Проза

Отрывки из романа

Начало

Продолжение

* * *

Лера сидела в кресле перед окном, поглаживая кота, уставясь на
неяркий шар фонаря. Редко-редко какая машина проезжала –
полтретьего ночи, почти все уже приехали куда хотели.

Спать не моглось. Сон, приходивший на помощь почти всегда, вдруг
застрял где-то, пасуя перед ее впечатлениями от сегодняшнего
вечера в кафе.

…

– Мы ждем еще одного человека, – сказал подошедшему официанту муж
Маши – Лера уже знала его имя – Влад, – закажем попозже.

– Кто придет? – она вдруг ощутила тревогу, почему-то представилось,
что Сергей. «С какой стати?» – уговаривала она себя, – «мир
не настолько тесен, чтобы я встретилась с ним еще раз, я не
хочу, не хочу, не хочу!»

– Одна женщина должна подойти, я пригласил ее, – улыбнулся Влад.

«Одна женщина? Он увлекся кем-то, и Маша теперь может получить
развод?» – мелькнуло у Леры, – «но как же…неужели я ошиблась?»

– Мне нужно отойти на десять минут, – Влад поднялся, беря со стола
мобильник, – я попрошу, чтобы Вам принесли кофе. Или чай?

– А можно молоко? Холодное?

Влад удивленно взглянул, кивнул и отошел от стола вглубь зала.

Лера рассматривала лежащую перед ней на тарелке белую льняную
салфетку, сложенную в затейливую фигурку.

«Я сто лет нигде не была, но не хочу смотреть по сторонам. Боюсь
людей? Боюсь предметов? Шиза какая-то…

…вот край занавески вижу, тяжелое плетеное кружево по краю, красиво.
Но не хочу поднять взгляд и рассмотреть карниз.

…вот край красной скатерти на соседнем столике, и темнокоричневые
ножки стула и черные лаковые лодочки на шпильке, тонкие
щиколотки в черных колготках…или чулках…

чулки, наверное, на широкой кружевной резинке, за которой белая
кожа, и от этого контраста у кого-то заходится сердце при
взгляде на …

что за чушь я думаю, божемой, смотри лучше на салфетку…

как называется это искусство складывать объемные фигурки из плоских
листов? Оригами… оригами – да, почему-то вспоминается
японский журавлик – что-то такое хрупкое, болезненное, прекрасное…

«Вы прекрасны в этом платье», – так он сказал, и был серьезен и
бесстрастен, этот чужой, холодный мужчина, Машин муж Влад,
который сейчас ждет какую-то женщину, она придет сюда, и надо
будет улыбаться, наверное, а я даже не знаю, зачем я здесь…

Ах, да, ведь это он привез меня к себе, а потом сюда, ну так ведь он
сам и объяснит всё, зачем же я мучусь тем, что говорить, я
просто буду смотреть и слушать, и вообще, не о том ли я
давала объявление в газету?»

Лера подняла голову и чуть улыбнулась, стало легче.

«Итак, я здесь, чтобы слушать, только и всего. А новое платье – это
просто служебная одежда, как белый халат или униформа».

Новое платье очень ей шло. Как раз такое, как в рассказе Дилириум, –
светлая туника с неширокой атласной лентой под лифом. К
платью прилагались длинные плотные леггинсы в тон и того же
цвета атласные легкие сапожки на плоской подошве. Все вместе
почему-то напоминало Лере балетный костюм.

«А это небольшая компенсация за причиненное беспокойство», – сказал
Влад, зайдя в комнату через полчаса, доставая из плотного
глянцевого пакета коротенькую курточку светлого меха.

Лера, к тому моменту уже надевшая принесенный костюм, уставилась на
витые шелковые шнуры ручек пакета.

«Видите ли», – произнес Влад, – «я не могу заставить Вас принять
подарок. Но Вы могли бы просто надеть это сегодня, для тепла.
Вы меня очень обяжете, исполнив мою просьбу. Если Вы
решительно не захотите оставить мех себе, я просто верну его в
магазин. Согласны?»

«У него дар убеждать», – думала Лера, вспоминая эту сцену с шубкой,
– «а у меня дар принимать броски, видимо…не знаю. Что-то я
совсем перестала наблюдать за собой изнутри – слишком быстро
меняются декорации снаружи. Как интересно он говорит о шубке
– «мех». Какой-то особый сленг людей, не робеющих в мире
вещей…»

– Привет, Лера, – негромкий женский голос прервал ее размышления.

«Сейчас я подниму голову, и увижу … кого? Судя по шелковистому
теплому голосу, увижу молодую женщину, лет двадцати пяти,
холеную, милую, беззаботную и … здоровую. О-о-о, вот только не надо
это слово, это фигня, это не из моего языка, я просто
отказываюсь думать в таких терминах…»

– Мы ведь так и не познакомились, хотя успели друг другу сообщить о
себе … нерассказываемое, – продолжил голос, очевидно не
смущаясь видом опущенной Лериной головы.

