Искусство

Все наши противоречия - расовые, национальные, социальные, культурные, экономические... да что перечислять! - только верхушка айсберга. Огромное несчастье в глубине, в самом принципе выживания и совершенствования всего живого. Принцип выживания приспособленных, возможно, способствует скорости и эффективности продвижения и развития (хотя какого развития?), но, бывает, буксует уже на стадии "дочеловеческой". Такие явления как монополизм и олигархия широко известны в животном мире еще. Маленькие примеры. Возьмите засуху. Или например звери вытаптывают траву (или мы скашиваем ее когда не надо, и часто-часто). Глядишь, несколько лет, и нет травяного разнообразия, а что вы хотите - сильные и приспособленные выжили, одуванчики да лопухи, да простая травка, ничего в них плохого не вижу, но только они везде! Не говоря уж о разнообразии, красивости пейзажа (наши дела), с точки зрения устойчивости урон нанесен, олигарх - "калиф на час", колосс на одной да глиняной ноге, а разнообразие(демократия) в общем свинская система, но оказывается устойчивей к воздействиям, гнется, да не рухнет так в момент, как происходит с монопольной властью...
Выдрамшись частично из строгих генетических запретов животного мира, мы уволокли с собой пусть слегка подчищенные, но все те же принципы - выживание приспособленного да конкуренция за самку. Если уже в дочеловеческой стадии бывают сбои, когда один вид сначала завоюет все и всех, а потом рухнет, стоит условиям ударить в слабое место (а оно всегда найдется) - то у нас сбои эти сплошь и рядом, и пора бы понять, что сам принцип выживания приспособленного губителен, и при нашей настырности и жадности, злобности и жлобстве неминуемо приведет к гибели. Мы умеем определять приспособленность как соответствие правилам и условиям на сегодняшний день, это уже плохо, но еще хуже то, что побеждает тот, кто правила нарушает, но не по мелочам, а кардинально и нагло, при этом защищает свое право не выполнять силой. И, приходя к власти, оставляет за собой право не подчиняться правилам, которые сам устанавливает для слабых.

Когда новый лев, победив старого, разрывает его львят, а львица спокойно наблюдает это, хотя только вчера, рискуя жизнью, защищала... в этом хоть какой-то смысл виден - от молодого львица наплодит детишек посильней, чем от старого... А в человеческих победах часто погибель уже гнездится. В животном обществе приспособленность к выживанию часто (не всегда!) совпадает с лучшей особью, с улучшением качеств, которые самые важные и нужные для вида. У нас немного по-другому стало, из-за культуры и цивилизации, научного и технического развития, которых раньше не было. И этой... морали, тоже есть такая штука, наряду со звездным небом над нами, такая загадка внутри нас... похоже, никому не нужная теперь... Так что выживание-то происходит по довольно примитивным признакам, прежним, а выживают совсем, совсе-е-м не те... Смотрите, кто у власти, разве те, кто обеспечивает наши достижения и удачи? Нет - идиоты, мздоимцы, воры и паразиты, в лучшем случае, ловкие властолюбцы и интриганы. Но зато как приспособлены! Куда до них Ньютонам, Фарадеям и Эйнштейнам, на которых, собственно, и зиждется вся лучшая сторона дел!

По мере старения начинаешь понимать, куда попал. Погрязшие в тех же принципах, что и звери, мы несколько модифицировали старые простые правила, и всё. А с другой стороны - высокопарный треп о милости и справедливости, о морали и заповедях, и что в игольное ушко не пролезешь... и тут же скопом лезут, обдирая шкуру, оттого, наверное, и волос лишились... Ну, не все, но те, кто ради высокого, сидят тихонечко по углам, незаметны... И хорошо, хорошо, когда не замечают их, а то примутся истреблять, как не раз было. Привычка рубить сучья нужные для сидения, тоже из животного мира, только там генетика вовремя останавливает. Даже альтруизм выдумали не мы, о нем знает любая птичка, уводящая хищника от своего гнезда. Это принцип выживания популяции, ранее генетически закрепленный. Теперь мы его выдаем за приказы свыше...
Так что гордиться нам особо нечего, господа.

