Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Иванов пришел домой, налил стакан воды. Он сел на стул.. у него
тряслись руки и перед глазами плыло. Полежать бы, зарыться, как
ежик, чтоб никто не нашел, пока кошмар не рассосется – но
это значит, что этот подводный, мучительный зуд будет
продолжать крутиться в голове. Нет, лучше ничего не менять, сидеть
как сидится – может атомы еше скомпонуются по-другому, может
всё будет по-прежнему, уютно...

Если разобраться – действительно страшного ничего – ну, наорал
начальник, случается. Но наорал с кухонными интонациями визгливой
опостылевшей жены – да к тому же жены, с которой связывает
грязный секрет – например, убили и закопали лавочника и
поживились деньгами... Черной дождливой ночью. Но ничего такого
не было – они с начальником работали в полугосударственной
конторе, писали програмки...

Но от этого ора ему стало дико и тоскливо как никогда в жизни..
Как-то от того, что умный (а начальник был умница) и старый
(недавно отпраздновали его 54-летие) мужик может так разораться
из-за пустяка, мир делался хрупким и ненадежным... Да,
именно в этом дело... Мир потерял стабильность. Об этом Иванов
кручинится, а не о том, что на него наорали.

Он открыл холодильник, потом морозилку – бессмысленными движениями
человека в шоке – и на него глянули выпученные рыбьи глаза.
Пол-рыбьей туши валялось в маленькой домашней сибири,
купленные невесть с какого перепугу – не думал же он на самом деле
это размораживать и варить? Скорее всего это были какие-то
детские воспоминания – мороженая рыба и мамины пироги.

Он посмотрел в выпученные рыбьи глаза – и вдруг рыбий рот, похожий
на костяной капкан, раскрылся :

– Привет, Емеля! загадай желание!

В самой глубине своей вселенской тоски он почувствовал еще и
зернышко обиды – вроде как человек, умирающий от смертельной
болезни огорчился бы, если б у него еше и прыщ на лбу вскочил. Ну
хорошо, случилось с ним такое горе – назвали его родители
Емельяном – но это не повод терпеть фамильярности от рыбы!

– Отпустишь – одно желание, поцелуешь – два, женишься – все желания
исполнять буду! – верещала пол-рыбы (хвост был отрублен
бравым топором Семена из рыбного – повернув голову на
бок,обсыпанный чешуей великан выдавливал шутку: «Вам голову, хвост или
посерединке?» ).

Еще и жениться! Он помотал головой – и не уговаривайте, и не
уговаривайте! – у него уже было две жены, жениться по новой он не
собирался. Одна была молодая студенческая жена – семь лет они
прикалывались, кто хуже жарит яичницу – а потом надоело.
Вторая была из новых, деловых. Если что было не по ней – она
начинала смотреть в сторону и при этом снисходительно
молчала. Несмотря на то, что она была почти выставочная баба – эта
манера его так раздражала, что уже через два года их брак
скончался без возможности воскрешения.

– Я тебя отпущу, а мне – одно желание? Верно? – проговорил Емеля,
медленно ворочая языком.

Он не хотел торговаться, как на базаре, – просто не считал, что в
кошмаре надо действовать как-то особо, по другим правилам, чем
в обычной жизни. Он часто говорил: вот если вдруг на улице
ты встретишь марсианина и он с тобой вежливо заговорит – ты
же не будешь на него плевать и кидаться в него какашками?
Может убежишь или заорешь – но никак не какашками. И если с
тобой разговаривают рыбы – надо отвечать разумно и логично – и
вежливо, по крайней мере вежливо. . Даже и в страшном сне
надо быть человеком, не так ли?

– Именно так – одно желание, высказанное ясно и недвусмысленно,
включающее желание обладания материальными обьектами или
способностями – реализуется немедленно или в указанные заказчиком
сроки – надрывалась рыбья голова.

