тобой
затеяла в который раз напрасно.
Ни правды не добиться от тебя, ни лжи.
Тук-тук. Тук-тук!

Из темноты, зрачками попирая дверь, стоит Туртурро. 
Что, открыть? Молчишь. Молчишь.
Ведь вовсе с ним и не знакомы мы. Всегда мешают мне, когда...
Тук-тук.

Так сумерки в деревьях заорали,
Что эхо слышно даже ночью. 
«Открой! Не открывай! Открой!» 
Нет, я открою.

Стоит. В сиреневом костюме.
А сердце так и воет – дикий зверь в капкане запершись.
Трясутся руки – тела в теле нет.
Стоит. Что скажет? Как себя вести? (И не упасть – не до него!)

«Вы так в деревьях затряслись, 
Что я услышал и решил вот постучаться.

Неоновой рекламы старые бинты налились кровью.
И замерли. Но дальше по стене
ведут сплетенья знаков кириллических без смысла
наружу сквозь рекламу дел.»

Ну проходите раз пришли. Вот стул – на нем сидят.

И отвернулась.

А письмами моими с неба заливал ты горше чтоб – свою
Земную жизнь в пристрастной взрослой темноте. Ну, горше!!!?

«Что? Вы мне сказали что-то?»

Еще раз ворошить слова все те же – может только ветр!,
И с каждым летом все они ясней – как будто отмывают их...

«Да мне ли говорите вы? Вы и не смотрите сюда...»

Прошло количество годов. Не вам. Я разговор затеяла ночной
С далеким бывшим другом, которого из сердца не могу
Изгнать, хоть и прошло указанное время.

Он так меня любил, так искренне, так нежно,
Как дай вам Бог, Туртурро, любимым быть другим. 

«Тогда зачем его тут нет, когда он есть на этом свете где-то?»

Не знаю. Где-то есть. Как видите – не здесь. 

Молчание.

Я все хотела вас спросить. Зачем искали вы меня?
Не для того ли, чтоб строить домыслы касательно того,
кого здесь нет, но кто здесь все же есть.

«Да, для того. Физическое тело
Одновременно быть не может в двух местах.
Знакомы с физикою вы? »

Нет не знакома.
Но с ним была знакома я! И это слаще физики любой.
И Баха слаще в исполнении вон том.

Туртурро взгляд бросает долгий на портрет. 

«Он Баха так играл, что слаще 
быть не может ничего!!!»

Нет, может!!! Вот смотрите! Он тут живет! Смотрите на него!

Взлет майки.

Туртурро громом поражен стоит недвижно. Взгляд не в силах 
Оторвать от груди девичьей, взбежавшей на этаж,
Где нету света и дверей, и так темно, что надписи на стенах
Бессмысленно искать. И ходит ходуном
Имеющий там место быть чердак.

Туртурро смотрит. Я стою. Как стыдно! 
Вы видите теперь – ГДЕ он живет,
Живя в далеком городе с людьми далекими как небо от земли
Одновременно!?

Кивает, взгляд не в силах оторвать. 

Молчание.

«А есть там место для другого? Я долго шел
И не могу не презирать людей в душе, но ваша...»

Что моя? Ну что моя? Ну что?
Садитесь. Давайте сядем, стоять нет сил.
И не смотрите так. Мне стыдно. Где майка моя, Боже? 

«У ваших ног, вот... Можно я..?»

Ну пусть... Так тихо, что нет сил. Давайте что ли музыку.
Пусть кто-нибудь поет на неизвестном языке.
Алжирцы пусть французские поют. На языке чужбины. Чтобы горше. 

«Да, горше чтоб.»

Молчанье. Музыка звучит. И смысл слов понятен, хоть стреляй.
Неоновой рекламы старая пчела жужжит под окнами моими напролет.
Туртурро бешено сидит и смотрит мне в глаза. А юноша поет. 

Молчание. И синей полосы движенье все так же отражается в столе,
И тикают часы. И сколько-то там лет тебя на свете нет со мной.
Какая разница...

В асфальт роняет кошек человек-сосна,
За тридевять земель снимают братья фильм 
И шлют гонцов по всей земле стучаться. И вот, они стучат.
Чего им говорить? Про воздуха отлучку по делам?
И про тебя? Про тридевять земель?
Молчат.

Своё кино снимают братья Коэн. Я тоже там играю свою роль. 
Туртурры по ночам являются вот в плен. Под дверью воют.
Пароль все тот же – на горшке сидит король.
Да я и так открою.





Циркуляция любви в природе

Уже страшно сказать. нет не страшно. но было
ведь это совсем недавно, всё это.
тогда какая-то мать-тереза-во-мне навылет любила 
одного нелюбимого мной аскета.
потом он истерся весь в краски – им написали
два брата фламандца – маркизов в зеленой траве.

Она потом сочиняла плакаты, проспекты, и сами
портреты велела развешивать так, как я говорила – 
она была главная в галерее. а я была главная у нее в голове.
и тоже ее навылет любила.

Проспекты всех ее выставок слетаются ко мне в ноги,
опять и опять я кормлю их на львином фонтане ночью без света, 
ведь памяти не нужны бельевые веревки,
чтобы развешивать прошедшие сто двадцать три лета,
шестнадцать осеней, двести зим, три весны и другие
времена года, нового или старого или этого года,
где лучшая в мире любовь без тела и голоса 
распиливает на части мою свободу.

Эти части летят вдоль машины на белой трассе
в одна-как-то-прошедшем году как снежинку машину вдыхая,
и выпускают дым – бульварным – в любимых красках,
где главные – белая и золотая.





Отель Калифорния

В отеле калифорния горит одно окно –
там вышивает девушка на пяльцах.
склонилась поперек пространства голова,
и посещают призраки ее.

они из прошлого компанией по три
проходят смело и садятся. и смотрят ей в глаза.
ах прошлое. что было то прошло. 
ну уходите. призраки. прошу.

так думает она и представляется еще ей
воды ручей змеится по песку из опрокинутой канистры
и исчезает. и остается только след.
так жизнь – течет из опрокинутой канистры дней
и по песку горячему струится – песку всех глупостей
которыми в забвеньи я наполняю свои дни. 

колышет ветер занавески. линолеум лежит в глубоком сне.
она все вышивает. канистра все кровит.

захлопнул человек машину. ключ повернул. и голову
не поднял. и взгляд не устремил.

он прошуршит в свой тихий рум-не-рум, 
там притаились три пакета. и небо за окном лежит как будто на земле.
в пакетах бьется пульс, неслышный смертным людям.
и только призраки из горницы соседней,
отметив его молча про себя, вдруг превратились в хладный ключ 

и вздрогнули в замке.





Человек-темнота


  Небо носит крестики на шее
 И простое платье из Москвы.


Я ее носила-заносила,
И снимала даже для тебя не часто.
Умерла – а нового не сшила.
Ожила – без платья.

Мой человек-сосна стоит, стоит. 
Твой человекодуб стоит, стоит.
А человек-вода на них летит,
Мой человек-вода на них летит.
И кровь-человек по жилам их кипит.
И сок-человек на ветках их блестит.

А я-человек был да сплыл.
А ты-человек ту книгу сел и открыл. 
И свет-человек из загорних мест
Из торшера выпрыгнул и исчез.

Ну сколько можно было 
жить без тебя?