Проза

Была зима. Снег падал, падал, заваливая крыши домов, нагромождая во
дворах пышные сугробы, и город превращался в сказку. В этой
части города было особенно уютно.

Желто-выбеленные пятиэтажки с полногабаритными квартирами и снаружи
выглядели по-графски шикарно. Карнизы, балконы на
декоративных архитектурных подпорках.

Во дворах к чугунным оградам примыкали арки. На арках были надписи:
Алиса, Гулливер…

Каждый раз, попадая в лабиринт близлежащих городских улочек рядом с
этими необычными дворами, в коих и детские городки были
дизайнерски решены очень интересно, Владислав словно чувствовал
магическое кольцо. Дело в том, что стоило какому-либо
человеку попасть в этот район и пойти пешком, ну, например, в
городскую больницу, где делали серьезные операции, он тут же
находил двор Гулливера или Алисы.

Хотя ему и приходилось плутать, путник, решивший сократить путь
дворами, мог попасть во двор Алисы и, сделав крюк дойти до двора
Гулливера, что на пять-шесть домов дальше по кварталу и,
что самое невероятное, – вернуться опять к Алисе.

Владислав с детства чувствовал на земле необычные дорожки,
спрятанные от людей. И где бы он не находился – эти невидимые дорожки
напоминали о себе. Он даже стал различать перекрестки,
кольцевые и другие перекрестные линии этих дорог.

Это чутье ему было дано от рождения. Еще будучи маленьким ребенком,
он мог заметить что-то необычное, чего взрослые не замечали.
Ну, например, человека-египтянина, который сидел у них в
кресле, пока мама собирала его в детский сад рано утром.
Большую обезьяну, прыгнувшую на стол прямо из угла комнаты, когда
дома кроме него и бабушки никого не было.

Однажды маленький Владик зимой гостил у бабушки, он долго стоял у
большого окна и таращился на пустой пруд, как выяснилось
позже, наблюдая, как на нем, на его снежной чистой перине, вокруг
которой торчали обломки сухих камышей, своеобразный
сказочный народ устраивает представление. Этот сказочный народ
просто жил там, на старом заброшенном пруду, и когда его жители
стали замечать, что и мальчик их видит, то ушли в другие
места строить свое счастье.

А маленького Владислава водили к психиатру и поставили диагноз –
склонность к галлюцинациям, и сочинительству.

В школе Владислав замечал в сверстниках причудливые формы головы и
открывал в них второе лицо. Иногда он смеялся над уважаемым
всеми героем, видя его мышиное лицо и причудливые уши, мочки
которых срослись с подбородком. И мог удивиться окружающему
мнению о мнимой красоте какой-нибудь зазнайки – красавицы
класса, обнаруживая как раз в скромном и забитом однокласснике
горящее сердце и правильные благородные черты лица;
невидимого лица. Он также видел, что люди делятся на краски и
говорят тоже красками.

Его раздвоенность не понимали окружающие. Многие держали его за
больного чудака. С годами Владислав вылечился. Он перестал
заглядывать в другие миры, но он чувствовал их присутствие. А
тяга к сочинительству переросла в талант. Да! – и у него
развилось – воображение! Именно оно сделало из него интересного
человека.

Владиславу Сергеевичу было к сорока, когда он, будучи неплохим
литератором, выиграл премию – «Золотая луна», в категории –
фантастическая проза, за цикл рассказов под названием: «Город в
паутине»

Во двор Гулливера он тоже пришел не совсем по случаю. Прожив в своем
городе хороший отрезок времени, он много чего
прочувствовал. Например – место своей первой любви. На том месте до сих
пор можно было постоять, словно под лечебным душем, и,
напитавшись приятными воспоминаниями, снять душевную тяжесть. А
сколько улочек, двориков, районов мог разделить Владислав на
плохие и хорошие, злые и добрые, зеленые и красные…Зимою,
словно магическое кольцо всевластия, завладевшее помыслами
своего хозяина, – известного Фродо; путь от Гулливера до Алисы
вокруг хоккейной коробки и ряда домов притягивал и его
взрослую душу.

Не было и года, чтобы он не появлялся в этом районе, в этих
необычных двориках, руководствуясь больше житейскими причинами, но
попадая в энергетический узел невидимого мира.

В этом году власть невидимого пути усилилась. Владислав Сергеевич
хотел нащупать, исшагать, прочувствовать источник этого
притяжения – и он в конце-концов оказался в темном подъезде.

Никакого страха, наоборот, радужные энергии, словно волшебный
сквозняк охватили его, когда он стоял перед маршем первого этажа,
смотря на лестничную клетку.

Ему даже показалось, что дверь первой квартиры отворилась, и он
услышал радостные голоса, музыку, детский смех. Знакомый запах
детства, забытого народа, оставленного где-то там на старом
пруду, всколыхнул его еще не зажиревшую душу, и Литератор не
заметил, как вошел в квартиру.

В первые мгновения ему показалось, что он стоит на краю пропасти.
Настолько грандиозен был масштаб увиденного: все тот же пруд в
глубине оврага и белеющий косогор над ним. Владислав
Сергеевич не удивился, когда под ногами пополз косогор, и он уже
стоял на ступеньках, сбегающих – нет, не на пруд, – а на
сцену. Вокруг выросли амфитеатры, бархатные кресла залоснились
справа и слева по проходу.

