Жизнь как есть

Повесть такая – «предчувствие…» Рассказ о художнике и о ценителе
живописи, богатом собирателе картин. Она кончается гибелью
художника, а его почитатель и коллекционер, наконец, набирается
мужества, начинает рисовать сам. Так иногда бывает в зрелом
возрасте, я знаю.

Мне сказала одна умная женщина, ей понравилась книга – «наконец Ваш
герой не маргинал!» Он врач-хирург, гений лицевой пластики,
обеспечен, а как же иначе собирать картины... И всё-таки,
они оба, художник и собиратель, маргиналы. Не бродяги, воры и
убийцы, а люди, уважающие заповеди… и нарушающие правила
обыденной жизни.

Я вырос в годы, когда лучшие – умнейшие, честные были маргиналами.
Не по своей воле. И по своей тоже. Потом… период смутных
надежд, иллюзий, деклараций, суеты... И вот снова все
определилось, кончается как началось – лучшие снова маргиналы. Это не
радует. Но и не слишком огорчает. Общество, люди и власть,
считают, что им не нужна культура. Вернее, нужна, но
управляемая, и сиюминутно полезная.

История повторяется, до скуки знакома...

Период романтического увлечения якобы демократической властью давно
позади. Кончился и период умеренного доверия. Но обходимся
пока без сияющих голенищ. Незаметные ботиночки, убегающие
глазки…

И снова вопрос «с кем Вы, мастера культуры?» решается двояко.

– Мы с вами, только дайте нам, дайте! – это одни.

– Назад, в подвалы! – другие.

Крайности, конечно, беру.

Но подвалы нормальней. Художник и власть несовместны – были и будут.

Я спросил у трех человек:

– Тебе важно, что после смерти будет?

– Интересно – пожалуй, но не важно, – ответил первый.

– Интересно, но только в ближайшем будущем, – сказал второй.

А третий подумал, и говорит:

– А мне всего интересней, что будет через миллион лет. На этом месте.

Мне третий ответ пришелся впору.

Миллион лет проходит… и я снова здесь, такое чудо, представь…

Именно сюда хотел вернуться, и сбылось.

Вижу, совсем другое кругом! Никакой умеренности в климате. Жарко,
душно, желтое небо, выгоревшая трава, саванна, львы…

А кончается… Все равно, похоже кончается.

....... Вот и домик... огород, в нем картошка, помидоры, огурцы...
Трава за домом выше головы. Раздвинешь ее – там белый тонкий
песок, вода… Плещет чуть– чуть, и так каждый день – и
миллион лет покоя...

Миллиона хватит?

Достаточно, пожалуй…

Теперь, что в доме... Вот это уже слишком. Я просто уже без сил.
Сядем на ступеньки. Бегает, суетится головастый муравей.
Термит, что ли? Нет, рыжий...

Что делать будем? Картошку окучивать, помидоры поливать?..

Мой дядя, Иосиф, был настоящий философ. Учился в Германии,
диссертацию по Канту защитил. В 20-ые годы. А в советской Эстонии
философы были нужны другие. И он, чтобы прожить, переводил
эстонских классиков на русский язык. Он прозу презирал. За
приблизительность.

– Не пиши такое, – он говорил.

Я его подвел. Долго держался, а на старости лет начал-таки прозу
писать. Хорошо, он не знает, давно умер. Он часто повторял –
«стоит говорить лишь достойное быть сказанным, и не говорить
того, что каждый сам может подумать». И добавлял –
«Шопенгауэр. Плохой философ, но в этом прав.»

Так началась моя сознательная жизнь. С нескольких книг, которые мне
дядя дал читать. Вообще-то, моей первой книгой был «Робинзон
Крузо», но это в раннем детстве было. А взрослая жизнь с
книг Иосифа началась. «Жизнь как воля и представление»
Шопенгауэра и «Человеческое, слишком человеческое» Ницше. И немного
Гегеля – по старой философской хрестоматии. «Канта тебе
рано...»

Тогда мне было 16, можете представить, что за каша в голове. Никак
не мог понять, что Маркс и Ленин – философы. И что «жизнь
есть способ существования белковых тел».

Шопенгауэр писал – « умственная нищета, запутанность, напыщенность
будут рядиться в изысканнейшие выражения и темнейшие речи,
чтобы прикрыть тощие, ничтожные и будничные мысли...»

Мне было 27 лет, я маялся на Каланчевке, ждал электричку на Тулу. И
разговорился с одним стариком. Он много лет провел в
лагерях, вернулся одним из первых, и ему повезло – дали квартиру в
новом тогда районе, Черемушках, и даже выплатили большую
сумму, потом этого не делали. До 37-го года он был ученым.
Вернулся, и понял, что не может больше заниматься физикой,
отстал от науки непоправимо. Работал в одном из отраслевых
институтов инженером, оттуда ушел на пенсию.

