Жизнь как есть

Таможня

Автобус не спеша покатил (а куда ему спешить, конкурентов-то нет,
чужие здесь не ходят) к казахстанской границе, к пограничной реке
Хоргос и ведущему через нее мосту с некоторым предмостьем. Речка-то
пересохла вся, одни валуны, чуть мокрые, вместо речки. За мостом
все никак не уляжется пыль от прошедшей фуры, и в этом пыльно-знойном
мареве материализуется фигура погранца, который стоит посреди
дороги не хуже былинного богатыря, широко и крепко уперев ноги
в землю. Властным взмахом руки в белой перчатке он останавливает
автобус.

При ближайшем рассмотрении оказывается, что, несмотря на страшную
жару и пыль от постоянно проходящих грузовиков, парень соблюл
себя не хуже давешнего китайского своего собрата: сапоги сверкают,
форма прежнего советского образца с казахстанскими лычками сидит
безукоризненно, подворотничок чист и свеж.

Он – «природный русак», стройного роста, лицо чисто славянского
типа, хотя, разумеется, загорелое и обветренное до черноты. Этот
пограничник производит первую, предварительную проверку документов:
некоторых китайцев выпроваживает из автобуса и отправляет обратно.
Казахов и русских – никогда. Никаких подачек он не принимает (вонючая
китайская «Фанта», печенье, сигареты и проч.), хотя жар стоит
ну прямо как в печке, не только солнце нещадно палит, а и сама
земля, и горы, и камни раскалены до предела. Камней тут, валунов
всяких – миллиону «новых русских» можно особняков хоть десятиэтажных
понастроить, и ещё останется.

Метров через триста подобная проверка проводится вновь пограничником-казахом,
тоже крепким и опрятным и тоже не берущим подачек. Там, где работать,
пахать надо, а прибыли ноль – и русские и казахи наравне пашут.
Там, где балду бить можно, а бабок лом – только казахи.

Наконец автобус причаливает к зданию таможни, и челноки быстро
проходят внутрь. Здесь основной паспортный контроль и контроль
таможенный: день на день не приходится, – иногда сумки вообще
не проверяют – вали быстрее дальше, и так ясно, что основной твой
товар в машине, с него и будешь деньги платить. А когда попадается
таможенник-крохобор, всю сумку до дна перероет, норовит сорвать
дополнительно хоть медный грош. Сегодня обошлось без этого.

Прямо у выхода один местный голодранец возит мордой по грязи другого:

– Скажи, что... Скажи мне, что твой мама – ишак! И папа... папа
тоже ишак, скажи!

Тот упирается – видно, не хочет говорить. В карты проигрался,
что ли?

Перед таможней выстроились в ряд штук десять автобусов и микроавтобусов,
ждут челночные группы – подбросить из Хоргоса в Алма-Ату. Но нам
сегодня автобус не нужен, на китайских «КамАЗах» поедем, места
хватит.

Перед воротами таможни – огромная толпа стоит, смеется, новые
правила ввели, так они почти каждый раз новые. То, бывает, всю
таможню пересажают поголовно (мало денег наверх отстегивают),
то, наоборот, алма-атинское начальство все повыгонят, пересажают
– тоже своему начальству мало отстегивают. Соответственно меняются
и правила.

Разумеется, никакого настоящего таможенного контроля здесь нет
и не бывает: что везешь – оружие, наркотики или кроссовки китайские
– это никого не волнует, смотрят только, что написано в таможенной
декларации.

Хотя на деле ни оружия, ни наркотиков из Китая никто не везет,
это скорее отсюда везут, из Казахстана. Здесь подход совершенно
другой – не что везешь, а сколько везешь, в этом все дело.

Такса тоже давно известна – «КамАЗ» без «телеги» – штука баксов,
а с «телегой» – две штуки.

С появлением китайских тентованных платформ схема усложнилась:
в обычных случаях – полторы штуки, но стали учитывать и степень
загруженности платформы. Полторы – это если не перегружена безбожно,
как очень часто бывает, даже удивительно, как китайцы такие машины
выпускают.

На Хоргосской таможне выгода из этого извлекалась следующим образом:
на определенной высоте над дорогой вывешивались несколько шестов,
один выше другого. Груженый «КамАЗ» проходит под этими шестами,
и чем более высокий шест он задевает, тем больше платят хозяева
груза.