Он стоял перед холодильником и смотрел на говорящую рыбью голову, и
миг застыл – почти так же, как измученные мозги в голове
Емельяна Иванова. Застыл и не было в нем ни искорки и ни
надежды и ни дуновения. Что бы (со всей серьезностью и принимая во
внимание все обстоятельства, и ничутьне веря,он же не сошел
с ума – просто вежливо разговаривая с глюком, пока все не
разьяснится) пожелать? Что же?

Иванов попытался напрячь затуманенный мозг... Что же попросить?
Денег? Молодость? Умение очаровывать людей? Удачливость? Как-то
у него не получалось уместиться в одно желание. Деньги – это
классно, но ему не хотелось, чтоб его любили за его
деньги... Рыба сказала что-то про способности... Может научиться
петь или написать гениальную книгу... но без денег и
удачливости эти дары тоже не работали... Одного желания явно было
маловато.

Он достал молока и отхлебнул прямо из бутылки

– Дай подумать, подумай дай – сказал Емеля и рыба кивнул а– да
сколько угодно, думай, думай. Он отошел от холодильника, оставив
его открытым, сигнализируя рыбе, что разговор не закончен, и
давая ей возможность обозревать кухню....

Потом подошел обратно:

– Извини – мне придется закрыть, а то продукты разморозятся. Могу
вынуть пока. У меня и старый аквариум есть – ляпнул он – и
спохватился: это могло прозвучать бестактно, как грубое
напоминание о тех днях, когда рыба была рыбой, а не половиной
мороженой тушки.

Но рыба оказалась выше условностей:

– Если не возражаешь, я останусь здесь, в морозилке. Морозилка –
достаточно чистое и изолированное индивидуальное пространство.

Он пошел в комнатy, на цыпочках... Было странно ошущать, что он в
квартире не один... Не один? Говорящая рыба – вроде розового
слона, не совсем гость, но больше, чем домашний питомец.

Он включил телевизор – и прикрутил звук. Потом еще раз побеспокоил рыбу:

– Надумал? – встрепенулась она.

– Нет, просто за молоком.

Хoтелось чаю, по-английски, с молоком и сахаром, под интересную
иностранную жизнь на экране. С чаем и Дживсом и Вустером на
экране жизнь почти казалась переносимой. Вустер был на редкость
жизнерадостным идиотом, а Дживс – на редкость элегантным
умником....казалось, они ни разу не сталкивались ни с одной из
проблем, которые беспокоили Иванова – ни свое, ни чужое
существование их не тяготило, они грациозно и невесомо скользили
по жизни... Почему же его жизнь – непосильный груз? Почему
он сам себе так тяжел?

Перед сном он еще раз открыл холодильник.

Рыба, уже не питая особенной надежды, приоткрыла один глаз и
формально осведомилась:

– Вы приняли решение? Загадали желание? Или так просто выпустите?

– Я за маслом... Спи...те. Пожалуйста. Утро вечера мудренее– сказал
он и тихонько прикрыл дверцу.

Его уже начало это раздражать.

В присутствии рыбы и сон не такой.... Всё как бы на людях, не
расслабиться. Он взбил подушку.... свалилось такое на голову, а
ему б – выспаться – и завтра с новыми силами – в бой.
Программку пофиксить, багов отловить, проверить, пришел ли в себя
босс, обкашлять с ним важное... А не тратить силы на болтовлню
с морожеными продуктами!

Он закрылся своим любимым голубым одеялом и подумал – ну совсем
стариковские удовольствия – правильная чашка, правильное одеяло,
вот лампу на днях купил...Интересно, каково это – иметь
сколько угодно денег и сколько угодно одеял?... или никого не
бояться или обладать недюжинной силой...Перед глазами
закрутилось, он как бы беседовал с кем-то дружелюбным, сильным и
ироничным: слухай, чувак, прикинь – а у меня рыба в
холодильнике, щука... одно желание, говорит – твоё... То есть я
конечно не верю... Но прикинь....

– Не веришь? Тогда не всё ли равно? – отвечало ему дружелюбное и
ироничное альтер его. – Ну скажи – успех у женщин – или –
денег. Точно, надо – денег.

А потом его сны стали геометрическими: навалились облака и какие– то
цветные змеи гонялись за цветными ежами.

