Проза

Из цикла

Одинцовские рассказы

Маме

Мусор

Был поздний вечер.

Я уходил из одного дома в другой – c улицы Чикина на улицу Говорова.

У меня два дома, как бывает два глаза.

Мама на кухне жарила котлеты. Пахло луком и жарким, как в пещере у
разбойников. Она то и дело напоминала Cане с кухни:

– Са-ша! Выброси помойку.

Когда мама услышала, что я собираюсь выходить, она вручила мне новую
швабру для Даши, купленную в «Ашане».

Я схватил очередной кулек с книгами.

А Саня, раз я иду на улицу, передал мне увязку мусора, и повторил:

– Не забудь, пожалуйста. Вонять будет.

Я вышел во двор.

Меня встретил открытый шум влажного города, запах мокрой земли,
пролетавший свежий ветер, амбре горелого масла со стороны
Макдональдса.

Город почти погрузился в тень, утопая в вечере ранней весны.

Я думал про мешки с книгами, – почему я их так много таскаю отсюда
туда. Книги – это первое, что создает атмосферу дома,
привносит уют.

А мама хочет освободиться от пыли, поэтому с радостью отдает мне
собрания сочинений. Я вспомнил, как позавчера вёз на новую хату
хозяйственную тележку с античной литературой.

Пока я толкал тележку, лямки, которые перехватывали пакеты,
постепенно съехали. Подпрыгнув на одном из бордюров, арба
развалилась на составные кульки. Но я сложил их воедино и снова
продолжил свой путь. К концу похода пакеты были до дыр истерты
колесами, но держались стоически, как и я.

Теперь я шел по дороге, нес в левой руке новый мешок с книгами, и
забыл о бугре мусора в правой.

Я набрал хорошую скорость.

Мне уже казалось, что я – это камера на тележке, которая снимает
этот вечер, эти огни.

Причем камера фиксировала бы только ряд жгучих маленьких точек, я же
видел трепещущие от ветра ветки, свет в окнах домов, и
знал, что этого никогда не заснять.

Ботинки клацали по пустынному асфальту.

В темноте не было видно земли, по которой я шел, поэтому я поневоле
перемещался по кочкам, как бы пружиня.

Ноги щупали землю, угадывали, что вот я иду по гравию, проходя мимо
футбольной площадки, а вот мягенькая пробивающаяся трава
газона.

Кроме того, я заметил, что швабра в свете фонаря, словно пика,
несется тенью рядом с моим силуэтом, будто я скачу на коне в
постоялый двор.

На площадке играли в настольный теннис. Был слышен цокающий стук
пинг-понговых шариков.

За всю дорогу я так и не вспомнил о тяжелом пакете с мусором, и
только подойдя к дому вдруг понял, что тащил его через
полгорода, как лох, хотя надо было выкинуть ещё там, на Чикина, в бак
возле подъезда.

Сунуть мешок в какую-нибудь урну – по калибру не подходит.

Возле круглосуточного супермаркета стояли большие мусорные баки.

Я направился было туда, но тут увидел, что у входа сидели на
корточках, куря в ночь, хозяева, а в светлом дверном проеме
маячила, дымя, продавщица.

Я решил не кидать мусор в их персональные баки.

Не стоит испытывать судьбу.

Подойдя к своему подъезду, я приладил мешок к углу дома.

Там уже лежал чужой мусор в герметичных черных пакетах.

Но они были хорошенько завязаны.

Мой же был так переполнен, что сделать узел не было возможности,
оттуда свешивались луковые очистки и всякая всячина.

Я слегка примял мешок.

Всё равно варварство.

Я зашел в подъезд с мусором в руке.

Ничего не остается, как выкинуть его в мусоропровод.

Клинический случай – тащиться через весь город с мешком мусора!

Возле почтовых ящиков стояла женщина в легком плаще. Она, видно,
зачиталась газетой, которую достала из ящика.

Я узнал в ней нашу нижнюю соседку.

Честно сказать, я её опасался.

Мы въехали в эту квартиру неделю назад. В первый же день, когда мы
остались там ночевать, придя поздно вечером, я решил
помыться.

Напевая и намыливаясь, я не сразу услышал резкий стук в дверь.
Звонок не работал.

Даша открыла.

Это была соседка.

Я притаился и выключил кран, слушая, что происходит. Скрываясь за
шторой, обдуваемый сквозняком, с сохнущими каплями на спине, я
слышу их разговор.

Соседка сказала, что мы её залили. Она сказала, что неделю назад
сделала ремонт.