Но сегодня какой-то новый прикол на таможне, вот толпа орет, вопит
чего-то, и все наши ребята там. Оказалось, теперь так: между двумя
столбами бетонными жестко закреплен уже не шест, а толстый крепкий
брус деревянный, а между теми столбами на минимальной скорости
(останавливаться нельзя) ползет высоко груженная фура, тент сброшен,
канаты ослаблены.

На фуре сверху два челнока (разрешается) здоровых страшно, и если
видят, что какой-то мешок или ящик под брус не проходит, выдергивают
его и переваливают через брус сверху, но так, чтобы этот мешок
не упал с машины. Если выдернуть не успевают, то этот мешок, упираясь
в брус, не пускает за собой остальные, и они, сдвигаясь назад,
в конце концов падают с машины. Весь товар, упавший на землю,
считается не прошедшим таможенную черту и подлежит отдельной оплате.
К таким упавшим мешкам сразу бросаются челноки – хозяева груза
и защищают его от разграбления самой разнообразной сволочью, что
в большом числе вьется и трется у Хоргосской таможни.

Таможенники стоят и смотрят на все это несколько издалека, для
них это развлечение. Упало десять мешков, за десять и заплатят
челноки, а разграбит их местная шпана или нет – дело десятое.

И что за шваль трется у таможни, каких только рож нет? Вот один,
не поймешь, какой национальности, а похоже – русский, морда ужасная,
череп лысый или бритый начисто и совершенно белый. На местном
солнце не может быть столь белых черепов – явно только что с Севера,
с зоны откинулся или сбежал. Так и смотрит, кого бы ограбить,
да смотреть ему очки темные в пол-лица мешают. Очки эти очень
примечательные, черная пластмасса в палец толщиной, сквозь нее
и увидеть ничего нельзя. Он не для того эти очки надел, чтобы
на солнце глазам легче было, а для того, чтобы самого не узнали.
И прочие не лучше: уйгуры, казахи вида самого бандитского, многие
в наколках, в рваных штанах, но с золотыми цепями. А рожи!

Вероятно, в любой нации имеется определенное количество господ
с дегенеративными чертами лица. Но удивительна концентрация, необыкновенное
смешение этих черт у субъектов, ошивающихся возле Хоргосской таможни.

Кайрат

Сегодня на таможне Кайрат дежурит, обычный таможенник, не лучше
и не хуже других. Осмотрел машины наши, видит – перегруза нет,
под брус спокойно пройдет.

– Тысяча шестьсот с платформы, – говорит. В Алма-Ате опять всех
посадили, теперь дороже стало. – Дешевле – никак!

Казахи-то меньше платят, особенно если земляки попадаются. Некоторые
русские челноки специально стремятся в смешанные русско-казахские
группы попасть и всегда дешевле таможню проходят. А если какой
казах из Талды-Кургана попадется, тогда вообще лафа, потому что
Кайрат и сам талды-курганский, это имеет огромное значение. Тогда
если Кайрат цену не опустит до минимума, весь Талды-Курган будет
говорить: «Кайрат – крохобор, своих грабит». Ему тогда и на улицу
не выйти.

Но среди нас казахов нет, однако и у нас есть кое-какие методы
против Кайрата. Пересменка у них на таможне заканчивается в два
часа, другая группа заступает на дежурство, а талды-курганские
отваливают куда-то.

– Давай, Кайрат, как в прошлый раз, по тысяче двести с платформы.
Тебе хорошо – нам хорошо.

Усмехнулся, пошел по делам по своим будто. Какие у него дела?
Собирай только денежки.

Сидим ждем в тени какого-то автобуса. Время час. Подходит Кайрат:

– Надумали?

– Тысяча двести, Кайрат.

– Знаю, пересменки ждете. Но там все равно отстегнете по тысяче
шестьсот, такса такая, никуда не денетесь.

– Отстегнем. Но ты, Кайрат, с этого не получишь ни цента. Давай
лучше по-хорошему договоримся!

Ушёл. Через полчаса возвращается:

– Черт с вами, тысяча триста!

– Идет! Штампуй бумаги.

Девятьсот баксов сэкономили. Нормально!

