Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Трижды поворачиваю ключ в замке – я в офисе. В темноте шарю по
стене рукой – надо мной начинают гудеть лампы. Иду к своему столу
– не сложно пройти пару метров на ощупь, пока не загорится свет.
Думаю, не открыть ли жалюзи, впрочем, нет, не стоит – от маленьких
полуподвальных окошек толку мало, особенно январским утром. На
моем столе вещи лежат точно так, как я их оставил вчера. Это радует
– уборщицы, хоть им кол на голове теши, в неистребимом порыве
заботы каждый вечер рассовывают документы по папкам, а канцелярию
по ящичкам – попробуй, отыщи потом! Зато с Серегиным столом поработали,
похоже, основательно: из горки для бумаг больше не торчат листы,
степлеры не сцепились друг с другом в смертельной схватке, здоровый
алюминиевый Ящик гордо стоит с краю. Серега со вчерашнего дня
в отпуске – не знаю, вернется ли он из него. Пару месяцев назад
Серега сказал, что работа его подзаебала. Было это на улице, мы
стояли, курили, однако мне почему-то кажется, шеф все слышал.
Или как-то узнал об этом. Через несколько часов он вызвал Серегу
к себе. Без понятия, о чем они там говорили, но с тех пор Серега
стал сам не свой.

Шеф, да, шеф. Шеф уже у себя – прямоугольник матового стекла двери
его кабинета светится желтым. Я никогда не видел шефа. Понимаю,
это смешно; можете мне не верить. Когда я устраивался сюда, со
мной разговаривал тот же Серега. С шефом никогда не надо ничего
согласовывать. Шеф не высказывает своего недовольства или, наоборот,
удовлетворения от того, как идут дела. Шеф не дает срочных поручений.
Честно говоря, нашей фирмы, похоже, и вовсе не существует. По
всем бумагам этот полуподвал на юго-западе Москвы занимает то
ли кружок юных водопроводчиков, то ли караоке-клуб местного ЖЭКа.
Мы не платим налогов и не делаем отчислений в пенсионный фонд.
Бухгалтерии у нас тоже никакой нет. Это шеф все так устроил, не
знаю уж, как ему это удалось.

Я часто думаю о том, как выглядит шеф. Обычно размышляю об этом
по утрам, когда включаю старенький компьютер и разглядываю заставку
Windows 98. Поначалу мне казалось, что шеф – это такой сухонький
старичок, подтянутый, с глянцевой лысиной, на которую он каждое
утро безуспешно пытается начесать остатки волос. Нет, вру! Сначала,
когда я только пришел сюда работать, я почему-то считал, что шеф
не мужик вовсе, а баба! А потом, недели через две, он мне позвонил,
заговорил со мной тоненьким таким голоском, фальцетиком. И я решил:
шеф – старпер с шилом в заднице. Шеф редко мне звонит: ну, может,
раз в месяц. Когда ему приспичило связаться со мной в следующий
раз, у него был совсем другой голос, точь-в-точь как у моего бывшего
начальника. Тот – здоровый такой мужик, толстый. С него в любую
погоду пот лил градом: те дорогие белые рубашки, которые он носил,
вечно прилипали к его телу на спине и в подмышках. Мобильник он
носил в кобуре из крокодиловой кожи. Короче, я начал думать, что
шеф выглядит как мой бывший начальник. Долго думал, пока он снова
не позвонил. Голос у него глухой был, усталый. Как у препода,
который нам в институте право читал. Этот препод читал в Лумумбе
и у нас, на вечернем, где я учился. Он мог рассказывать что-то,
а потом уставиться в одну точку и стоять так, стоять. Долго стоял:
минут по пять бывало. Пару раз я спрашивал Серегу, как выглядит
шеф, но тот как-то уворачивался, не хотел отвечать. Одни загадки
с ним, с этим шефом.

Вспоминая того препода, я замечаю, что сам без малого двадцать
минут тупо разглядываю экран компьютера. Смотрю на часы – пора
бы появиться пацанам. Но они, видимо, не торопятся, и я выхожу
на улицу выкурить сигарету. Холодно, все в каком-то фиолетовом
свете, только утренний Ленинский – желто-оранжевый. Я не сразу
замечаю подошедшего ко мне Петьку. Петька – ему пятнадцать или
даже меньше – одет в грязную, первоначально белую, куртку и не
менее грязные камуфляжные штаны; на ногах старые замшевые кроссовки
Adidas московского пошива. Петька стреляет у меня сигарету. Я
бы рад постоять с ним, за компанию, может даже выкурить еще одну,
однако на улице слишком холодно – и я спускаюсь по лестнице обратно
в офис.