Посередине приятного цветочного геометризма пронеслась мысль: Я ж
забыл спросить рыбу, как ее зовут...или его? Ах, как неловко!

– Ну какую еще рыбу? – устало спросил во сне кто-то взрослый и
утомленный. – Угомонись наконец, спи! – и он провалился в
черноту.

***

В черноте на него летели какие-то фигуры, как в тетрисе. Фигуры
пытались застать его врасплох, удивить и поднырнуть под ногу –
но он умело и не теряя не секунды, – разбивал их ногой – чоп!
Чоп!...

Какие-то то ли зверушки, то ли звездочки, то ли девочки приседали
рядом от восхищения и ахали от каждой его победы.

Косвенным зрением он смотрел на себя и понимал– ну вот ТАКОЙ он и
был задуман – герой! И только случайно вместо него на улицу
выходил мишка-валенок с вечным «меня не любят» да «меня не
хотят».

Он проснулся с этим восхитительным чувством растворения в ласковом
мире – словно он был большая чашка кофе, в который
подмешивают молоко. Сел на кровати и боязливо поджал ноги: вспомнил,
что вчера случилась какая-то гадость. А! укушался он вчера,
что ли – приснилось ему, что разговаривал с половинкой
мороженой щуки. Бывает же!

Он побежал в ванную, лег в пустую ванну, пустил воду и слушал, как
вода закрывает ему уши и голова становится гулкой, вода бьет
по эмалевой купели. Он вскочил рывком, побежал к
холодильнику: хватит, сейчас он убедится: в морозилке ничего нет, все
это был сон.

Он храбро распахнул холодильник и медленно осел на пол:

До глубокой старости Емельян пронес это воспоминание: половинка
мороженой рыбы выбралась из морозилки и совершала водные
процедуры в тазике на второй полке, между кусочком брынзы и
половинкой огурца – фыркала, плескалась и шумно хлопала плавниками
по бокам.

– Эй! Ты! Засоня! Вставай, просыпайся, умывайся! – дикий щук обдал
Емелю волной брызг .– Заррядочка, пробежка вокруг дома,
легкий завтрак! Хе-хе... Ну Ать! Ать! Прыг-скок, руки на ширину
плеч, начинаем зарядку для самых маленьких..Разоспался
тут!...Я уже весь комплекс проделал! Ну, пресс можно не качать,
пресс уменя в порядке.

– Ааа,– застонал Емельян.

Пресс у рыбы был в порядке – ровно посредине живота проходил разрез,
сделанный чешуйчатым Семеном.

– Ну? Кормить меня в этом доме будут? – спросил наглый рыб.

Емельян полез за кофе, сахаром и всеми причиндалами – и подумал с
тоской, что пора кого-то вышвыривать– из квартиры, и, главное,
из головы.

Они сидели (сидели! ) напротив друг друга – Емельян за столом, а
рыба на второй полке холодильника. Перед каждым была мисочка с
мюслями.

– Хорошо! – рыба облизала ложку.– Готов к труду и обороне! Над чем
будем трудиться? Что оборонять? Диагноз ясен: клиент робок и
нерешителен, желать ничего не хочет, в говорящих рыб не
верит, и привык, что на него сядут и поедут – а он и кыш сказать
стесняется... Сколько раз ты был женат?

Емельян посуровел лицом – пол-рыбы било его ниже пояса – а он даже
не мог ответить тем же.

– Пойду газету достану.

– Давай-давай! – ехидство в рыбьем голосе просто било через край.
Емельян решил не обращать внимания, а пойти продышаться, а там
посмотрим. После он жалел, что был так невнимателен...Может
быть, тогда еще можно было что-то исправить.

Когда он доставал газету (повернул ключик в шаткой деревянной дверце
и в который раз подумал,что надо сменить замок), соседский
Мурзик потерся о штанину – и Емельян задумчиво погладил
его....нехорошая мысль посетила его, он пригляделся к Мурзику
как к возможному сообщнику.