Опять к воротам идти надо, встречать «КамАЗы» в самой толкучке
бандитской, обоими ушами слушать предложения «проводить до Алма-Аты»,
«поставить на пару дней надежную крышу», «выручить на пятьдесят
баксов» и так далее. Отвечаем, как один, что крыша у нас есть,
ментовская, встретят на выезде из погранзоны. Здесь, на казахской
территории, еще два пограничных контроля будут, а потом погранзоне
конец. И никакие менты нас нигде встречать не будут, поскольку
крыши у нас нет. А вот и первый наш «КамАЗ» из ворот показался.

Заблудившийся автобус

А это что такое? Стоит неподалеку от ворот невиданный прежде автобус
– огромный «мерседес» с сортиром и кондиционером, со спальными
местами, холодильником и бог знает чем еще, с бабой молодой внутри
и маленьким ребенком. А вокруг всякой нечисти, промышляющей у
Хоргосской таможни, несть числа. Меня увидели, орут:

– Ыды, ыды суда!

И стоит посреди всей банды путешествующий господин европейского
вида, как оказалось, из самой Германии. Богатый человек – может
себе позволить на собственном, изготовленном по спецзаказу автобусе
путешествовать по просторам великой Азии. И даже уже побывал в
Срединной Империи, а теперь через Синьцзян вперся в свободный
и суверенный Казахстан. Далее держит путь в Пакистан, но дороги
в эту прекрасную страну сейчас припомнить не может и потому спрашивает
о ней у добрых аборигенов на своем платт – или хох-дейч.

Его счастье, что о таких языках местная публика не имеет ни малейшего
понятия и его просто не поняли. И позвали меня.

Я тоже сначала ничего не понял и спросил немца:

– Пакистан – Исламабад?

– Исламабад! – вскричал немец, обрадовавшись понимающему хоть
что-то человеку.

– Пакстан! Пакстан! – радостно заорала толпа. Скажи ему: дорога
хороший!

Я пал на колени, толкнув чуть-чуть при этом пару бандитов, чего
никогда не позволил бы себе ни в каком другом случае, и принялся
судорожно чертить ключом на каменистой земле общие контуры границ
СНГ, бормоча при этом на ломаном немецком через пень-колоду:

– Кайн гренце мит Пакистан! Кайн вег! Хир ист Афганистан – хир
ист криг! Зи верден эршиссен! Зи верден тод! Мит фрау унд киндер!
Унбедингт! _ ¹

И немец, и толпа с презрением следили за моими ползаниями в пыли.

– Шнеллер цурюк, цурюк нах Чина! Хир ист гренце – хир ист Кашгарише
тракт! Нах Каракорум – Пакистан – Исламабад! _ ²
– закончил я победно.

Немец засмеялся и покачал головой.

Уйгуры из шайки почуяли подвох и поглядели на меня очень недобро:

– Тибе што там бормотай про Кашгарский тракт, а? Гавари: тут дорога
хороший!

Немец вытянул левую руку к моему лицу, а затем указал на своё,
на котором изобразил доброту и великодушие, – очевидно, он решил
сделать мне комплимент: «Твое лицо-де немного похоже на мое».
Понял ли он всю серьезность своего положения?

Мне никогда не узнать об этом. В толпе зашипели по моему адресу:

– Собака, шакал!

Но тут наконец в облаке вмиг поднявшейся пыли с дизельным подвывом
тронулись с места все три наших «КамАЗа». Приоткрыв дверцу переднего,
Вася, старший группы, довольно горячо заорал на меня:

– Ну что, ты остаешься, или как?

Я опрометью бросился догонять своих и вскочил в притормозившую
последнюю машину. Меня никто не преследовал.

И первый и второй пограничные посты я проехал в полной прострации.
Вот же суки! То есть там, в Европе, у них. До чего запудрили мозги
людям! Ведь глупый немец, как дважды два – четыре, уверен, что
можно даже без элементарной географической карты или атласа соваться
в Среднюю Азию, – добрые люди всегда подскажут дорогу. Еще бы!
Ведь рухнули наконец проклятая русская империя и коммунизм – чего
же бояться-то? Он совершенно не представляет себе, что его, простого
путешественника, могут (пусть не здесь, где-нибудь подальше от
границы, может, даже в другой свободной республике) завезти на
глухую дорогу и там зарезать, как барана. С женой и ребенком.
А на роскошном «мерседесе» местный авторитет с челядью будет объезжать
свои поля и арыки. Концов же никто и никогда не найдет.

А возвращаться в Китай ему неохота: там коммунистический гнёт
и массовые расстрелы на стадионах. Кроме того, там существует
национальное угнетение. Обо всем этом неоднократно сообщала свободная
пресса.

