Поэзия

I
После двухсот фалернского чутко глаза по кругу
Бросим на то, что ныне суть ойкумена, терра.
Вот он, Родос наш! Блин, – дружно скажем друг другу:
Как не прыгай, квирит, а блоха искуснее, стерва.
Так что нам с тобою, тоже живущим, не по
Голенастым кузнечикам дней равнять колесницу.
Коли есть журавль – иже с ним бездонное небо, –
То гори огнем пятерней промышлять синицу!
Что нам, друг мой Спонс, до нубийских слонов ушастых,
Галльских дубов с омелами, гиперборею
Что мы скажем – всегда кривому в снегах ужасных?
То, что Цезарь – отец, конечно, но не хорею?
То, что долу взор устремив сквозь звездное просо,
Августейшая Муза строфою Асклепиада
Или ямбом правит так же легко и просто,
Как допрежь Геракл замочил лернейского гада?
Шанс наш – есть одну чечевицу, сидеть на манке,
День прозревать лишь до́ ночи, уповать на утро,
Ибо непредсказуемее, чем Ананке,
Власть над душой вершит Эрато. И потому-то,
Застолбив синеву зрачками, о том, об этом,
Не Хрисипп, но сужу совсем как заправский стоик;
Мир не стоит того, чтобы не стать поэтом,
Но и стать им – тоже целого мира стоит.
И хотя, как учат философы, мир сей плосок,
Всё же есть в нём место не только купцам для странствий:
Упирая в эфир незримый незримый посох,
Мы не вдаль, а вверх направляемся, друг мой Станций.
Что отнюдь не мешает, время найдя для прозы,
Под пенатами чистить дедовское корыто
Либо вечером встретить рощу, где у березы –
Гриб на стволе, словно высунутое копыто.

23.03.04.




II
Здравствуй, Станций! Альп ледяные кручи
Дышат вновь, и вновь синий-синий иней,
Как поется, лег на дверные ручки,
На скамью в саду, на изгибы пиний.
Нет, и зимний день не кромешен, даром
Что, июньский зной напуская в ванну,
Забываешь под каплуна и гарум,
Каково оно во полях Сильвану:
Было, знай сажал в муравах буколик
На пастуший хер дур, да весь, однако,
Вышел – жаль его, вроде статуй голых
Не обута в злак и по темя нага.
Но опавший клен, сирый сын Помоны,
Сотню рук, чуть март, снова сунет листьям.
А вот мысль о нем – словно кол колонны:
Мысль не терпит, Спонс, об одном двух истин.
Буцефала к двум не прицепишь седлам,
Рим – один, один в нем и Цезарь, и́ я
Выношу вердикт городам и селам:
Царство истин – власть, а стихов – стихия.
А раз так – верней от ушата уши
Достаются тем, чьи и ноги босы,
Ведь на каждый чих мимолетной утки
Не наздравствуешься, покуда боги
Не сошли с ума и не медь Гермеса
Емлет жмень, а плешь млеет в злате Феба.
Выдь на форум, Спонс, – чей там рёв и место
Чьё? Глаза с лихвой упирая в небо,
Видишь лик стиха: в нем одно другого
Сто́ят все слова, словно ветви клена.
Не язык ли то, из чего ab ovo –
Даже боги? Факт, и во время о́но
Некий прах витал там, где нынче атом.
Но Эрато рот – мать любых субстанций.
Так вина ей, Спонс, ей и всем пенатам!
Был бы ритм, а Рим обойдется, Станций.

22.02.06.




III
Видел, Спонс, на днях я, два крупнорогатых Сизифа,
Столь волооких, что грех было б мысль отбросить о Гере,
Камень воза влекли, в пыль нещадно мочась и сипло
«Му-у-у!» из глоток мыча – раз на стадий, по крайней мере.
Люд их пестовал; то начиная в у́пряжи рыться,
То вовсю поклажу сгру́дясь блюсти, в пыли мелькали 
Черносливом голов три-четыре раба-сирийца
Плюс иные, светлее, – возможно, с севера галлы.
Мимо, в оба конца, – на своих двоих, на колёсах,
На копытах коней, на ослах и во многом будучи ими –
В пыль впрягались мы все, кто вожжи зажав, кто посох
В пятерню, пятерней же – каждый своей – и гонимы.
Те Сизифы-быки, если верить возчикам, камень
Кантовали в Помпеи – тут я разом А́вла триклиний
Вспомнил, Спонс, а где Авл, там и лучший в мире ликвамен, –
Но дорожная пыль затыкает собой крикливый
Хор настолько, что нет уже сил отличить от Ливий
Никакую Испанию, Африку – от Китая.
Потому и валяются всюду пути, катая
Лошадьми колёса и тьму полукруглых задниц
Разных рас и наречий всадников, реже – всадниц.
Бич ли, Спонс, воспою, коим вмазал пастырь-Юпитер
По загривкам холмов, проложив тем самым дороги,
Либо всё что угодно, но что в кулаке любитель
Шанса держит, им движим – не столько в края далеки,
Сколько просто вовне, в сладость брака пыли и пота?
О, последний легко замещаем слюной и кровью,
Но священная пыль – никогда и ничем. Потопа
Жди как раз от нее: ее хватит Риму по кровлю.
И, конечно же, злит, когда вскачь возгремят посудой
Своих панцирей квесторы, с виду – дважды Сцеволы,
И вскипает земля над тобою, мелкой паскудой,
Над простою римской овцой, в то время как овцеводы
Гордые уже где-то. Никуда не денешься – имидж!
Лишь вдогон и промолвишь – мол, к месту вровень поспеем!
Тише едешь, мой друг, – меньше пыли к солнцу поднимешь,
Но прибудешь к себе в срок, как эти быки – к Помпеям.
…Илион в колее, осаждаемый пылью, воздух
Чей – отрава богам, скоро, Спонс, мы им же оставим,
Глядя в след от бича, что теряется где-то в звёздах,
Да внимая, как ветр тихо треплет за́ ухо ставень.

21.02.07.