Литературная критика

Даже не знаю, грустно или всё-таки протестно мне от недавно опубликованных
работ Игоря Кецельмана (сборники миниатюр «Не гордиться, а плакать»
и «Белое лицо бумаги» _ ¹). Они о
том, что пишущие несчастны: писатель одинок, «слабый,
безвольный человек – ничего не могущий в жизни сделать, потому
и ушёл в мир иллюзий – по слабости своей», «Закрыл глаза и живёт
в придуманном мире».

Интересно, а… как автор представляет себе сильных волевых людей?
и то, что же они «могут в жизни»?

В непридуманном мире живёт кошка – она поела, умывается и ничего
не придумывает. Любое её движение – жизнь, по факту. А наши «настоящие»
движения нелепы, поел-умылся – это не жизнь, это пародия. Можно,
конечно, её чем-нибудь разбавить (спортами-сексами-марками-ремонтами),
но что такое разбавленная пародия… Мы векторные,
направленные существа, мы не «где», а «куда», и это «куда» не
дано, его всё время надо придумывать, и только эта придумка и
важна. «Человек» значит «выдумщик», пусть как угодно негордо это
звучит. Он вектор, а факты, не-придумки – скаляр. Слишком тесный
для него мешок – факты…

«Чему завидовать? Славе писательской? Так она не для всех,
один из тысячи…» Я скажу, чему завидую: любому выходу,
выскакиванию, выскальзыванию из этого мешка.

«Наблюдение – это семя. А рассказ – побег из семени, проросток
из реального наблюдения. Шагнул в сторону – новое написал. Рассказ
– побег из тесного мира факта…» Да. И побег не только
в смысле ростка, но и в смысле убегания, самовольного освобождения.
Как же не завидовать?

Не думаю, что это освобождение в никуда, в иллюзию. Пишущий строит
другой мир. Не «естественный», но и не игрушку. Проигрывающий
«реально-окружающему» в пространстве, но выигрывающий во времени.
А время важнее…

«Тамошний», книжный цветок не сорвать и в нашу вазу не поставить,
но цветёт он всегда – во всяком случае, так долго, что от реального
ни воспоминаний не остаётся, ни тех, кто мог бы вспомнить. Книжные
факты, книжные миги не выталкивают друг друга, они есть как бы
сразу всей лентой. Не точечные, а длящиеся, не безразличные, а
окрашенные, различающие – как в мечте или в памяти, как в нашем
понимании, то есть единственно наши, очеловеченные.
«Внешнее» время работает с нами как мгновенное, оно расправляется
с нами помигово – в каждый отдельно взятый миг (и в один из них
– окончательно), а внутри себя мы живём в длящемся, в неубийственном
режиме. Поэтому и постоянные столкновения – со всеми и со всем.
Чуждость… Что делают книги? Они пытаются ввести наше, длящееся,
окрашенное, живое время. Перевести режимы – с убивающего на человеческий,
человечный. Это самая нужная, самая спасительная задача. Может
быть, самая невозможная. Это невозможность и необходимость, –
искусство ведь и занимается невозможными необходимыми вещами.
Не фокусами, а чудесами.

«Пишущий человек – как фокусник – слова из ниоткуда тащит
и тащит, а они не кончаются. Фокусник он!»

Нет, неправильно. Правильно только наполовину. Он фокусник, когда
– идеи, заключения, наблюдения, прочувствования и ещё бог знает
что в записанном виде. И волшебник, когда миры. Когда вот эти
чудеса со временем…

Кто-то всегда фокусник. Не знаю, бывают ли всегда волшебники.
Скажем, у самого Кецельмана есть и фокусы и миры, и вряд ли он
их различает (но пораженья от победы и так далее). Есть «Весталка»
(ж-л «Кольцо А», №32, 2005) – что-то приторно-плаксивое, очень-очень
хорошая девочка очень-очень всех любила, а они!.. И есть «зоопарковский»
цикл (на «Топосе»: «Мёртвая зона», «Вахтёр Роман», «Гепард», «Медведь»,
«Поездка», «Женька» _ ²), совсем не
леденцовый. Миробразующий, пословно, побуквенно.

