Онтологические прогулки

   Первая мировая война стала закономерным итогом доминировавшей в новое время идеи о человеке как разумном существе, вторая мировая – как идейном существе; оказалось, что тактическая разумность и идейность приводит к стратегическому безумию. При этом дело не в том, что человек не является разумным, а в том, что он является не только разумным, но и физиологическим, биологическим, социальным, эмоциональным, эстетическим, нравственным существом, и ни одно из этих качеств человека не менее значимо, чем качество разумности. Не похоже, что человечество это понимает, иначе оно извлекло бы уроки из потрясений последних двух веков и перешло от тактики разумности к стратегии целостности (актуальности), пока мы такого перехода не видим, как не видим и разворота внимания в этом направлении; единственное, что заметно отчётливо, так это неявное разочарование в действенности идей, концепций, мировоззрений и более явную замену их на соблюдение правил и следование договорённостям. Но, повторю, по-прежнему нет понимания того, что любая идея, любая концепция и любое мировоззрение представляют собой не начало, не основание некоторого действия, а его результат; только полное, тотальное, актуальное "протягивание", растягивание, удерживание опыта может превратить идею из категории в форму жизни, так ООН не смогло из идеи превратиться в живую форму, прежде всего потому, что даже самая лучшая, перспективная, всех устраивающая и вдохновляющая идея, для реализации которой создали грандиозную международную платформу, так и осталась полупустым концептом, поскольку не было живого дления опыта консолидации. Заметьте, под опытом я имею в виду не соблюдение устава,  который (устав), конечно, должен быть не правилом реального опыта, а всего лишь правилом вступления в него, реальный опыт должен исходить из того, что консолидации стран участников ещё нет, она должна быть ещё только установлена, для чего необходимо не столько продолжение реальной работы организации, сколько возможность коррекции самих правил этой работы, в том числе, возможность исключать из организации тех членов, которые препятствуют реальной консолидации. Настоящая, эффективная, "броня"-ООН могла появиться только как результат продолжительной работы всех членов организации по удержанию и реализации декларируемого намерения, а не как результат соблюдения начальных правил (устава), которые никак не могли быть априори эффективными; законом работы должно было быть не соблюдение устава, а формирование консолидации, которое подразумевает и изменение устава. И так во всём: любой закон, устав или правило при своём принятии может быть лишь дорожной картой своего применения, тогда как законом (уставом, правилом) он может стать лишь как очищенный и изменённый живым опытом, например, эпизод с Брейвиком показал пустоту законодательства, которое не смогло измениться (живое меняется, пустое применяется) по отношению к данному эпизоду, а лишь слепо последовало правилу, поэтому можно намеренно убить 77 человек, а потом в камере писать книгу и зависать в интернете. Пустое применение правил, особенно в таких серъёзных событиях, как кейс Брейвика, имеет невидимые, но далеко идущие последствия, о которых, может быть, ещё поговорим.

   Что такое живой опыт? что именно делает поступок живым? как отличить пустое от живого? почему ни лига наций, ни оон так и не стали лигой наций и оон? почему Брейвик, при такой системе правосудия, никогда не поймёт, что он сделал, и, что гораздо важнее, не поймут его сограждане, которым навязывают восприятие его преступления и отношение к нему в рамках привычного, обыденного, уже установленного законодательства. Вспомните опыт афинян, осудивших Сократа на смерть, они так и не поняли, что сделали, как не поняли, что с ними произошло и как они оказались на эшафоте, герои фильма Томаса Шеппарда – Розенкрантц и Гильдерштерн; точно так же члены нынешнего ООН не понимают, что не так с их организацией и чем они отличаются от какого-нибудь общества рыболовов или кружка художественного свиста, кроме надутых щёк. Я уже отмечал выше, что время и есть жизнь, чтобы сформировался некий вид земноводного нужен не один миллион лет, а люди хотят создать эффективную международную организацию за пару десятков лет, предполагая, что главное – это написать хороший устав и слепо ему следовать?! Живое не имеет определения, поскольку само даёт определение всему, живое не имеет заранее установленных правил своего собственного бытия, но, случившись, даёт правила всему, живое непредсказуемо и не синтезируемо, поскольку синтезирует само. Помните, как обрёл время, то есть жизнь, Пруст? разве он принял устав или правило, по которому он теперь будет живым, время от времени поедая мадленки с липовым чаем? а ведь именно так представляет себе свою собственную деятельность оон. Нет, испытав мадленку, Пруст настроил своё внимание не на повторение вкуса, а на повторение оживления, повторение того, что не имеет правила своего осуществления, что спонтанно, случайно, автономно, то есть "своезаконно". Пруст удерживал эту направленность внимания много лет и оживление произошло ещё раз, потом ещё, и ещё, каждый раз одинаково по-разному, после чего ему удалось или повезло удерживать состояние оживления без усилий, то есть попросту быть живым; конечно, не быть или чувствовать себя здоровым, а именно переживать себя наполненным жизнью, что может происходить и с человеком больным, и наоборот, человек отменного здоровья вполне может быть "жизненно" омертвевшим. Так действует Пруст, но не так действует оон, рассматривая каждый кейс не как возможность оживления намерения, а как сохранение себя в качестве уставной организации, так что карибы, вьетнам, афганистан и многое другое оказались для оон временем утраченным, а не обретённым, временем пустым, а не живым; итогом стало сохранение организации и только, поставленные цели так и остались поставленными, но не достигнутыми. Связав себя незыблемым правилом стремиться к чему-то, будешь служить незыблемости правила стремиться к чему-то, а это что-то будет маячить далеко впереди уже не как цель движения, поскольку целью стало соблюдение правила, а как его лозунг или символ; так игнорируется древняя мудрость – "суббота для человека, а не человек для субботы".

   Итак, одно из важных определений живого опыта – это время, длительность, протяжение, растяжение, растягивание, в противовес определению прямой как кратчайшего расстояния между двумя точками, живой опыт силится растянуть эспандер этих точек как можно дальше, на максимум возможного, превратить это дление в метафору Пруста, метафору, распростёртую над или между живыми точками-событиями, скрытой, невидимой, но удерживающей, точнее, держащей эти события вместе силой, независимо от того, как далеко они друг от друга находятся, подобно живой связи хотя бы раз "столкнувшихся" фотонов, спин каждого из которых теперь всегда будет направлен в противоположном направлении, создавая "единство непохожих". Необходимо вернуть времени его действительное, "живое" значение, украденное у него плоским категориальным мышлением, засевшим в наших головах в виде представления об априорных, доопытных, абстрактных и пустых формах, которые заполняются любым конкретным содержанием, в отношении к которому само время "равнодушно" и проявляется только как численная величина. Время содержательно и этим содержанием является жизнь; время актуально, не имеет доопытных, пустых форм, которыми она поглощает "безвкусное" ей содержание; время не имеет размерности или тензора, с помощью которого его можно измерить и выразить в цифровых единицах; время не имеет причины, его вызывающей, время самоформируется и саморазвивается; время единично, не одно, а единично и единичностей времени столько, сколько самоформирующихся и саморазвивающихся феноменов (атомов), единичностей (атомов) времени множество, а одного времени нет; каждая единичность времени имеет направление или вектор; время – это стихия творения или жизнь. Постепенно, не торопясь, я подбираюсь к третьему этапу технологии направленного внимания, к формированию, точнее, к самоформированию намерения как живой связи со стихией творения, пока я ещё приближаюсь к комнате сталкера, но не спешу туда войти, ожидая, пока с меня не слезут последние лохмотья "человеческой формы", как называл это Кастанеда, или "ограничений причинности и пространства и времени", по определению Толстого.