И все это уже видно на животной жизни! У нас в доме самая слабая кошка умеет гениально открывать все двери и шкафы. И этим пользуются все! - сидят и ждут, пока она откроет, а потом ринувшись на разбой, оттесняют слабую от добычи. Это известно было - давно до нас.
Нужен иной принцип устройства - невыживание всякой сволочи. Но такая популяция при существующих правилах общежития неспособна противостоять наглости старых принципов. Значит, только с нуля. И лучше бы начать не с человека, а прямо с вирусов и микробов, чтобы жили дружно и друг другу помогали. А потом, с помощью миролюбивых и дружных обезьян, возможно, что-то получше и получится, хотя куда медленней, и без такого гвалта, давки и спешки, как сейчас.

Поживешь, и становится скучно донельзя..

 

………………

............

Ирония жизни подобна иронии истории, только, наверное, первична: думая и делая одно, получаем нечто другое :-))

………..

Иногда зритель видит глубокий смысл в выборе предметов в натюрмортах. Ох, это как в жизни, даже когда мы выбираем, или нам так кажется, то это обычно из ограниченного количества вариантов, и того, что (неудобно говорить) под руку попадается. Конечно, среди этого, попадающегося, ведется какой-то малоосознанный отбор, но, уверяю вас, никакого отношения к "содержанию"(житейскому или философскому назначению) вещей, никакого глубокого философского смысла здесь нет. Во всяком случае, автор этого не знает, и не думает об этом. Другое дело, что он оставляет пустоту на своем месте, он оставляет пустое место, пробел, и это как японский рассказик с "обрывом" - раньше будет - провалится, опоздает с молчанием - впадет в мелочность...
Инстинктивно отбрасываются те вещи, которые по чисто худ. свойствам не подходят, а среди подходящих тоже драма - почти все они подходят примерно, и часто не устраивают по каким-то свойствам, например, по размерам. Ведь должна быть драма противоречий по свойствам, и напряженное примирение, и тайная близость, и общность в отношении к свету, а что важней света, трудно вообще сказать...
Благо, что есть Фотошоп, который позволяет некоторые незначительные, но досадные и стервозные признаки умерить, чтобы заиграли важные, и чтобы единство вещей едва-едва, но преодолело их напряженность и разобщенность, а иначе или - "куча мала" или полное одиночество... которое тоже тема, и важнейшая для натюрморта - одиночество брошенной, забытой вещи, например, но тогда надо лаконичней, и убрать лишние вещи, которые своей болтовней будут только загромождать пустоту...

Такие, как этот, неотшлифованные тексты не имеют права на существование (?) в сущности (сомнения с запятой), но иногда они как бутылки в записками, бросаемые в океан, и записка давно стерлась, но все-таки была... Кончится ЖЖ, как все кончается, но возникнет нечто новое. Когда разобщенность слишком велика, то теряется напряженность взаимодействий, а значит теряется и само искусство. Оно ведь, как наука тоже, занимается исследованием связей, первая в виде законов, искусство в виде пристрастий, тяготений, ассоциаций. В самом важном прямые вопросы и ответы дают меньше, чем далекие ассоциации, вспомните хотя бы Шредингера...

..............

Он ходил по комнате и переставлял местами слова.

- Вот так произнести легче, они словно поются... А если так?.. - слышны ударения, возникают ритмы... И это пение гласных, и стучащие ритмы, они-то и передают мое волнение, учащенное дыхание или глубокий покой, и все, что между ними. Они-то главные, а вовсе не содержание речи!

Он и здесь не изменил себе - качался между крайностями, то озабочен своей неточностью, то вовсе готов был забросить смысл, заняться звуками.
Иногда по утрам, еще в кровати, он чувствовал легкое давление в горле и груди, будто набрал воздуха и не выдохнул... и тяжесть в висках, и вязкую тягучую слюну во рту, и, хотя никаких мыслей и слов еще не было, уже знал - будут! Одно зацепится за другое, только успевай! Напряжение, молчание... еще немного - и начнет выстраиваться ряд образов, картин, отступлений, монологов, связанных между собой непредвиденным образом. Путь по кочкам через болото... или по камням на высоте, когда избегая опасности сверзиться в пустоту, прыгаешь все быстрей, все отчаянней с камня на камень, теряя одно равновесие, в последний момент обретаешь новое, хрупкое, неустойчивое... снова теряешь, а тем временем вперед, вперед... и, наконец, оказавшись в безопасном месте, вытираешь пот со лба, и, оглядываясь, ужасаешься - куда занесло!

