Проза

Из цикла

Одинцовские рассказы

Маме

Футбол

Мы открываем футбольный сезон.

На улице весна.

Я шнурую задубелые, немытые кеды.

Я знаю, что на том конце города Саня уже сидит в ожидании на ящике
с гуталином в коридоре, а папа надевает спортивную куртку и большие
кроссовки.

Я долго собирался, и, наконец, выхожу.

Когда я прихожу на поляну (для нас это – поляна, хотя площадка
находится на бугристом холме, она посыпана крупным гравием, и
поэтому называется «на камнях»), игра уже в разгаре.

Саня руководит толпой маленьких матерящихся футболистов.

– Федь! Давай играть! – кричит мне вратарь, парень полный, добрый,
шепелявый, с задержками в развитии.

Мы начинаем заново делиться:

– Нам вот этого!

– Возьми лучше его, он нормально играет!

– Нам синего!

– Пусть Некит за нас идет!

– Скинемся! Я не хочу за них!

– Комано-водано, цу е фа!

Поделились.

Все бегут на мяч, который укатывается в низину, где растут молодые
елочки, веревками привязанные к деревянным столбикам, врытым вокруг
них по периметру.

Толпа спрыгивает с холма, чтобы завладеть мячом, который скачет
всё дальше.

– Мы что, без «ушла» играем? Или с «ушло»? – громко кричит вратарь.

Двое самых активных заигрались с мячом уже возле лавок, где мужики
пьют пиво, вблизи луж, где моются голуби.

Пока эпицентр игры далеко, мальчик ростом повыше берет Ромика
за голову, и пытается с силой оттолкнуть от себя ногой.

Ромик отбегает на шаг, пугливо улыбаясь.

Оба смотрят на меня.

– Так, ребят, вы играете, или как? Сторожи игрока, – говорю я
агрессору, и показываю на Саню (он сейчас – соперник). – А ты,
Роман, в защите стой.

Но Саня, несмотря на эти тактические ухищрения, вскоре забивает
два гола.

На воротах в противоположной команде – мальчик лет десяти. На
нем военная форма: он в камуфляжной куртке и штанах. На нем солдатский
ремень. На нем кепка с надписью «Toyota».

За мячом он ходит медленно, вразвалку, как бы прихрамывая. Пацаны
смеются:

– Из армии пришел, устал…

Вскоре наш полный голкипер опять неуклюже пропустил между ног.

Он держит мяч за полуотодранный кожух, как тяжелую ношу. Противник,
забивший гол, кричит ломающимся голосом: «Очкист!». Папа проводит
неплохие атаки. Их команда с чудовищной легкостью забивает ещё
три.

В чужой команде – пацан с красными губами, розоволицый, с веснушчатым,
возмущенным лицом.

Он ленится играть, то уходит с поля, то возвращается обратно,
и постоянно задирается ко всем без разбору. Мне, например, он
насмешливо сказал, когда увидел, что я ошибся: «Ха! Пас продрюкал!».
Парню с надписью «Вагнер» на майке он небрежно бросил: «Ты не
Вагнер, а ты фигня!».

После каждого гола наш неторопливый, массивный вратарь (про него
на перекладине написано: «Леха здесь не трогай а то укусит»),
опираясь о столб, с мячом подмышкой, спрашивает меня:

– Федь, а мы сравняем?

– Конечно, сравняем!

– А по пенальти будем?

– Всё может быть...

Воодушевляясь, он кричит задиристому пацану, не поспевая за собственными
словами:

– Мы ещё выиграем у вас медальки! Иди отсюда!

И с силой бьет по тугому мячу.

Все бегут вперед. Вместе со всеми – маленький голубоглазый мальчик,
которого никто не замечает.

Он то и дело подтягивает слишком длинные рукава черной куртки,
напоминающей тулуп, ходит по полю и разговаривает, кажется, сам
с собой:

– Пасок бы! – шепчет, грустно вздыхая.

– Так, давай! Беги вперед! – я хлопаю его по маленькой спине,
впервые заметив, что он у нас есть. – Ребята, мы должны сравнять!

Я навешАю с углового, кричу ему: «Открывайся!», и про себя думаю:
«Ну, тянись, тянись!».

Он пробегает мимо, не допрыгнув до мяча. Опять ходит по площадке,
протяжно вздыхая.

Мы пропускаем ещё и ещё.

Один игрок нашей команды чуть что, сразу ложится и неподвижно
лежит на гравии, как бы упав замертво. Другой дезертировал, якобы
уйдя за водой.

Команда разваливается. Вратарь громко канючит:

– Давай переделимся! Федь!

– Не бойся мяча! Чё переделиваться… Выходи на мяч!

– Они слишком сильно бьют…

– А ты бей – сильнее! Ребята, собрались! Мы – команда!

Пацаны бегут в атаку в ожидании паса.

Защитник, мальчик постарше, заговорщицки, с нетерпением просит:

– Дай, пну.

– Ну, пни, – говорю я.

Мяч попадает по попе проходящей мимо большеглазой девочке с длинными
волосами, с веником в руке, которым она машет в разные стороны,
бродя по полю.