– Вы…ты – Машина сестра? Дилириум? – выдохнула Лера, ощутив как
виски от волнения чуть вдавило внутрь.

– Дилириум? – с удивленной улыбкой произнес Влад, – что это?

– Это маска, Владик, как на карнавале, знаешь? Например, на
венецианском, – улыбнулась пришедшая.

Лера старалась сосредоточиться на лице Машиной сестры, рассмотреть
черты, уловить сходство, но ничего не получалось – веселящее
облегчение от того, что ей не придется знакомиться с пассией
Машиного мужа слегка опьянило, и оттого, лицо Дилириум
виделось ей немного «не в фокусе».Тогда она прикрыла глаза, и
откинулась на спинку кресла, чуть уперев ладони в край стола.

– Ты уверен, что ей по силам такое времяпровождение? – раздался
голос Машиной сестры.

– Нет. Но я в отчаяньи, – голос Влада был почти бесстрастен, – вчера
она заявила, что эта девушка – единственная, кто может на
нее повлиять. Я должен контролировать ситуацию. Я мужчина.

– Что ты собираешься делать? Маша знает, что мы здесь?

– Нет. Она не знает, что мы здесь, я не знаю, где Маша, так что всё по-честному.

– О, господи…

Лера открыла глаза.

– Не беспокойся. Я уже прихожу в … в себя, – улыбнулась она, –
и…здесь готовят суп?

– О, здесь готовят такие супы, Лера, – Влад заметно воодушевился, –
например, ботвинью из раковых шеек. Хочешь?

– Очень! – Лера чувствовала себя почти счастливой. Привычная
слабость чуть отступила. Чуть отступила в тень, и терпеливо
поджидала момента вновь войти в тело.

Официант записал заказ, разлил по стаканам «Перье» с запахом лайма, исчез.

Влад извинился, и вновь отошел от стола ответить на звонок по мобильному.

– Кстати о масках, – заговорила Машина сестра, – а меня всегда
тревожили эти венецианские карнавальные надевалки на лицо,
которые с дли-и-и-инным таким клювом.

А недавно один друг рассказал, что маски эти придумали в страшное
время – во время эпидемий чумы.

Люди пытались как-то заслониться от заразы, ну и вставляли в ноздри
такие длинные турунды, пропитанные чем-то. Эти фитильки
торчали из ноздрей сантиметров на десять. И чтобы обэстетить
как-то этот видок, придумали надевать маску такую с «клювом «,
прикрывающим, «фитильки».

А позже кто-то придумал раскрасить эти маски и надеть на карнавал.

Оттого-то они мне и страшны, видимо – несут инфу о собственной
этимологии: аккумулированный страх многих людей, а я ловлю. Я
вообще легко всякую дрянь и мерзость славливаю на свой радар. И
тревожно сжимаюсь.

– Как тебя зовут? – спросила Лера.

– Ты будешь смеяться.

– Почему? У тебя странное имя? Пелагея? Прасковья? Феонила?

– Оооо…я знаю, ты девушка с воображением, – рассмеялась Машина
сестра, – но всё проще. Меня зовут Лика.

– Лика?! Лика??? А вот …твоя повесть «Тетра»…я читала…там …

– Юго? Ты хочешь спросить об этом?

– Да. Ты…ты его…выдумала?

Лика улыбнулась:

– Я думала ты спросишь то же, что обычно спрашивают все: «Ты его полюбила?»

– О…я не… я, понимаешь, почти не живу в реальном мире, где
отношения, страсти, любит-не любит…

– И всё же, ты задала единственно правильный вопрос.

– Значит, всё-таки выдумала?

– Да. То есть, нет. Это он меня выдумал.

– Нннне…я не совсем понимаю…

– Я потом тебе расскажу, хорошо? Если только ты не…не разберешься
сама. Мне почему-то верится, что ты – разберешься, – задумчиво
проговорила Лика, – как и в том, во что тебя вовлекла наша
странная семейка.

Она умолкла, глядя в никуда.

– Влад сказал, что перевез тебя к себе, ты как себя там чувствуешь?

– Перевез? – переспросила Лера, – нет, не так…Он привез меня утром в
эту квартиру, просил некоторое время побыть там. В рамках
объявления об услуге. Хочет поговорить, но не знает когда
почувствует себя готовым. Мне, в общем-то, все равно где
зависать, если Кафка рядом.

– Кафка?! «Все равно где зависать, если Кафка рядом» – это просто
постмодернистский слоган! – рассмеялась Лика.

– Ага, – заулыбалась Лера, – только мой Кафка – это кот.