А то, что там существует закон и порядок, который позволит ему,
глупому немцу, с фрау и киндером сохранить жизнь, «мерседес» и
позволит свободно проехать в Пакистан – это до него, увы, не доходит.
В благополучной Европе (да и в Китае) его просто ни разу не грабили,
не убивали, и он не знает, что это такое.

Дорога

Ровно и мощно идут «КамАЗы», душевно подвывает дизельный движок.
В кабине я и челнок Игорь Иваныч, ну и водила-китаец, понятно.
А еще в кабине и везде бронебойно-зажигательный голос Цоя:

...в наших глазах крики «вперед!».

В наших глазах возгласы «стой!»

А еще в кабине свежий ветер, легкий дымок сигарет.

Мы подпеваем. Нам все по плечу: и степи, и горы эти ваши! И то
ли еще будет! Горы свернем! Китаец косится, ухмыляется. Чего скалишься,
дурень? Это – Виктор Цой.

Впереди – городок Панфилов, но еще до него, направо, площадка
Лазаря, здоровая – хоть двадцать «КамАЗов» влезет. Лазарь этот
всю трассу держит, все должны ему отстегивать. А как? Да очень
просто: заезжай на площадку эту и перегружайся с китайского «КамАЗа»
на свой, который до Москвы пойдет. По двести баксов с машины.
И никто тебя не тронет, точно, проверено, мы сами в прошлый раз
у него перегружались.

Но на этот раз мы Лазаря проезжаем, встреча у нас со своими водилами
за Чиликом, ближе к Алма-Ате. Водилы наши местные, все ходы-выходы
знают, найдут площадку. Зачем лишние шестьсот баксов платить?
Правильно!

За Панфиловом – степи и горы, синие, серые и ярко-коричневые горы,
голубое небо, зеленая степь. Красота чудная, нерусская! Поставить
бы здесь дом да жить. Вот только... прирежут еще. Лучше не надо,
поедем домой. А дорога все петляет, обходит огромные разноцветные
скалы, а то вдруг вырвется на прямую и уходит вдаль, к горизонту,
и конца ей не видно.

Мы с Игорем клюем носом, давно не спали, вот только менты! Не
дадут поспать, гады! Чуть не через каждые пятнадцать километров
или стационарный гаишный пост, или просто гаишная машина с мигалкой
– тормозят все проходящие «КамАЗы». Нам с Игорем чихать, а китаец
выскакивает, хлопает дверцей. И Вася, старший группы, тоже бежит
объясняться. Но китаец всегда быстро возвращается, садится за
руль.

– Много дал? – шуршим пальцами, смеемся.

– Лобан дал! – понимает китаец.

Значит, Вася ментам деньги давал – понимаем и мы. Русский с китайцем
разве когда не поймут друг друга?

Проехали мост через полноводную реку Или, и опять все степи, все
горы, все менты, кое-где тополя вдоль дороги, кое-где кучами дыни,
арбузы – они здесь сладкие, – объедение, но останавливаться, покупать
– что-то сил уже никаких нет. Спать охота. И есть. Поедим уж на
«экологии».

«Экология» – это еще одна обдираловка: пикет на дороге, со всех
деньги собирают вроде как на законном основании, роща реликтовая,
заповедная здесь растет или, во всяком случае, росла недавно.
И, следовательно, все проезжающие машины должны оплатить вред,
наносимый ей, роще, выхлопными газами. Вроде бы государство деньги
собирает – тогда правильно, спору нет, но что-то рожи у «экологов»
больно подозрительные. И «экологический сбор» что-то все больше
и больше. А еще на «экологии» этой большой сбор шашлычников, мангалов
двадцать стоит, и мы всегда здесь останавливаемся на обед.

Сам по себе шашлык здесь отличный, на саксауловом дымке, но есть
тонкость: шашлык покупать тоже уметь надо, это не ишака купить.
Закажешь, например, на шесть человек (китайцы-то свои харчи едят
какие-то) шампуров тридцать и принесут тридцать: по первому шампуру
для каждого – отличный шашлык, по второму тоже неплохой. А потом
пойдет тухлятина, завалявшаяся еще с третьего дня, или один жир,
или жилы, или еще какая-нибудь дрянь. А скажут: заказывал? – плати!