Выжил, но всю жизнь чувствовал себя погибшим человеком.

Он сказал мне фразу, которую я не понял, потому что верил в будущее.

– Мир нельзя завоевать, но можно набрать высоту.

Он посмотрел в небо, там птицы. Весна была, там высоко кружили птицы.

– Не успел, не получилось... – говорит. Тоска в глазах.

А через десять лет я сам потерял все, к чему стремился. Но мне
повезло – никто не отнял, само обесценилось.

Остался рисуночек. На грубой оберточной бумаге, пером, чернилами,
тушью, плохой акварелью…

Размыто при помощи кота Аякса.

Аякс был чемпионом по закреплению пастелей, размывке чернил и туши.
Стоя на полу, доставал картинки на стене на высоте до метра.
Пастель закреплял прекрасно, а чернила опрыскивал
чрезмерно.

Аякс был великий кот, черный, длинноногий, самый быстрый. Благодаря
скорости он прожил семь лет, избежал многих опасностей,
убегал от собак, людей и машин. Жадность подвела, съел крысиную
приманку в подвале. Спасти его было невозможно. Он умер на
третий день, под утро. Я спал, проснулся от того, что кто-то
на груди стоит. Открыл глаза – это мой старый давно умерший
кот Феликс, стоит и рассматривает меня. Приблизил морду к
лицу, понюхал... Я говорю – «Феликс, что, за мной?..»

И окончательно проснулся. Вскочил, подошел к креслу, там лежал Аякс.

Он был еще теплый, только что умер.

Иногда думаю, сердце давно должно разорваться.

Нет, просто жизнь постепенно-покусочно теряет смысл.

Иногда найдешь котенка, вылечишь, откормишь, но в мастерской его
судьба определена – он быстро освоит путь на землю. Держать их
взаперти там нет возможности. Далее жизнь его будет
интересней, нормальней, чем жизнь зверей, запертых дома – он
научится лазить по деревьям, прятаться в траве, подкрадываться к
птицам, он будет свободным, а захочет поесть, всегда сможет
вскарабкаться ко мне, наверх. В сильные холода отсидится у
полутеплой батареи на кухне. Все бы хорошо, если б не люди и
машины. Эти свободные звери до старости редко доживают.
Поэтому я пытаюсь их отдавать в дома, как только приведу в
приличный вид. Сложно, мало кто сейчас берет зверей. Иногда
посмотришь на будущих хозяев... махнешь рукой и уйдешь, унесешь
своего домой. Пусть поменьше проживет, зато на свободе, не
диванной подушкой, кастрированным монстром...

Но бывает, видишь – ничего, вроде люди... И все равно, прощаться
тяжело, и я каждому говорю – «прости, но так тебе лучше».

И веришь, и не веришь своим словам.

С картинами также, знаю – в чужом доме им лучше… Но не хожу, не смотрю...

Если в книге есть зерно, то она автора, пусть через много лет, но
все равно догонит, и то, что написано, приключится.

Искусство – мироощущение. Мировоззрение отстает от мироощущения на полжизни.

У нас была великая эпоха?

Согласен. Время великих войн, тиранов, праведников.

Но вовсе не знаменитых вспоминаю. За правду легче стоять, когда за
спиной великие заслуги. С тобой несколько церемонятся, как с
А.Д.Сахаровым. А вот Толя Марченко, рабочий с 8-классным
образованием, просто стоял и стоял, пока не убили.

Анатолий Тихонович Марченко погиб сорока восьми лет в Чистопольской
тюрьме 8 декабря 1986 года. С августа он держал отчаянную,
смертную голодовку, требуя освобождения всех политических
заключенных. Такое освобождение уже приблизилось и вскоре
началось: в ноябре были освобождены политзаключенные-женщины,
отправлен из ссылки за границу известный правозащитник Ю.
Орлов. Видимо, в конце ноября Марченко прекратил голодовку: от
него пришло внеочередное письмо с просьбой о продуктовой
посылке, не предусмотренной тюремными правилами. Может быть, он
узнал о первых освобождениях. В ноябре Ларисе Богораз, жене
Марченко, был предложен выезд вместе с мужем в Израиль. Не
решая за него, она настаивала на свидании.

А 9 декабря пришла телеграмма о его смерти.

Ольга, моя соседка, целыми днями одиноким и больным людям помогает.
Недавно встретил ее, тащит какие-то тюки своим старухам.
Спрашивает, сколько за электричество плачу. Я сказал, она
обрадовалась:

– Немного. Это Бог для людей электричество ворует.

– Зачем воровать, лучше бы дешевле сделал.

