Проза

Наверное, мне стоило подумать раньше – еще до того, как выскочить
из здания репетиционной базы под нависшее небо, с головой нырнув
в сырой, остро пахнущий воздух; до того, как ливень обрушился
на меня, застав посередине дороги к метро – и, конечно, до того,
как Питер Хьюз, высунувшись из дверей аптеки, схватил меня за
руку и втащил в маленькое, теплое, пропахшее лекарствами помещение.

Возможно, все было бы иначе.

Глухой стук захлопнувшейся двери и звон колокольчика вмиг разделили
нас, разорвав иллюзию нечаянной близости. Он отпустил мою руку,
я шагнула назад и отвернулась к витрине, глядя на зыбкую пелену
дождя, в которую была завернута потемневшая пустынная улица.

– Ты тоже забыла зонтик, – сказал Питер.

Это «тоже» очертило вокруг нас магический круг и словно вновь
притянуло друг к другу. Я осмелилась повернуть голову и посмотреть
на него.

Питер Хьюз – первая валторна, киноман, умница и сноб – прислонил
к стене все свои шесть с лишним футов росту и наблюдал за дождем.
Я вдруг с досадой подумала, что не поблагодарила его за убежище.
Делать это сейчас было бы уже глупо.

Сердце стучало в висках, отсчитывая подаренные дождем минуты.
Они тихо и необратимо падали, как капли в клепсидре _ ¹ . Но, судя по темноте за витриной и пузырящейся
лужице на мостовой, моя клепсидра была еще полна.

«Ты дурочка, – шептала я себе. – Такого случая больше не повторится…».

– Слушай, – вдруг заговорил Питер, – а что за девчонка приходила
с тобой во вторник? Вы так похожи…

– Камилла? Моя сестра.

– Симпатичная, – задумчиво сказал он, обращаясь к витрине.

«Симпатичная, – услужливым эхом повторило сознание. – Похожа на
тебя…».

Я поспешно прижала предательски пылающую щеку к холодному стеклу
и уперлась взглядом в шкафчик с лекарствами от простуды.

– Вы так похожи, – зачем-то повторил Питер. – Она тоже тромбонистка?

Даже не глядя на него, я поняла, что он улыбнулся. Может быть,
даже подмигнул. Хотя зачем бы он стал подмигивать моему затылку?

Оторвав щеку от стекла, я нарисовала пальцем снежинку на запотевшем
от дыхания пятачке и сказала:

– Нет, она не тромбонистка.

– Почему? – странно спросил Питер.

Я посмотрела на свое отражение в витрине. Мысленно дорисовала
кокетливую челку на лбу, длинную косу, перекинутую через плечо,
и искорки в глубине глаз.

Мне не хотелось говорить о Камилле.

– У нее родинка над губой, – ответила я и перечеркнула пальцем
портрет на стекле.

В пахнущем лекарствами воздухе повисло удивленное молчание, сменившееся
затем молчанием скучающим. Питер полурассеянно водил взглядом
по полкам с лекарствами. Я лихорадочно придумывала тему для разговора.

– Я знал парня, – вдруг заговорил он, не отрывая взгляда от одной
из полок, – у которого была такая родинка. При этом он безумно
хотел играть на валторне. Мы… мы с ним вместе учились, – прибавил
он доверительно, обратив наконец лицо ко мне. Я кивнула, пытаясь
оправдать доверие. – Так вот, он мечтал о валторне, а ему достался
фагот. Из-за родинки – она была слишком большой. А он, понимаешь,
не мог выразить себя с помощью другого инструмента. Он пошел к
врачу с просьбой удалить родинку, – Питер вновь скользнул глазами
по полкам с лекарствами, словно ища поддержки. – Но врач отказался,
объяснив, что это может спровоцировать рак.

Я сглотнула. Питер смотрел прямо на меня. Его очки с тонированными
стеклами были похожи на два аквариума, наполненные голубоватой
водой. В каждом из них неподвижно плавал глаз неопределенного
холодного цвета.

– Тогда этот парень понял, что не может иначе, – голос Питера
упал на целый тон. – Он пошел и сам удалил родинку. Она оказалась
злокачественной. Через два месяца он умер от рака.

Последнее слово, безжалостно отчеканенное, монетой упало на пол,
и звон заполнил мою голову. Я прижалась лицом к витрине. Клепсидра
была пуста. Дождь перестал. Но капли продолжали сползать по стеклу
– теперь уже с внутренней его стороны.

***

– Но этого не может быть! – темные глаза под густой челкой удивленно
расширились. – Я точно знаю! Если родинка злокачественная, то
врач просто обязан ее удалить! Я знаю это потому, что врач смотрел
мою и нашел, что с ней все в порядке…

Мы сидели на кухне. За окном окончательно стемнело.

– Кэм, – медленно сказала я, – поклянись, что ты не врешь.

– Клянусь, – тряхнула челкой сестра.

Монета, два часа назад упавшая на пол аптеки, оказалась фальшивой.

На следующий день, войдя в репетиционный зал, я сразу отыскала
взглядом высокую худую фигуру. Поставив футляр с тромбоном около
своего стула, я подошла к Питеру.

– Привет.

– Привет, – он посмотрел на меня свысока, что, впрочем, было естественно
при футе разницы в росте.

– Скажи, почему ты обманул меня вчера? Зачем сочинил эту историю
про родинку?

Он быстрым, как у змеи, движением языка облизнул губы. Над верхней
губой отчетливо виднелись редкие темные усики. Они ему не шли.

– Надо же было чем-то развлечься, пока дождь не кончится.

Его глаза, явно скучая, смотрели на меня из своих аквариумов.

– А вообще-то, меня просто достали жрецы от музыки, которые ставят
ее на первое место в жизни. Строят из себя монахов с горящими
глазами… Вот вроде тебя. Так и хочется их проучить.

Питер Хьюз – первая валторна, киноман, сноб и циник – картинно
подавил зевок, сел и, открыв футляр, начал собирать инструмент.

–––––––––––––––––-

Примечания

1.1 Клепсидра – водяные часы.