Похоже, на сцене должно было что-то произойти. Веселый смех раздался
позади него. Он оглянулся, за ним повалила толпа, точнее
детвора, подростки, иногда появлялись и взрослые.

Оттиснутый потоком Владислав Сергеевич сел в удобное кресло. Скоро и
зал и амфитеатр были ощутимо заполнены. Зазвучала музыка,
свет стал незаметно исчезать. Появились первые персонажи, но
не со стороны занавеса, а вслед за зрителем. Каждый персонаж
спускался со ступенек в такт музыке, которая просто
зачаровывала своими ритмическими штрихами. Сказочные герои были не
связаны между собой ни каким сюжетом: волки, ласточки,
бабочки, козлята, снежинки, капельки, звездочки – все они
спускались к сцене и заходили на нее, общаясь по дороге со
зрителями и раздавая им сказочные огоньки. Огоньки эти пропадали в
маленьких ладошках благодарных зрителей, и казалось,
приносили им неописуемое счастье.

Владислав Сергеевич не заметил как началось представление , но то
что он увидел, произвело на него огромное впечатление.

Как и зрители, артисты были в основном детьми и подростками, но были
в малом количестве, среди них и взрослые.

Среди прекрасного хаоса пролога постановки и многогранности таланта
ее исполнителей чувствовался сюжет.

И вообще в этом новом открытом театре все очень хорошо ощущалось
внутренне, чувствовалось и уже не было столь важным условием, –
что может бабочка выручать из беды большого дельфина, а
ласточки отвоевывают у волков и тигров, маленьких козлят. Не
было также принципиально, что непонятно откуда взявшийся
красочный бразильский карнавал вдруг растворялся в облаке снега,
а новая зимняя сказка пела песню, превращая под ногами
зеленую траву в ледяной каток бирюзового цвета, на который со
всех ног кинулись маленькие зрители и одев коньки, выданные им
лисятами и зайчиками, стали кататься и даже создали красивый
фигурный круг.

Все актеры этого театра могли петь, танцевать, и не было отличий
между певцом, танцором и по-настоящему талантливым актером.

Владислав Сергеевич упивался атмосферностью театра. Музыка, свет,
ритмы, живые люди магически воздействовали на зрителя.

Не успев опомниться от аргентинского танго, он попадал в чары
русской кадрили, а когда космические звезды зажгли в своих ладонях
своеобразные огоньки и весь зал утонул в фиолетовом свете,
казалось, между космосом и сценой нет ни потолков, ни
дверей.

– Держите небо! – вдруг прозвучал голос волшебницы, когда она
перестала танцевать и все вдруг подняли руки к небу.

Владислав Сергеевич тоже поднял руки к небу и почувствовал, как
кисти его рук провалились в едва осязаемую материю. Было
приятно, через руки в его сердце пролилось столько счастья!

– Держите небо! – крикнул Владислав Сергеевич и даже встал со своего
места. Он хотел раскопать, разворошить сказочную массу и,
похоже, залез в нее по локти, плечи. Скоро яркий свет хлынул
ему в лицо и ослепил душу.

– Вот дурья башка! Да уйди в сторону чокнутый! – услышал он
откуда-то сверху.

Придя в себя, он застал себя с вытянутыми руками, а на него сыпалась
снежная пороша, которая слетала с крыши, на которой уже
орудовали работники ЖЭУ, сбрасывая снег. Арка у подъезда и
забор были обнесены красной лентой. Одинокая пенсионерка еще раз
напомнила: «Правда, что издеваешься – уйди! Лопата упадет
или снег – вон, сколько травмированных.!» – она ткнула клюкой
в сторону больницы.

– Там и подержишь небо! Вот насмешил – дурковатый! – смеялись сверху
рабочие, кроша на кровле пласты снега.

Владислав Сергеевич, отряхнулся и, извиняясь, пошел домой. Через
какое-то время он вспомнил – что с ним произошло, и принялся,
было записывать, но куда – там!? Как можно описать то, что
невозможно описать словами. Только, что был придуман заголовок
– «Один спектакль!» Потом, был придуман другой заголовок –
«Тайна темного подъезда», затем «Алиса» и «Двор Гулливера».
С Сюжетом было сложнее: «Один человек ходил по кругу, пришел
во двор, зашел в подъезд и увидел спектакль…»

Владислав Сергеевич хотел описать увиденное, услышанное и
прочувствованное им впечатление, но сказочный народ, очевидно, не
давал повода для размышления.

Побывав на прежнем месте, Владислав Сергеевич убедился, что
энергетические мосты сожжены, а в подъезде воцарилась пустынность.
Правда на буквах А.Л.И.С.А и Г.У.Л.Л.И.В.Е.Р., что
прикреплялись к аркам по дуге; все также приветливо лежал снег, и
каждая буква носила свою шапочку.

Владислав Сергеевич с грустью заметил, что волшебство перестало им
улавливаться, но запас творческих сил привел его в сценарное
искусство.

В его книгах появились пьесы и инсценировки. Его новые идеи стали
воплощаться в кинематографе. И однажды он услышал, как его
назвали мастером.

Да он и был мастером, Гулливером.