Что все, что у нас утекает в раковину и в ванную, вытекает у неё из
унитаза. Прямо сейчас. Не считая того, что у нас утекает ещё
и из унитаза...

Она очень нервничала.

Я опасался, что они с Дашей зайдут сюда, чтобы проверить
какие-нибудь коммуникации.

Я вставил в ванну пробку и набросил на себя полотенце.

Вскоре дверь захлопнулась.

К счастью, мне не пришлось опасливо кутаться в мокрую штору.

Я быстро вытерся, оделся, и пошел вниз.

Там я убедился, что из унитаза, как выразилась соседка, «прет дерьмо».

Вскоре, несмотря на близость ночи, пришел сантехник, который живет в
соседнем подъезде.

В очках, с плоским носом, в камуфляжной куртке, нескладный. В
портфеле звенят разводные ключи и пасатижи.

– Да-а, – сказал он. – Дела наши грешные.

Выяснилось, что между двумя этажами прохудилась труба.

Он обещал придти завтра и сделать трубу.

Мы с Дашей решили не мыться до его прихода.

Поутру он снова навестил нас. Сантехник долго кряхтел, меняя трубу.

Он сказал, что, если мы куда-нибудь уедем или надолго уйдем, надо
перекрывать вентиль: «Такой закон».

Я сказал, что я перекрыл вентиль, как только увидел признаки потопа.

Я солгал.

Он сказал, что больше потопа не повторится. Вместо прохудившейся
трубы он поставил «сверхпрочную».

На следующую ночь в четыре утра мы услышали настойчивый жестяной
стук в дальнюю дверь.

Я уже понял, по чью это душу.

А Дарья перепугалась: что за гость в столь поздний час?

Я кое-как нацепил штаны, накинул рубаху и спросонья пошел смотреть,
что происходит у соседки.

Она хотела показать, что у неё творится. По стене туалета с тихим
журчанием лилась вода.

Она уже никого не обвиняла.

Только спрашивала:

«Федор, что мне делать?»

Я чесал затылок. Я дал ей свой номер, чтоб звонила. Я не очень рукастый.

Поднявшись к себе, я увидел, что залило не только соседку, но и нас.

Поиск вентиля не увенчался успехом… Но его нашла разумница Даша.

Мы подложили тряпки и подставили тазы.

Через полчаса, когда в кресле, на боевом посту, меня почти сморила
дремота, я опять услышал стук.

Я быстро набросил штаны.

У дверей стоял небритый, заспаннный человек.

Он извинялся, и говорил, что это у тещи на седьмом сломался душ.

К утру журчание прекратилось.

К нам опять пришел сантехник.

Он осмотрел наш туалет.

С трубой всё было в порядке.

Он собрал вещи и ушел. Правда, забыл вернуть на место заднюю стенку,
где был какой-то хитрый краник и проводок, тянущийся к
бачку унитаза.

Поэтому теперь у нас в туалете очень хорошая слышимость. Недавно
Даша со смехом выбежала из кабины, услышав строгий возглас
мужика с другого этажа, обращенный к кому-то из домочадцев: «Я
какаю!».

Но катаклизмы, вроде бы, миновали...

Сейчас соседка заинтересованно читала газету, стоя у почтовых
ящиков, и не обращала на меня внимание.

Она изредка смеялась, читая что-то веселое.

Я степенно поднялся на следующий этаж, прошмыгнул мимо неё.

Открыл мусоропровод.

Мешок был увесистый.

Я вынул из него слишком выпирающую бутылку из-под моющего средства и
прямоугольный пакет от сока. Рассовав эти бонусы по
карманам, я решил упихать весь мешок с помойкой сразу, чтобы,
наконец, с ним покончить, и спокойно идти домой, где меня давно
ждала Даша.

Я вмял весь мешок разом в узкое мусорное вместилище. Ячейка аж
вывалилась от моего нажатия и торжества. Я вставил её обратно,
подтолкнул мешок с помойкой изящным, легким движением, чтобы
он, влекомый собственным весом, начал падать вниз, и быстро
захлопнул хавальник мусоропровода.

Но грохота почему-то не последовало.

Мешок умолк.

Заткнулся.

Застрял.

Где раскатистый шум?

Я открыл мусоропровод.

Мусора в ячейке уже не было.

Я встревожился.

Неужели мешок застрял между этажами? Я здесь новый человек, и опять
замешан в скандале с коммуникациями. Уже успел мусоропровод
забить.

О нет, только не это...