Иногда он раскрывал написанное и читал - с противоречивыми чувствами. Обилие строк и знаков его радовало. Своеобразный восторг производителя - ведь он чувствовал себя именно производителем - картин, звуков, черных значков... Когда он создавал это, его толкало вперед мучительное нетерпение, избыточное давление в груди и горле... ему нужно было расшириться, чтобы успокоиться, найти равновесие в себе, замереть... И он изливался на окружающий мир, стараясь захватить своими звуками, знаками, картинами все больше нового пространства, инстинкт столь же древний, как сама жизнь. Читая, он чувствовал свое тогдашнее напряжение, усилие - и радовался, что сумел передать их словам.
Но видя зияющие провалы и пустоты, а именно так он воспринимал слова, написанные по инерции, или по слабости - чтобы поскорей перескочить туда, где легче, проще и понятней... видя эти свидетельства своей неполноценности, он внутренне сжимался... А потом - иногда - замирал в восхищении перед собой, видя, как в отчаянном положении, перед последним словом... казалось - тупик, провал!.. он выкручивается и легким скачком перепрыгивает к новой теме, связав ее с прежней каким-то повторяющимся звуком, или обыграв заметное слово, или повернув картинку под другим углом зрения... и снова тянет и тянет свою ниточку.

В счастливые минуты ему казалось, он может говорить о чем угодно, и даже почти ни о чем, полностью повторить весь свой текст, еле заметно переиграв - изменив кое-где порядок слов, выражение лица, интонацию... легким штрихом обнажить иллюзорность событий... Весь текст у него перед глазами, он свободно играет им, поворачивает, как хочет... ему не важен смысл, он ведет другую игру - со звуком, ритмом... Ему кажется, что он, как воздушный змей, парит и тянет за собой тонкую неприметную ниточку, вытягивает ее из себя, выматывает... Может, это и есть полеты - наяву?
Но часто уверенность и энергия напора оставляли его, он сидел, вцепившись пальцами в ручки кресла, не притрагиваясь к листу, который нагло слепил его, а авторучка казалась миниатюрным взрывным устройством с щелкающим внутри часовым механизмом. Время, время... оно шло, но ничто не возникало в нем.

..............

Постепенно события его жизни, переданные словами, смешались - ранние, поздние... истинные, воображаемые... Он понял, что может свободно передвигаться среди них, менять - выбирать любые мыслимые пути. Его все больше привлекали отсеченные от жизни возможности. Вспоминая Аркадия, он назвал их непрожитыми жизнями. Люди, с которыми он встречался, или мельком видел из окна автобуса, казались ему собственными двойниками. Стоило только что-то сделать не так, а вот эдак, переместиться не туда, а сюда... Это напоминало игру, в которой выложенные из спичек рисунки или слова превращались в другие путем серии перестановок. Ему казалось, он мог бы стать любым человеком, с любой судьбой, стоило только на каких-то своих перекрестках вместо "да" сказать "нет", и наоборот... и он шел бы уже по этой вот дорожке, или лежал под тем камнем.

И одновременно понимал, что все сплошная выдумка.

- Ужасно, - иногда он говорил себе, - теперь я уж точно живу только собой, мне ничто больше не интересно. И людей леплю - из себя, по каким-то мной же выдуманным правилам.
- Неправда, - он защищался в другие минуты, - я всегда переживал за чужие жизни: за мать, за книжных героев, за любого зверя или насекомое. Переживание так захватывало меня, что я цепенел, жил чужой жизнью...

В конце концов, собственные слова, и размышления вокруг них так все запутали, что в нем зазвучали одновременно голоса нескольких людей: они спорили, а потом, не примирившись, превращались друг в друга. Мартин оказался Аркадием, успевшим уехать до ареста, Шульц и Штейн слились в одного человека, присоединили к себе Ипполита - и получился заметно подросший Глеб... а сам Марк казался себе то Аркадием в молодости, то Мартином до поездки в Германию, то Шульцем навыворот. Джинсовая лаборанточка, о которой он мечтал, слилась с официанткой, выучилась заочно, стала Фаиной, вышла замуж за Гарика, потом развелась и погибла при пожаре.

- Так вот, что в основе моей новой страсти - тоска по тому, что не случилось!.. - Он смеялся над собой диковатым смехом. - Сначала придумывал себе жизнь, избегая выбора, потом жил, то есть, выбирал, суживал поле своих возможностей в пользу вещей ощутимых, весомых, несомненных, а теперь... Вспомнил свои детские выдумки, и снова поглощен игрой, она называется - проза.

……………