Поэтому нельзя сразу много заказывать, надо сначала парочку, потом
еще, глядишь, парочку, а будет охота – и еще. И сразу лука требовать
зеленого много, да чтобы свежий, да хлеба побольше, да еще побольше,
и чтобы бесплатно. Тогда шашлычники поймут, что народ битый, опытный,
и не будут сильно подличать. Но один-два шампура с тухлятиной
сунут обязательно. Их бросим назад подавальщику, и все. Нас шестеро,
чего они нам сделают? Да и не будут связываться из-за двух шампуров.
Два – не двадцать два. Тут же и арбуз возьмем или дыню, только
дорого тут, на дороге дешевле.

После «экологии» скоро поворот на «тягун», затяжной подъем крутизны
неимоверной. «КамАЗы» наши, дай бог здоровьечка, всегда вытягивают,
а вот китайские машины, на «КамАЗ» похожие, – не всегда, дохловатые
они. А зимой, особенно если машина перегружена, пассажиры частенько
выходят из кабин и прут пешком: пусть водила один рискует!

За «тягуном» опять горы пошли, крутые повороты, спуски, подъемы,
менты опять мигалками мигают, а веселее стало: скоро конец пути.
Дорога вырвалась в степь, вдоль длинной синей горы идет, и скачет
во весь мах по степи на фоне этой горы дикий всадник. Я еще в
прошлый раз дивился: что за всадник такой – «КамАЗы» полчаса догнать
не могут? Оказалось, камень это причудливой формы, а дорога делает
вокруг него широкую дугу, оттого подобный эффект и создается.

Приспал я совсем, а Игорь уж давно спит – похрапывает. Слышу:
опять дверца хлопает!

– Много дал? – сквозь сон спрашиваю.

– Лобан дал! – китаец смеется, а сам меня за руку из кабины тянет
и вперед показывает: иди, мол.

Оказалось, встретились. С нашими водилами встретились. Теперь
поедем на какую-то площадку, водилы знают, и будем перегружать
три китайских «КамАЗа» в два наших. Тяжело будет, но ничего, водилы
помогут, ввосьмером за ночь должны управиться. Китаец тоже доволен,
ему и вовсе лафа: как приедет на площадку, сразу спать ляжет.

Теперь идут колонной пять «КамАЗов»: впереди наши водилы, тягачи
с прицепами, сзади мы на китайских платформах тентованных. Свет
фар по всей дороге до горизонта полощется. Не подходи! Как эскадра
кораблей в открытом море.

Попали

Наши водилы заворачивают в какие-то ворота, что завиднелись меж
тополей. Им виднее. Нам нужна только площадка, чтобы поставить
«КамАЗы» рядом. Видно, здесь и перегрузим. Нормальная площадка!
Всё, теперь несколько часов тяжелой работы – и всё, всё. Домой!
Хозяин площадки, молодой казах, очень любезен, хотя все на корточках
сидит. Так они все так сидят. Они тут нищие все, дадим ему баксов
десять – рад будет. Нет, лучше дадим двадцать.

Встали «КамАЗы» рядом, выровнялись. Китаец-водила сразу спать
улегся. Хороший он парень. Ладно, нечего тянуть, пока ночь – грузить
надо, солнце встанет – запаримся. Ну, чего там?

«Шу-шу-шу» между ребятами: казах говорит: сами перегрузим. Еще
лучше! Они тут нищие все, – за копейки перегрузят. А мы показывать
будем – как.

Опять «шу-шу-шу» между ребятами. Ну, чего там? Цену, что ли, заламывают
казахи? Так не надо, сами перегрузим!

– По четыре штуки баксов с «КамАЗа»!

Пусто в голове, пусто на языке, пусто в глазах, в руках. Это бандиты.
Попали. Надо валить отсюда, но как? Ворота уже на запоре. Китаец,
собака, спит, а если разбудить, он все равно ворота таранить не
будет, зачем ему, товар не его, да и плевать ему на все. А казах
подваливает и еще раз объясняет:

– Мы хорошо перегрузим, у нас ребята дело знают. По четыре штуки
с «КамАЗа». Можете сами грузить, никто вам не мешает. По четыре
штуки с «КамАЗа». Можете валить отсюда. Хоть сейчас! По четыре
штуки с «КамАЗа».

А между деревьями какие-то фигуры стоят, покуривают.