– К-к-к-от ?! – Лика захохотала было в голос, но спохватившись
прихлопнула ладошкой рот, – офигеть! Супер! Ну раз Кафка рядом,
то нашего Владика снести тебе будет легче.

Она как-то враз посерьезнела.

– Пока его нет, расскажу тебе немножко из этой эпопеи, хочешь?

Лера кивнула. Отпила минералки. «Горячего супа-горячего
супа-горячего супа хочу».

– Как-то ночью, – начала Лика, – мне снится, что я вожусь с таким
красивеньким мертвецом.

Ну, просто гламурный красавчик, а не труп. Глаза закрыты, оцепенение
еще не началось, температура тела еще не упала, и даже не
совсем ясно труп ли, но по сюжету сна – считается труп.

А мне – по тому же сюжету – приходится с ним «разговаривать»,
монолог такой сценический произносить. И вот я вижу себя во сне в
купе поезда, что несет меня куда-то стремительно к
неведомому пункту прибытия. Сижу, поправляю лежащий у меня на
коленках, труп молодого мужчины, разговариваю – с трупом! – о
каких-то его траблах. И он, представь, временами оживает и
выказывает понимание.

Потом вижу себя в туалете и чувствую, как уходит из меня вода –
стремительно и обильно, как никогда не бывает в жизни. Ой,
прости, я про туалет за столом, – спохватилась Лика.

Лера рассмеялась.

– И что же дальше?

– А дальше… Днем мне звонит Влад:

– Можно приехать поговорить?

– да.

Приезжает и рассказывает, что пытался покончить с собой тем, что не
ел и не пил никакой жидкости трое суток. При этом вода
покидала организм стремительно, а жажды не было вовсе.

«Я», – говорит, – «такой способ естественный выбрал, чтобы никого не
привлекали по моему делу.

оставил записку предсмертную в которой были одни цифры. Маша бы
поняла что к чему, это касалось только бизнеса, чтобы
вовлеченные в него люди не оказались выброшенными вовне моим
поступком. Но никто посторонний не воспринял бы эту записку
предсмертным посланием.

Но когда почувствовал, что силы покидают настолько, что уже вот-вот
потеряю сознание, то все-таки испугался и открыл дверь в
квартиру. Потом включил телефон прослушать сообщения. Услышал
дочкин голос. Вспомнил твои слова, сказанные накануне. И п е
р е д у м а л умирать. Выпил коньяку и поехал к Маше.
Бороться дальше».

– Н-да...– задумчиво продянула Лера, – сон и явь, однако… тут тебе и
возня с трупом-не-трупом, тут тебе и потеря воды, как не в
жизни... А что за слова, сказанные тобой накануне?

– Да ерунда. Сказала, что никто не может заставить жить или умереть
другого человека. Только сам.

Лика замолчала и снова уплыла взглядом вникуда.

А вчера он пригласил меня с мелкой – ну моей младшей дочкой – в гости к себе.

И мы поехали смотреть закат над озером с высоты восьмого этажа.

Квартирка оказалась хороша.

Безупречно хороша.

Дизайнерская отделка, подбор мебели, вентиляция, микроклимат – всё
очень приятное, без дешевого шика.

Да что я тебе рассказываю, – спохватилась Лика, – ты же сама видела!

– Я…я не совсем понимаю, что именно я вижу, когда вижу, – покачала головой Лера.

Лика внимательно смотрела на нее, не говоря ни слова, ожидая продолжения.

«У нее не такие глаза, как у Маши», – отметила Лера, – «и нос
другой, и рот, и шея и …стать, но всякий, едва взглянув, узнает в
них сестер…о чем я говорила? Ах, да, о дизайне квартиры…»

– Ну вот ты говоришь «дизайнерская отделка», – а я вижу просто
светлые стены, раздвижные ниши – пространство, словно оно было
таким всегда, как горы, море, трава…Я странная, да?

– Ты – чудесная, – улыбнулась Лика, и продолжила:

мы ужинали купленной печеной молодой картошкой, заедая ее белугой
горячего копчения, свежим розмарином и помидорчиками черри,
пили какое-то английское темное пиво с привкусом меда

вернее ела я, а он только говорил-говорил-говорил...

о сестре.

о том, что не мыслит без нее ничего, о том, что она – идеальная
женщина, идеальный друг, идеальная жена, и что он не ценил,
потому что не понимал, а теперь вот она не хочет его слушать,
стекленеет глазами…

Ну вот, потом мы перешли в гостиную.

Свечи, камин, супердорогой коньяк Remy Marten из бокалов ручной
работы...Ой, прости, опять я гружу тебя подробностями, ничего
тебе не говорящими…

– нет, говори, как тебе говорится! – запротестовала Лера, – в этих
незнакомых словах столько музыки и …флёра! Пусть будут!