«…Стояла рядом с секретаршей. В теплой шубке (зима), с
открытой головой – без шапки, без платка. Всегда так ходила».
Вот это отсутствие, опускание местоимений – тёплый, краткий-кроткий
приём. Он позволяет в меньшей степени отстраняться, меньше указывать,
ослабляет «наблюдательский» момент. «Ходила» – здесь нет указания,
тыканья пальцем, как в «она ходила». Но в то же время это «подсушивает»
– как вообще всё, что сужает, сокращает текст. «…Да делать
нечего, придётся ехать. В рот щепотку чая – зажевать, сумку через
плечо. Поехал» – конечно суше, сдержаннее, чем если бы
пропустить через местоимения, пояснения, «чтобы», «потому что»…

«Медведь был медвежонок» – будь он медвежонКОМ,
этот КОМ бы мешал. Было б как будто правильней – но и формальней,
и строже. А строгости уже хватает. Тому медвежонку так уже перебор
– и строгостей, и формальностей, и правильностей… «Всё
правильно, ведь медвежонка украли у мамы-медведицы – убили её,
а ребёнка забрали. (Убили – чтобы не искала.) Украли его, как
же без мешка обойтись!»

Манулы (дикие кошки) поцарапали лаборантку. Заразили кошачьим
СПИДом.

«Я пошел в дирекцию, к начальнику отдела.

– Какая девочка? – удивился тот.

– Ну которая кошачьим СПИДом заразилась. Сам же мне рассказывал!

– Не помню, – отвечал он, пожимая плечами. – За этот год столько
всего приключилось, что и не упомнишь. – Начальник с недоумённой
улыбкой смотрел на меня. И взгляд у него был прямой и открытый.

Почти по Горькому: а была ли девочка?

«Наверно, не была», – решил я. И поехал в Шереметьево…»

«Не была» – это коверканье улыбчивого «не было». Над «не было»
вообще надо смеяться. Потому что БЫЛО. А в этом пространстве –
было и есть. Не спишешь по давности, списывание отменяется, так-то…

Из живого
журнала: «…Если смотреть на мир исключительно глазами Кецельмана,
то «не те люди» работают везде, куда ни плюнь. И мир состоит из
уродов, в котором единственно здоровому бедному автору зябко и
неуютно». Да. Не те люди работают куда ни плюнь. И автору зябко
и неуютно. Поэтому он и отстраивает мир, в который, как лампочка,
включено, вкручено это «зябко и неуютно». Чтобы видно было, отчего.
От «правильностей», которые свинство… А вам – не свинство? «Но
мы-то живем. И ничего, правда? :)» (ЖЖ)

В зоопарк приезжает кинодокументалистка. Со своими намерениями
и «концепцией». Она живёт-и-ничего, она точно знает, что «всё
не так плохо. Животные – это минус. Потому что в неволе. Сотрудники
– тоже минус. В зоопарке эти два минуса сталкиваются, и получается
один большой плюс. Вот об этом я и хочу снимать фильм. Пояснить?»
Не надо. Про плюсы и минусы надо бы объяснить тому медвежонку
– или медведю, который отгрыз семь рук («Он охотился на
посетителей»)…

Документалистка слушает перевозчика и мрачнеет. «Её концепция
рушилась». Вот эта цивильно-трескучая «концепция»
под шумным, обваливающимся «рушилась» – действительно
рушится. Внутри нашего мира она целенькая, а там – уже нет. И
правильностям-свинствам там не так уютно, как здесь. Поэтому ТАМ
– важно. Это счастье, что есть ТАМ (к вопросу о счастье! очень
не хотелось бы переводить его – и вопрос и счастье – в «психотерапевтическое»
русло)…

И к вопросу об общении: тут не плакать надо, что «только
через лист писатель может выйти к другим людям, поговорить с ними.
Иначе никак», а радоваться, что это вообще возможно.
Ведь иначе-то – действительно никак, «устный диалог» не думаю
что возможен. Каждый останется при своём, в своей ячейке, вот,
собственно, и всё. «…Так-то не очень слушают, некогда.
У каждого своё». Да не в «некогда» дело. Перевести, получить
кого бы то ни было на свою территорию, в свой голос – при равносильных
условиях невозможно. Если слышно себя и тебя, будут слушать себя.
Чтобы «перекричать», нужна дополнительная сила. Текст – как раз
такая сила (одна из таких сил, вообще их немного). Можно сказать
так: мы не умеем разговаривать, но умеем читать. Не бывает общений,
но бывают сообщения. И пишущий одинок?

_______________________________________________________

Примечания

1. http://www.newlit.ru/~kecelman/3264.html,
http://www.newlit.ru/~kecelman/3289.html.

2. «Мёртвая зона»: http://topos.ru/article/5222,
http://topos.ru/article/5230,
http://topos.ru/article/5237,
http://topos.ru/article/5245,
http://topos.ru/article/5253,
http://topos.ru/article/5260,
http://topos.ru/article/5269;
«Вахтёр Роман»: http://topos.ru/article/4316;
«Гепард»: http://www.topos.ru/article/4312;
«Медведь»: http://topos.ru/article/4302,
«Поездка»: http://topos.ru/article/4295;
«Женька»: http://topos.ru/article/4027.