Вскоре прибегает Петька, садится на стул рядом с моим столом.

– А остальные где? – спрашиваю я его.

– Холодно, – говорит Петька. – Мороз – пиздец, жопу от батареи
не оторвать. Но даже если завтра теплее не станет, они придут
– бабок нет ни у кого.

Я киваю:

– Понятно. Давай, показывай, что у тебя.

Петька вытаскивает из-за пазухи скомканное объявление. Я аккуратно
разглаживаю отпечатанный на принтере листок. Из-за толстой черной
рамки, в которую помещено объявление, оно выглядит как некролог.
Некролог на паспорт:

на пересечении ул. Профсоюзной и ул. Гарибальди,

у станции метро «Новые Черемушки»

УТЕРЯН ПАСПОРТ

НА ИМЯ АНТОНОВА АЛЕКСАНДРА ВАЛЕРЬЕВИЧА

нашедших просьба позвонить по тел. 8-913-818-30-21.

Вознаграждение гарантируется!

– Свежак? – спрашиваю я, не увидев на объявлении даты.

– Свежак! – заверяет меня Петька. – Я вечером вчера мимо метро
проходил, там нихуя не было.

Щелкаю мышкой по ярлыку нашей базы. Процессор натужно потрескивает,
загружая ее. Наконец передо мной страница поиска. Вбив ФИО несчастного
обладателя паспорта, я от удивления присвистываю.

– Чего? – удивляется Петька. – Рецидивист?

– Еще какой! – ржу я. – Он свой ебаный паспорт за последний год
теряет в третий раз!

Я доволен досье на Антонова. Рядом с его фамилией находится отметка
«ВП» – «весьма платежеспособен». Дальше, в графе «обстоятельства
утери», радует глаз одинаковое в обоих случаях «пьянка». В «характере»
стоит «спокойный, совсем тихий». База утверждает, что я никогда
прежде не возвращал ему документов. Странно. Впрочем, впервые
он потерял паспорт за четыре дня до того, как я начал тут работать.
Но я не помню второго случая пропажи – это было уже летом. Паспортину
ему возвращал Серега. Ах, да, вспомнил: Серега вернулся со встречи
с бутылкой Hennessy и сказал, что не смог отвертеться, взять деньгами.
Ту бутылку мы с ним сразу и выпили, пришлось вычесть из наших
гонораров. Оба раза паспорт нашел Валентиныч. Он – бездомный,
живет в подвале дома рядом с «Новыми Черемушками». Валентиныч
– отличный бомжара, много вещей находит. И дело с ним иметь приятно
– ну, если не брать в расчет запах. Одно плохо – к нему придется
ехать, ведь телефона у него, разумеется, нет.

– Принято, – сообщаю я Петьке. – Бабки, наверное, завтра вечером
будут.

– За вчерашнее сейчас отдашь? – спрашивает он.

– Конечно, – говорю я и лезу открывать стоящий под столом сейф.
– Что у нас было, портмоне?

– Ага, лопата.

– Три куска на всех.

40% суммы причитается нашедшему вещь. 50% – конторе, из которых
половина – в карман ведущему дело, то есть, в данном случае, лично
мне. На долю принесшему объявление (Петьке) – оставшиеся 10%,
то есть 300 рублей. У нас хорошо идут дела: в среднем, через каждого
ведущего проходит по три-четыре вещи в день. А вот у Петьки и
ему подобных все не больно круто – иногда им вообще не удается
ничего найти, иногда они приносят одно и то же объявление – когда
приходит время выдачи денег они, бывает, дерутся. А прочесывают
пацаны весь город, обычно каждый день.

Петька уходит, зажав в кулаке три измятых стольника. Вскоре покидаю
офис и я: сажусь в свою красную Skoda и еду к «Новым Черемушкам».
Это совсем недалеко – какой-то километр от офиса – но слишком
уж сегодня холодно, я предпочел бы сидеть в теплом подвале.

Валентинычу все нипочем – несмотря на мороз, он бодро копается
в урне.

– Валентиныч, – я вылезаю из машины, – ты паспорт вчера-сегодня
не находил?

Бомж прекращает копаться в урне.

– Не находил, – говорит он, и я не понимаю, вопрос это, или утверждение.
– Не находил…

Валентиныч делает мне знак рукой, и я приближаюсь. Он берет меня
за отворот куртки и притягивает к себе. Меня обдает запахом горелой
помойки. Шепчет:

– Знаешь, Толик, купи мне водочки поллитрика, да горяченького
чего-нибудь – замерзаю. Все тебе отдам.

– Понял, – соглашаюсь я.

(Окончание следует)