Проза

От Москвы до Калуги

От Москвы до Калуги – целое ожерелье городок – Нара, Обнинск,
Малоярославец.

Какие они?

Сколько ни ездил, никогда не приходило в голову – вдруг, резко
поднявшись, выйти из вагона, наугад, без чёткой цели, прогуляться
по незнакомым улочкам, зайти в храм, пообедать в кафе…

В определённом смысле сила воображения превосходит реальность, и уж
во всяком случае компенсирует её недостатки.

Проезжая Нару, всегда любовался собором – желтоватым, крепким,
старинным, надеюсь; и, несмотря на свою массивность – будто
парящим над городом, осеняющим его зыбким, синеватым, духовным
светом…

Вызу

Эстонское местечко Вызу – рыбацкая деревня, и аккуратные,
бело-красные – мороженое с клубникой! – дачки.

Синий-синий залив, лесная стена с острыми вырезами верхушек на
другой стороне; отраженья деревьев в воде напоминают летучих
мышей, висящих вниз головами.

Мол, обородатевший зелёно-синими, мягкими водорослями.

Гуляя, набрёл на строгую точёную церковь; кладбище возле неё
напоминало обширное, чрезвычайно аккуратное помещение для хранения
бытовых принадлежностей.

Приземистые, широкоплечие памятники, линейно-ровные дорожки, а у
входа – два чёрных ангела, вечно склонённых, вечно плачущих…

Кадриорг

Красный гравий сухо хрустел под ногами, а рыжие беличьи хвосты
мелькали среди обильной зелени. Вороний грай рвал воздух, как
бумагу.

Чёрный, гладкий, мерцающий антрацитом пруд, и толстые ленивые карпы
поднимаются прямо к поверхности из холодных, уютных, илистых
глубин.

В павильоне была выставка венецианского художника 16 века. Маски
карнавала мелькали пестро, не оживая, однако. Таинственно
звучала музыка.

Потом путь лежал к чёрному ангелу над заливом – и высоко поднятый
крест наслаивался на панораму далёкого порта, а залив
синел…несколько сурово, впрочем.

Калязинская колокольня

Калязинская колокольня – метафизический упрёк осуетившемуся
человечеству; гневный суставчатый перст, упёршийся в небо.

Белый пароход, проплывающий мимо.

Кто-то (вероятно, ребёнок) глядя на затопленную колокольню, думает о
рыбах, свободно плывущих, почти летящих меж водных,
сквозных, синеющих пролётов…

Пена желто белеет, и мелькают в ней буроватые комья – неприятным
цветом своим отвечая тёмным потёкам и трещинам на некогда
кипенной колокольне…

Открытки с видами городов

Пёстрые открытки с видами разных городов.

Вода Венеции кажется зеленоватой и стекловидной, а мускулатура
зданий, обнажённая облетающей штукатуркой, наводит на мысли о
средневековье.

Овальная площадь Луки ласково мерцает тому, кто никогда не был в
Тоскане.

Красный двухэтажный автобус на фоне зданий, плотно покрытых
разнообразной рекламой.

Черепичное Велико-Тырново – будто театральная декорация для пышной
постановки, которая никогда не состоится.

Белые валуны перед входом в Дублинский парк…

Весь мир в одном конверте.

Московские подробности

Остались ли где-нибудь в Москве Поленовские дворики? Такие – с
тёплым ощущением уюта (лоскутные пёстрые одеяла, блестящие
шишечки кроватей, самовар, овально искажающий лица), с милыми
галками, неровным (сдёрнули одеяло?) рельефом и акварельным
взмывом колокольни на заднем плане?

Переулочная Москва. Кручёные, кривоколенные, подобные стёртым
лестницам или зигзагам фантазии переулки громоздятся. Теснятся,
несут смиренно разнообразные дома, медовой сиренью вспыхивают
по весне…

И – деловые шары над столицей, шары метафизического свойства;
небоскрёбы, тускло ломающие солнечные лучи, кропотливая муравьиная
суета…

Европа, соперничающая с Азией.

Ночная реклама, истекающая соком соблазна.

И – пушистый, чистый, новый бульварный снег, обещающий счастье.

Крохотный одесский мемуар

Петлистые, лениво-тигровые тени Дерибасовской.

Дюк – а будто бы Юлий Цезарь: лицо безвыразительно, слишком общо.

Потрясающая лестница, суставчатая мощь, и толстое, пышное море,
надёжно хранящее тайны.

А в музее – стенды с монетами, под массивным стеклом – различные
кругляши: блёсткие точки истории…