В почти нормальном настроении он вернулся в квартиру, прыгая через
две ступении бормоча «рыба это ничего, рыба это ничего, ну и
рыба ну и что, руба это черти-что, ряба это не зачет!»
Первая студенческая жена веселилась и умилялась отего «бурчалок»,
которые он в свое время сочинил для нее во множестве, а
сейчас вспонинал редко.

...Он сел, болтая ногой в тапке, раскрыл газету – и тапок свалился у
него с ноги.

На первой странице сообщалось, что президент после внезапного
приступа умер. Вся страна скорбит.

Из траурной рамки смотрело лицо президента-мудрое, бодрое, доброе, с
благородными сединами и ясными глазами...так хорошо
знакомое Емельяну ...Его собственное лицо. Заголовок гласил

»Страна прощается с Емельяном Ивановым»

Остальные новости были такие: «Известный миллионер и меценат
(русского происхождения ) Емельян Иванов пожертвовал все свое
состояние детским домам Уганды и бесследно исчез». «Всеми любимый
актер Эмилио Иванини пропал со своей виллы в
Майами»...»Емельяна Иванова направляется в Тибет.Обт молчания на 20 лет.
Друзья взволнованы».

Емельян Иванов ( в разных формах и видах, разного пола, расы и
возраста) был всенародно (и даже всепланетно) любим. И так же
грандиозно оплакиваем.

– Это ты? – слабым голосом спросил Емельян.

– Нет. Это ты – сказала рыба, гоняя по мисочке последний кусочек
сушеной малины.

– Ты сделал, спрашиваю!? – пояснил Емельян.

– Нет. Ни боже мой! И плавником не пошевелил. Это ж ты сам приснил.
Вошел в подпространство и – наментил. Богатое у тебя
воображение! Это уже не подростковые фантазии, а черт знает что!
Какие масштабы! Какие желания! Космические амбиции! Тебе по
прейскуранту не положено! Хм! Ты был богат. И знаменит. Твоими
книгами зачитываются. На твои фильмы ломятся. У тебя были
сотни женщин. Тысячи женщин тебя хотели. Десятки прямо сейчас
пытаются совокупиться с твоим астральным телом. Наследники
делят твои миллионы.Часть миллионов зарыто в джунглях
Амзонки, туда уже отправлена экспедиция..

– Да, брат... – продолжал рыб.– Но ты умер. Весь и целиком. Весь ты
допоследнего тебя. Массивно и повсеместно. Все Емельяны
Ивановы, сколько их ни было – все умерли или исчезли. Остался –
ты один. Не миллионер, не артист, не художник – а вот такой,
как ты есть... ну что, ты доволен собой? Так-таки счастлив?
Мы выяснили,что запросы у тебя ого-го, нечего притворяться
скромником! Или так-таки и нечего пожелать? Ну тогда я могу
протереть пыль с подоконника – и отпускай меня с богом!

И рыба скрестила плавники на груди.

– Мурзик! – подумал Иванов.– Только ты меня спасешь!

И Емельян на время вырубился.

Из комы его вывел звонок мобильника. Звонила его бывшая жена. Ирина
вообще была железная девочка, за все время брака он не
видел, чтоб она проронила хоть слезинку – даже когда обварила
себе руку и держала распухшую кисть две недели в ванночке с
водой. Сейчас она рыдала в голос, он едва различал слова.

– Ты слышал? Емельян умер! Емельян Иванов! И Емельян тоже!...Я не
могу! Как-то все вместе...Такой впечатление, что мир
рушится...Ох, не могу говорить, потом перезвоню! – и она повесила
трубку.

– Плакала ли бы она так же, если бы умер ты? – загадочно произнес рыб.

Емельян еще раз посмотрел на газетный лист с черными
рамочками...положил газету на стол. На часах было всего пол-одинадцатого.
Самое время для того, чтоб пройтись по городу, лениво
позвонить приятелям на предмет пива, проверить,что в кино, зайти в
паб и пропустить кружечку...

Сука рыба что наделала!

Он сипло прошептал:

– Я в туалет...на секундочку. – и ретировался в единственное
доступное место уединения.