Нас шестеро, китайцы не в счет. Да наши водилы... Водила наш –
ведь это он нас сюда завез! Так чего же... Нет, прет на казаха,
что-то объясняет, разговор пошел про каких-то людей, про какого-то
Ахоева. Водила шумит:

– Открывай ворота, поеду за ребятами, разберемся!

– Лучше не рыпайся.

Другой наш водила отцепил уже свой тягач (ему никто не мешает),
направил на ворота, кричит:

– Открывай ворота, вышибу!

– Ответишь!

Водила попер на ворота. Ворота открылись. Ага, суки! Водила, резко
взвыв мотором, куда-то погнал. Все, сейчас привезет своих человек
хоть двадцать, и нас отмажут. Еще по башке настучим этим козлам...

Казах говорит:

– Бесполезно! Эта точка такого-то (забыл фамилию), против него
никто не сунется; а в случае чего – и по-мокрому. А вы вообще
не лезьте – кости поломаем.

И наш водила подтверждает:

– Не врет, сучонок. Не суйтесь. Если Ахоев дома – разберемся.
Если

нет – не знаю.

– Да как же ты нас сюда завез?

– Откуда я знал? Они тут каждый день по всей трассе свои точки
открывают. Скоро у меня во дворе откроют! Ахоев ругается. Скоро
большая кровь будет!

Ахоев тоже бандит, чечен, крышует наших водил. Должен заступиться.

Тянутся долгие минуты – часы ожидания. Наконец к воротам на полном
ходу подлетает «КамАЗ»; требовательно гудит, сверкает фарами.
Открывают. Двое в кабине. Второй степенно выходит, осматривается.
Казах тоже неспешно идет к нему. О чем-то говорят пару минут.

Приезжий садится в «КамАЗ», и водила увозит его обратно. Другой
водила говорит:

– Порученец Ахоева, Аслан. О чем добазарились – не знаю. Будем
ждать.

Ждем. Явились четыре молодых казашонка, пищат:

– Начинать, что ли?

Водила говорит:

– Подожди.

А старший казах молчит, все сидит на корточках. Наконец обратно
наш «КамАЗ», а ворота открыты уже, и никто их не охраняет. Оказалось,
добазарились так: мы платим четыре штуки со всех трех «КамАЗов».
Грузят казахи. Больше ничего сделать нельзя. Ахоев из-за нас на
кровь (с этим, как его?), конечно, не пойдет. Теперь мы прем на
наших же водил:

– Ведь это вы нас сюда завезли? Вы и платите. Хотя бы половину.

Они знают, что виноваты, хотя без них нам бы вообще труба.

– Половину заплатим.

Фу-у, как камень с плеч. Две штуки – не двенадцать. Это еще ладно.
На этой трассе бывает смерть, кровь, все что угодно. Но все же
и обидно. За кой хрен?

Четыре молодых казашонка скидывают майки, приступают к работе.
Ничего, мускулатура есть. Присмотреться, так очень даже есть.
И сноровка есть, это сразу видно. И все же... Я говорю главному
казаху:

– Всего четыре молодых парня на три «КамАЗа»? Они за день не управятся!

На меня он не смотрит, я – пустое место. Но все же отвечает. Очень
тихо:

– Ты за моих ребят не волнуйся. Ты Богу своему молись!

И то правда. А наш водила отводит меня в сторону и говорит:

– Ты чего? Ты сейчас к нему не лезь, он сейчас злой, как черт,
не ровен час... Сам понимаешь... Как бы до греха...

– А кто он такой?

– Порученец (этого самого). И родственник.

Казашата работают споро: не быстро и не медленно, а так, как надо,
чтобы не упасть от усталости и закончить всю работу максимально
быстро. Скупые и точные движения, ни одного лишнего усилия. Лишь
в нужный момент бугрятся молодые мышцы, мешок или ящик встает
точно на место. Редко со второго раза – это брак. Сколько же им
в свои пятнадцать-шестнадцать лет пришлось перегрузить, перетаскать
тяжестей, чтобы иметь такие мышцы и научиться работать столь четко?

На бандита. Но и сами они – бандитская смена. Они не только перегружают
«КамАЗы», они проходят подготовку: качают мышцы, развивают выносливость,
проходят психологический отбор. Через пару лет они будут участвовать
в разборках. Наиболее достойные получат возможность совершить
убийство. Да тут карьера! Несомненно, лучшие станут достойными
членами нового демократического общества.