– Да? Хорошо, – улыбнулась Лика, – словом, я старалась отвлечь его
от темы Маши, переключить его мысли на него самого. Заметила
ему, что он не стал нуворишем, несмотря на стремительное
обретение благосостояния.

Сказала, что мне нравится, что он подтягивается интеллектуально к
тому, что может позволить себе материально, и это красиво.

А потом сказала, что видимо жизнь просто сталкивает его теперь с
вызовом в плане психологии отношений, и от него требуется выйти
в вопросе построения этих отношений на тот же уровень, на
котором он находится материально и интеллектуально.

Я говорила наобум, потому что утешать и поддерживать его как-то надо
было, но как и чем можно утешить, если единственно нужная
тебе женщина не хочет больше быть частью тебя…не хочет и
всё...

Лика помолчала, потом вновь заговорила горячо, словно силясь уговорить кого-то:

– Неважно, что она, скорее всего, переменится к нему, что снова все
будет хорошо, этот брак не таков, чтобы просто перестать
быть…

Ему нужно переживать именно то, что обложило его сейчас.

Он стоит перед вызовом соответствия моменту,

и я тоже, и вчера нам обоим было трудно в одном ключе.

Знаешь, возможно, наибольшее утешение в том и состоит, что кто-то
сходит в твой контекст, и просто стоит и смотрит вместе с
тобой, на летящие на голову миражи кирпичей, вжимая плечи и
уклоняясь синхронно с тобой...

Влад подошел к столу одновременно с официантом, принесшим, наконец, ботвинью.

Суп из раковых шеек с молодым укропом и сливками был так хорош, что
все трое ели молча. Болтали и шутили уже позже за шашлыком
из форели.

А потом…

Лера поежилась, вспомнив, что произошло потом.

– Я позвал тебя, Лика, чтобы ты услышала то, что я скажу сейчас. И
передала Маше. Впрочем, я и сам скажу ей при случае, но,
возможно, у тебя эта возможность появится раньше.

Он помолчал пару секунд.

– Если Маша, несмотря на все мои уговоры, разведется со мной, то я
тут же женюсь на вот этой девушке, – он тронул Лерино
запястье, и уточнил, чтобы не осталось никаких сомнений, – на Лере.

Лика молчала, спокойно смотря ему в глаза. Лера опустила голову,
ощущая, как виски просто вогнуло внутрь, и заложило уши.

– О чем ты сейчас думаешь? – Влад обратился к Лике.

– Вряд ли тебе доставит удовольствие это слышать, – задумчиво
проговорила Лика, глядя в сторону.

– Хорошо, не говори. Нам уже пора ехать. Я подвезу тебя к метро?

– Да. Поехали.

Лера молчала. «Голова удивительно пуста», – подумала, – «в душе тоже
никаких чувств… словно я уже умерла. Наверное, поэтому со
мной обращаются как с куклой. Привозят, увозят, играют со
мной, играют в меня…И во мне нет ни воли, ни желания возразить,
возмутиться, есть только ровное отстраненное любопытство,
словно всё это не со мной…»

– Удивительный проект! – вдруг произнесла она, обращаясь к Владу.

– Поверьте, я бы не осмелился навязать Вам физический брак. Речь о
чисто формальном деле, но…Маше этого бы хватило, чтобы
одуматься. То есть, я верю, что дело до этого не дойдет, и она
одумается раньше. Поедемте теперь, Вы тоже устали.

«Удивительный проект», – вспоминала она сейчас, – «и это всё, что я
смогла сказать…Впрочем, какой смысл произносить то, что не
произносится само…как там в евангелиях? «от избытка сердца
говорят уста»…где тот избыток…нет его…ничто не теснит
настолько, чтобы вскипали слова, ничто…пусть, хоть на что-то сгожусь
людям, пока жива…так, стоп. Давай-ка спать, голубушка, а то
так далеко зайдешь…»

Сон, наконец, прополз в глаза и смежил ей веки.

Кафка перебрался на подушку и привычно устроился у Лериной щеки.

Лика в этот время тоже не спала – вспоминала случившееся в кафе.

«Эта девушка умеет молчать. Умеет и молвить… «Удивительный проект» –
надо же, а… Вместо «Да как ты смеешь использовать меня для
своих манипуляций и предлагать мне сделку такого рода!» она
говорит: «Удивительный проект»… Потом, в машине: «Смотри,
Лика, какое платье на мне – как в твоем рассказе».

Ты сама – как из моих рассказов. Втянуло тебя в нашу «мебиусову
ленту» девочка, теперь держись.

Успела ей шепнуть, пока ехали: «Прости нас всех, детка. Что вобрали
в этот театр абсурда». А она в ответ улыбнулась: «Жизнь
богаче фантазии». Красивая девушка. Нет, не так – прекрасная.
Именно что».

(Продолжение следует)