***

В ванной он посмотрел на свое ошарашенное лицо, потом сел ... Он
спустил воду и попшикал ароматом «персик» , случайно
завалявшимся, потом ругнулся и запшикал все 'морской волной' – терпеть
не мог разные цветочные и фруктовые химические запахи...

Да уж...Кого-то любили. Но не его. Кто-то просиживал ночами, сочиняя
романы– но не он. Кто-то обрушивал на слушателей шквал
только что написанной симфонии– но не он. Кто-то обнимал
блондинок в золотистых платьях...трех...и без платьев...Что же
делал он? Он вообще не делал никогда ничего чрезмерного– и даже
не чрезмерное его напрягало. Работа и зарплата и по пивку в
воскресенье.

Выглядело так, что он – обыватель,трус,тюфяк, что ему все по
барабану...трус! самое обидное – трус!

Нет, он не трусил! Просто жизнь – это не сказка. У него всегда были
причины, почему он не идет дальше, почему он не суется в
воду, не зная брода – да даже и зная. Ну, победишь ты. Будешь
ли ты героем?. Да, девка в постель, деньги в кармане, веселое
ощущение удачи – но это не победа над злом, это – победа
над конкурентами. Пробивные люди в основном – хамы, а успешные
и творческие – блестящие пустые куклы. В творчество
игралют, чтоб получить дачу. В любовь играют, чтоб вместе платить
за квартиру и получить тело в постель. Он же по крайней мере
никому не врет и ни у кого не отнимает кусок хлеба.

Все были правильные рассуждения, но куда они его привели? Никуда! Он
не был ни миллионером, ни гением, ни блестящим любовником.
И даже его (бывшая) жена скорее заплачет по какому-то
постороннему хрену, чем по нему.

Он вытер руки и повесил полотенце.. В конце концов – сорок два года
подряд он смотрит в зеркало и видиттолько, как его мягкое,
доброе, невыразительное лицо становится все более рыхлым,
мягким и невыразительным. День за днем, месяц за месяцем..Эх,
была не была!

Он вышел из ванной, торжественный, как римский император:

– Я готов! Я готов пожелать! Готов изменить судьбу!

Рыба пыталась рассмотреть свой профиль в бутылке кефира и
мужественно выпячивала челюсть.

Услышав звук человеческого голоса, рыб взрогнул и виновато
отвернулся от бутылки.

***

– Да! Что? А, созрел! А я только собрался на прогулку! Ну ладно,
давай..высказывай.

И рыба завела монотонной скороговоркой:

– Желание клиентом формулируется один раз, оговорки, заикания,
слова, заведомо неправильно употребленные подлежат исправлению по
взаимному согласию сторон, фактические исправления не
допустимы. При трактовке терминов принимается принятые в данную
эпоху и в данной местности большинством населения понятия,
мифы и представления. Все.

– Как это происходит-то? Я тебя выпускаю– куда? В речку? Произношу
желание и...

Емельян замялся.

– Да ты не стесняйся! Доверяй, но проверяй! Боишься,что я наворочу
все по-своему, а потом хвостом круть– и ищи меня? Не бойся–
чудо настоящее, гарантированное, стопроцентное,
пост-продажная гарантия на срок жизни заказчика...У нас тоже знаешь
сколько проверяющих инстанций! И выпустить меня можно в ванну.
Значение освобождения скорее символическое. Ну, давай!

В глазах у рыбы зажегся огонек.

– Давай, действительно! Говори – и с плеч долой. Пора уже! Зажировал
я у тебя! На волю! В сказку! Крутить хвостом! А ты что
думаешь! Я там...впрочем – тебе какое дело! Эх, там не то,что
тут...Давай, миленький! – рыб прыгал на месте, как собачонка.

***

Емельян обернул рыбу полотенцем и пошел в ванную..Там положил ее на
красивую полочку и включил воду.

– Тебе холодную?

Рыб возбужденно прыгал по полке, как боксер перед матчем. и работал
плавниками:

– Ага, холодненькую! Харе, достаточно! Я же не кит! Я мужчина не массивный!