Подошедший качок-казах предложил всем желающим шашлык и чай за
счет фирмы – ждет, мол, вон там, на кухне. Однако все желающие
вскоре убедились, что ни чаем, ни шашлыком и ничем похожим на
кухне и не пахнет. Это была насмешка.

А ночь уже на исходе, прекрасная южная ночь, когда не жарко и
вовсе не холодно, небо черное-черное, пряно пахнет чем-то волнующим
и совершенно необычным для нас, москвичей, когда в кронах чужих
деревьев незнакомыми голосами кричат и пищат неизвестные птицы
и все это покрывает неумолчный стрекот цикад, летают огромные
южные ночные бабочки и за шиворотом постоянно вдруг оказываются
богомолы – опять же незнакомые нам и такие странные существа.

Нам никто не мешает, мы ходим и осматриваем все что угодно. Это
какая-то турбаза (или дом отдыха) небольшого размера. Разумеется,
по причине местной демократии совершенно заброшенная и запущенная.
Двери повыбиты, окна отсутствуют, однако кое-где горит свет. Мы
туда не суемся.

Надоело шляться. На рассвете начинаем помогать казашатам в погрузке:
мы подтаскиваем мешки и ящики, они укладывают. Один казашонок
совсем плохой – умаялся. Порученец этот что-то негромко сказал
ему. Казашонок выправился. Но минут через десять опять уронил
мешок, и еще раз...

– Слезай! – спокойно сказал порученец. Казашонок молча не то что
слез, а сполз с «КамАЗа». Еле устояв на ногах, он с усилием сделал
пару шагов и сел на корточки. Ему ведь не сказали «уходи». Он
хороший собака и точно исполнил команду хозяина. Он тяжело дышал,
чувствовалось, что парня вот-вот хватит кондрашка, но лицо его,
черное от грязи и пыли, выражало полное спокойствие – бандиты
никогда не должны терять выдержки.

За работу он не получит ни копья. Он честно старался, прошел наравне
с товарищами путь почти до конца, но все же не выполнил приказа
и потому сегодня ляжет спать голодным. Другие казашата не посмеют
поделиться с ним ни деньгами, ни пищей. Он наказан.

Последние мешки вбиваем ногами уже вместе с подростками. Все вошло,
тютелька в тютельку, как и рассчитывали! Задраиваем последнюю
дверь. Наши водилы заводят моторы и осторожно выводят тяжело груженные
«КамАЗы» на трассу. Порученец получает четыре штуки баксов, спокойно
пересчитывает их, как будто честно заработал, и говорит:

– Мимо Лазаря ехали – по двести баксов с «КамАЗа» пожидились отдать,
крысы? Больше так не делайте.

Волоча на себе свои сумки, мы уходим, как оплеванные. Он правильно
сказал! Нечего нарушать установленный на трассе порядок.

А китайцы спят, проспали все на свете. А им – хрен ли?

Домой

Человек, поработавший на перегрузке, например, «КамАЗа» с китайским
товаром, бывает пропотевшим насквозь и грязным, как трубочист.
От него шарахаются другие люди, и его могут сильно покусать незнакомые
собаки. С него всегда требует денег милиционер, и никто не хочет
пускать в троллейбус. И вообще, такому человеку надо срочно вымыться
с ног до головы и переодеться. Но если вымыться и переодеться
ему негде, то такой человек-трубочист выходит на дорогу из ворот
бандитского притона, не так уж далеко от Алма-Аты.

Оказалось, что до города здесь действительно ходит троллейбус,
хотя ехать довольно далеко. Хотели того пассажиры или нет, но
мы таки в него вперлись и даже сели, кому удалось, на свободные
места. В салоне сразу открыли все окна, и установившаяся поначалу
гнетущая атмосфера постепенно как-то устаканилась. Дальше был
сон, была и явь, казалось, что я уже в Москве, но оказывалось,
что на меня с возмущением смотрит посторонний пассажир, потому
что это ему на ногу свалилась моя туго набитая сумка.

Окончательно разбудил и вытряхнул нас из троллейбуса водитель,
потому что это была конечная остановка и дальше ехать и спать
было нельзя. И кстати: рядом находился алма-атинский аэропорт
и ведомственная гостиница для летного состава, где мы всегда останавливались
по десять баксов с рыла за ночь. Поначалу нас не признали; но
зеленые бумажки оказали свое обычное действие, и дверь все же
отворилась. Дальше опять за бабки был сразу душ и за другие бабки
мыло. А потом был сон два часа на тех койках, за которые мы уже
уплатили при входе. А потом все вошло в свою колею.