Более того, – промелькнуло, – меня видели.

Это сделал точно я, а не кто-нибудь другой. У меня есть свидетель –
соседка. Та самая.

И у меня нет алиби.

Я опять открыл мусоропровод, снова сунул нос во тьму трубы. Из-за
резкого толчка от стертой металлической ручки отделился
сероватый прах, ударил в глаза и нос.

Тут я вспомнил про чудо-швабру.

Я сунул швабру в мусоропровод, и стал шарить ею, погрузив руку по
локоть в зловеще-темное жерло. Пустое пространство для размаха
руки.

Что это значит?

Где – моя – помойка?!

Мусоропровод отвечал безмолвием. Что ж. Надо проверить затор этажом
ниже, где соседка.

Внизу не было слышно шуршания газеты, но и вызова лифта не было,
звона ключей тоже.

Значит, соседка ещё там.

Я вальяжно спускался вниз на этаж, готовый чуть что приветливо с ней
поздороваться.

Швабра мешала.

Сразу бросается в глаза.

Вот если б в куртке была петлица, я бы прицепил швабру, а так –
словно балласт какой-то.

Из кармана торчит пустая банка от моющего средства, которая не
влезла в мешок. В другом кармане – неуместный пакет от сока.

Соседка стояла неподвижно, в весеннем плаще и в очках, и по-прежнему
увлеченно читала колонку анекдотов на последней странице с
сосредоточенностью женщины, которая из-за стресса легко
переключается от истерики к веселью и обратно.

Она и не думала уходить.

Сейчас увидит, как я ношусь то вверх, то вниз. Подумает, больной.

Всё это работает не на имидж нашей квартиры.

Возле почтовых ящиков стоял запах газетной печати.

Я решился на последний отчаянный опыт: если уж засорять
мусоропровод, так до кучи.

Я обошел соседку. Я открыл железный ящик, и бросил банку туда.

И я услышал: банка полетела безо всяких препятствий, с характерным
звуком пластмассового перекатывания.

Правда, очень коротким.

Я возликовал. До меня дошло. Это ведь всего лишь третий этаж. А на
Чикина мы живем – на четырнадцатом.

Поэтому там мусору, конечно, дольше лететь. Оттого и звук более величественный.

С четырнадцатого он летел бы долго, с лавинообразным громом, будто
катятся валуны.

А тут быстро, словно кто-то с шуршанием перетасовал карты.

Я радостно поздоровался с соседкой. Она ответила мне кивком.

Запыхавшись, не подавая вида, я спустился ещё на этаж.

Там был уже выход на улицу.

Значит, это нормально.

Значит, мешок просто упал на землю.

Значит, жизнь продолжается – на равных правах со всеми жильцами!

На душе потеплело. Мы находимся в плену наших представлений, которые
ограничивают наше воображение и устанавливают ложные
границы между людьми.

Я вызвал лифт. Обнаружил в другом кармане куртки невыброшенный пакет от сока.

Я поднимался в лифте, глядя на себя в зеркало.

Я взрослый человек.

У меня щетина.

Скоро у меня родится сын.

Выкину-ка я этот пакет дома, в мусорное ведро. Это будет наша
маленькая плата за интересный опыт.

Дарья давно ждет меня, простого непутевого одинцовского парня.

Я ехал в лифте.

Нет, всё же, абсурд: из одного мусорного ведра в одном доме – в
другое мусорное ведро в другом доме. Тем более, что эта упаковка
от сока займет добрую половину пакета.

Выйдя из лифта, я спустился на полэтажа, с лязгом открыл ячейку
мусоропровода. Уверенно бросил упаковку, и выслушал, как она
грохочет, падая в тартарары.

На пятом звук дольше. Привычнее, и поэтому ласкает ухо.

Я поднялся, и стал открывать ключами дверь.

Дарья, услышав, что я шуршу ключами, сама открыла вторую.

– Ты где так долго?

– Дела… Ну, вот я и дома. Home, sweet home.

– Слушай, а ты мусор не вынесешь заодно?

– Давай завтра. Я с утра на Чикина пойду, и выкину. Что щас со мной
было... Комедия.

Я огляделся.

Рассказать, что ли, милой про мои страдания с мусором? Хотя это вряд
ли сработает на мой имидж.

– Что ты говоришь? – спросила Дарья под шум воды.

– Щас, говорю, соседку нашу видел. Поздоровался.

Пусть это будет нашим с мусоропроводом секретом.

Я заварил себе чаю, и сел напротив Даши.