– Не может. Власти не имеет. Но помогает людям – ворует понемножку.

Никакой чуши. Умно думали, и говорили.

Постарели – умней не стали, только хитрей.

Не в этом дело…

В юности мы уверены были, что нас любят и ждут. Не чушь, и не
глупость это – одна из форм необходимых заблуждений. То, что
позволяет делать самое нужное на земле – не приносящие простой
пользы вещи.

«...у нее сынок был ухорез, кромешник, оторвист...»

Был язык, да стерся, сплыл.

Осталось – что? «Типа» да «не въезжаю».

Молодые, не верьте, когда бодренькие старички будут лапшу вешать про
старость, мол, золотое время мудрости. Время дрянь. Бывалые
старики поддерживают миф, а новенькие боятся выглядеть
дураками.

Не видел ни одного молодого дурака, который бы от старости поумнел.
Опытней-хитрей становятся, но не мудрей. И все, что не
успели сделать и выяснить до старости, так и останется – не
сделанным, не выясненным…

Записка на входной двери:

«Прекрасная юная кошечка ждет ласковых рук (прирожденная мышеловка)»

Слышу у магазина:

«Дура эта Козлова тут же мне ногу в гипс замундирила...»

«Редкая семья не сталкивается с проблемой алкоголизма»

Это из рекламы. Она становится единственным источником искренности
на телеэкране, потому что, сама не понимая, проговаривается.
Таким образом, носитель насилия над человеком – «нет, ты
КУПИ!!!» – становится глашатаем правды.

Вот оно – наконец, свободен! – счастливые лица идиотов, отведавших «Даниссимо».

В старости нет преимущества перед молодостью, одни потери и мелкие неудобства.

Результат жизни мизерный, как бутылка с запиской, выброшенная на
обочину, в канаву.

И что-то себе остается, хотя непонятно – зачем… Умирать лучше
опустошенным и полностью исчерпанным, иначе жаль не совсем
вышедших из строя частей организма, а также умственных
приобретений, которые истлеют, в пустой мусор обратясь.

Все-таки, два мелких приобретения я бы отметил.

Первое – странная способность понимать по лицам, по глазам гораздо
больше, чем раньше. Приходит само, никого не научить, к тому
же, опыт горький, потому что много видишь – мелкого.
Человеки все, и ты такой...

Второе не греет, не обнадеживает, и не дается само собой, может
придти, может и миновать. Особое понимание.

Мой учитель Мартинсон любил слово МАКРОСТРУКТУРА – он первый стал
говорить о макроструктуре белков. Сколько верных слов уходит в
неизвестность вместе с людьми их сказавшими... А потом эти
же словечки, мысли возникают снова, и ни в одном глазу –
никто не вспомнит, а человек за это слово, может, жизнь
отдал...

Так вот, жизнь имеет макроструктуру. Архитектуру всего здания, общую
форму, если проще. Откуда она берется, структура эта, чтобы
в случае удачи развернуться? Думаю, из внутренней нашей
энергии, страсти жить, которую мы наблюдаем в каждой травинке,
а вовсе не являемся исключением во вселенной. Такова химия
живого тела. Она живет в малейшем микробе, в червяке… и в нас
с вами. Возможно, мы в недрах гигантского механизма,
который ищет способы развития, и мы – одна из возможностей, может
тупиковая. Биофизик Либерман считал, что всем этим движением
управляет вычислительная машина, или что-то в этом роде,
она перебирает нас и совершенно разумно и бесчувственно
удаляет, если не выпеклись, как хотела. Такая сволочь бездушная,
как говорил мой герой Аркадий в романе «Вис виталис».
Сволочь, не сволочь, но ясно, что лишена и проблесков любви и
интереса к нам, когда мы кончиками лапок, коготками или
пальчиками за нее цепляемся, в попытках выжить и сохраниться. Как
детишки в концлагере – « я еще сильный, могу кровь давать…»
Какая тут любовь, сочувствие, жалость – нас отбирают по
принципам более жестоким и бездушным, чем наших друзей, которых по
глупости «младшими» называем…

Наши лучшие и худшие порывы составляют периоды и циклы, витки
спирали. Вот такое понимание. Может возникнуть. Однако, чаще и
намека нет, одна мелкая предсмертная суета. Но сама возможность
– радует…

Но чтоб это заметить в большом масштабе, и что особо важно – на
себе! – требуется большой кусок времени. Пожалуйста, тебе его с
охотой выдают... Но не бесплатно – стареешь... и теряешь
возможность воспользоваться «макроструктурным» взглядом: ни
ума, ни таланта, ни сил дополнительных на это уже не дадено.

Что сделано, то сделано.

Что случилось, то и получилось.

Но есть небольшое утешение – можно рассказать.