«КамАЗы» наши должны выйти в рейс завтра-послезавтра, а до Москвы
дорога очень неблизкая! И по дороге этой бродит много всяких бандюков,
может, побольше, чем по той, по которой ехали. И все они хотят
отобрать наш товар, а водила со сменщиком не железные. И потому
мы сейчас давай побежим скорее в местное УВД и дадим там две штуки
баксов, ну, может, за тысячу восемьсот сговоримся. И тогда в каждый
«КамАЗ» кроме водилы со сменщиком сядут еще по одному милиционеру,
и чтобы в форме, и чтобы с автоматом, это обязательно.

И тогда бандиты, которые по всем дорогам ходят ну чисто саранча,
не посмеют нападать на наши «КамАЗы», это им будет себе дороже,
и мы встретим машины в Москве и разгрузим где-нибудь на Окружной
дороге. Опять же за бабки, естественно. У каждой площадки есть
хозяин, уж так устроена наша жизнь, и мы не в силах изменить ее.

А потом, когда все общие дела будут сделаны, я стану сам себе
хозяин. Я не буду больше связан с ребятами никакими обязательствами
и ни секунды не останусь в гостинице, не пойду в кабак или куда
бы то ни было. Я сразу пойду в аэропорт и в билетных кассах увижу
плечистого парня, который будет не пускать меня к окошечку, говоря,
что в кассе билетов нет, есть только у него. И еще он будет спрашивать,
куда мне нужно лететь? А я сразу отвечу ему, что мне нужно срочно
лететь в город Ербогачен, и пока он будет чесать свою репу, пройду
к кассе и куплю билет, потому что в кассе билеты есть, это у него
нет, у плечистого.

А может, и не будет никакого парня, это не всегда бывает, и тогда
я просто куплю билет, и сяду в самолет, и поднимусь в воздух.
И через четыре с малым часа я буду в Домодедове, и сразу пойду
на остановку автобуса. По дороге я не буду слушать предложений
ехать на такси или на частнике, потому что цены ну очень дикие.
А если цена будет не дикой, то таксист посадит мне пару попутчиков,
и они обязательно окажутся каталами. И если я соглашусь сыграть
в картишки, то сильно проиграюсь, а если не соглашусь, то меня
выкинут из машины через пять километров. Но я всего этого не сделаю,
а поеду на автобусе-экспрессе и через полчаса буду в городе. А
в городе меня никто не зацепит, потому что таких, как я, тут пруд
пруди и мало ли у кого какая сумка? И еще минут через сорок я
буду дома, и обниму жену, и напою коня. А потом я буду отмокать
в ванне, есть вкусный ужин и услышу по ящику, где кого и как убили
или ограбили, или разорили, потому что воссияла свобода. И еще
я услышу, что никого нельзя называть преступником до суда, потому
что нынче не тридцать седьмой год. Но мне до всего этого не будет
никакого дела, потому что я уже привык и, главное, хочу спать,
спать. Поэтому, поужинав, я сразу же выключу этот дурацкий ящик
и лягу в постель и провалюсь в темноту, в темноту. И мне, как
в прошлые разы, обязательно будет сниться дикий всадник, несущийся
во весь мах по ночной степи на фоне синей длинной горы.

А может, мне еще будет сниться нечто новенькое, например знамя
такое: в середине череп с костями пиратский, а по углам четыре
милицейских проблесковых маячка. Это такое новое, специально для
той Лазаревской трассы созданное ментовско-бандитское знамя.

Я теперь уже не езжу ни в Китай, ни по Лазаревской трассе. Я очень
рад, что мне довелось все это увидеть и испытать, и ни о чем не
жалею, даже о встречах с бандитами. Потому что это все же были
приключения. А приключения – они как доброе вино, они веселят
душу и согревают сердце.

______________________________

Примечания

1 Нет границы с Пакистаном! Нет пути! Здесь Афганистан
– здесь война! Вы будете расстреляны! Вы будете мертвы! С женой
и ребенком! Обязательно!

2 Скорее назад, назад в Китай! Здесь граница – здесь
Кашгарский тракт! На Каракорум – Пакистан – Исламабад!