Её испуг, неожиданность её появления, произвольность полета мяча,
– всё вызывает гогот игроков.

Вдруг мне дали передачу.

Вижу, их вратарь куда-то исчез.

Перепрыгиваю через перекладины низких турников.

Бью в пустые ворота… о чудо! – забиваю гол. Наш вратарь вопит
яростно, торжествующе.

Маленький мальчик в куртке до колен, который только что вздыхал,
теперь радостно прыгает:

– Это от моего паса забили! От моего!

И тут я вижу: в отдалении от ворот их сбежавший вратарь-»военный»,
упав на того краснощекого парня, который ко всем задирался, зажал
его всем телом, и в аффекте и озверении гнева лупит кулаками по
голове.

Оба повалились на траву и катаются в напряженном клубке драки.

Только и слышно, как первый восклицает, запыхавшись:

– Чмо! Чмо!

Второй старается заслониться, хватая «военного» за подбородок.
Вокруг топчутся ребята, боятся влезать.

Мы бежим туда.

По дороге встречаем тетку с сумкой, которая остановилась, и глядит
испуганно:

– Вы посмотрите, как он его мутузит!

Саня резко втискивается между драчунами, хватает одного, оттряхивает
от другого.

«Военный» стремится вырваться, обманом настигнуть врага.

Краснощекий стоит в замешательстве, потом убегает, перепрыгнув
через ограду.

Саня ведет «военного» к воротам.

Топорщится ворот камуфляжа, задрана тельняха.

Саня приводит его в чувство:

– Он убежал. Он дебил. Успокойся. Всё.

«Военный» растирает слезы рукавом на обиженном лице.

Ребята шутят, осторожно оглядываясь:

– После армии пришел, накачался…

Мы возобновили игру.

Я споткнулся о камень, падаю коленкой в грязь, а сзади, словно
стервятник, мяч уже подобрал Саня. Все наши опять убежали в атаку,
и никого н и я чувствую на бегу, что долю секунды не успеваю,
чувствую такой же азарт от того, что не успеваю, что и двое из
моей команды, бегущие слева и справа, такую же упругость воздуха
– все это сложилось в один замедленный момент, гибкий, плотный,
который мгновенно исчезает ет в защите, я поднимаюсь, бегу за
ним, и все вокруг, опомнившись, тоже бегут за ним, и я чувствую
на бегу, что долю секунды не успеваю, чувствую такой же азарт
от того, что не успеваю, что и двое из моей команды, бегущие слева
и справа, такую же упругость воздуха – все это сложилось в один
замедленный момент, гибкий, плотный, который мгновенно исчезает.

Саня пушечным ударом забивает девятый гол. Мяч улетает далеко
к подъездам.

Опять двадцать пять…

Вдруг кто-то из ребят кричит, обращаясь к папе:

– Дядь Андрей, ваш мячик собака ест!

Наш мяч оказался добычей овчарки. Мы зовем её хозяина, который
стоит в компании возле подъезда рядом с машиной. Кобель вгрызается
в мячик.

Хозяин подает реплики издалека, держа руки в карманах, не подходя.

– Это не наша собака! – кричит он, и эхо отлетает от стен домов.

– Значит, можно отстреливать? – кричит папа в широкий весенний
воздух.

– Пали! – ответ гуляет в окрестном бетоне.

Наконец, мяч прикатывается от ноги молодого человека из компании,
который даже говорит «Извините», и, сутулясь, уходит.

Вскоре за папкину команду зашел новый смуглый крепыш вместо двух
«мелких», убежавших домой, и забил последний гол.

За строящимся домом садится солнце.

Папе звонит мама, которая возвращается из «Ашана», её надо встретить.

На самом деле, пора.

Саня, папа и я пожимаем маленькие ладошки.

Пожимаем не по годам крепкую и костистую руку «военного».

Пожимаем руку Лёхе-вратарю в его пупырчатой хозяйственной рукавице
для огородников.

Вратарь запыхавшись, совестливо, с печалью в голосе спрашивает:

– А завтра придете? Завтра вы будете играть?

Ему некуда торопиться, он целый день во дворе, и ему нравится,
когда в футбол играет много. Он утирает мокрым рукавом слюну с
губ.

– Ну, может, и придем. Как получится, понимаешь. Много дел.

– А сколько?

– Ну, много.

– И Андрей придет, и Саня? Ты им скажешь?

– Скажу.

– Вы приходите, Федь.

Запыленный, возвращаюсь домой.

Даша смотрит, как я сажусь за стол в грязной футболке и шортах.

Я хочу рассказать ей о захватывающем матче, но говорю сплошными
междометиями.

Я наливаю в стакан соку, и пью его, жадно двигая кадыком.

Я обнимаю Дашу.

Я говорю, что лет через сто на площадке будут бегать другие дети,
или дети детей, или дети детей детей, и я надеюсь, что всё будет
в порядке, и они будут играть в футбол и резвиться.

Только драться, конечно, нехорошо.

Даша намекает, что неплохо бы мне помыться. Я послушно иду в душ,
нехотя приподымаясь со стула.