Иванов взял рыбу и опустил к воде. Рыб ерзал и поскуливал.

Иванов разжал руки и открыл рот.

Он открыл рот и хотел произнести подготовленный текст: «хочу миллион
и загранпаспорт». – но тут в открытое окошечко под потолком
ворвались звуки заставки старого мультика, и Иванов
вспомнил, как после всех этих монстров и метеоритов маленький
Суруку выбегал и кричал...что он там кричал? Механически Емельян
пробормотал, улыбаясь:

– Хочу быть героем!

– Не вопрос! – сказала рыба, широко раскрывая рот – и нырнула.

Вода всплеснулась, и Емельяна обдало синей соленой волной, как от
китовьего хвоста – хлестнуло брызгами по стеном и вода с шумом
устремилась в дырку, оставляя на решетке водоросли.

Когда Емельян открыл глаза – он по-прежнему стоял в ванной, на часах
было без пятнадцати двенадцать...

Емельян оглянулся, посмотрел в зеркало – и закричал.....

Кричал он страшно и долго, а из зеркала на него смотрело треугольное
юное личико с острым подбородком, с громадными глазами,
окруженное острыми зигзагами торчащих волос...За спиной бился
по ветру черно-белый плащ, словно в кухне работал студийный
вентилятор. Худенькая ручка сжимала массивный меч. Брови
хмурились, на юном лбу залегла маленькая складка..

Он широко раскрыл рот – в черной дырке рта болтался маленький язычок
– и заорал звонким мальчишеским голосом – так,что
затряслось зеркало и пузырьки посыпались градом с полочки:

– Как я в таком виде на работу пойду????

***

Но завтра все же наступило и на работу идти было надо.

***

Емельян распахнул дверь в контору и встал на пороге, расставив ноги
и хмурясь, плащ вился за плечами. Он хотел бы войти с
меньшей помпой, но пока он еще не научился снижать пафос.

Он оглядел своих сотрудников: напряженно вперившись в экраны, они
пытались изобразить рабочий пыл. На глазах (и у некоторых – на
ушах) колыхалась длинная, нечесанная паутина. Более-менее
бодрым взор был только у второгодника Кузькина, который
торговал себе велосипед на е-бее.

Тонкая, как бамбук, Стелла спросила басом 'что тебе надо, мальчик?',
а похожая на приземистую чернильницу Соня пропищала: 'Ты к
кому пришел?' и открыла бездонный ящик своего стола, явно в
поисках конфетки угостить.

Он бестрепетной рукой налил кофе из автомата и сказал:

– Емельян заболел. Прислал меня, чтобы работа не стояла...

Босс подкрался тихо, как большой, бархатный туманный кот.

– Заболел, значит? Ах, бедняжка! А позвонить? И что значит –
прислал? У нас что здесь – детский сад?

Емельян только иронически приподнял бровь. Он вручил стаканчик
ошарашенному боссу (шепнув 'надо засыпать новый – это у вас уже
вторая производная!), сверкнул глазами из-под бровей и,
оседлав крутящийся стульчик, с гиканьем через весь офис
прокатился до своего рабочего места.

Докатившись до своего стола, он ввел пароль (myjobsucks), запустил
прогу, над которой они бились с шефом уже пару месяцев, и
быстро изменил одну маленькую строчку...вместо мучительного
складывания пополам и еще пополам (как мама складывает
пододеяльники) данные весело запорхали, как сексуально озабоченные
стрижи, сами находили себе пару и сами строили гнездо, и сами
складывались в красивые узоры, как в калейдоскопе.

Шеф смотрел, как почти загубленный и похороненный проект
возрождается из пепла и обрастает перьями, и сказал как ни в чем не
бывало:

– А! Помню-помню. Конечно! Так и сказал: приболею, мол – вместо меня
придет...Как тебя?

– Тоже Емельян

– Вместо меня придет племянник. Тоже Емельян. Он на каникулах.
Толковый парень. Точно помню. И я совершенно не понимаю – почему
тут все столпились? Что-то необычное произошло? Может,
просветите меня, а то я не в курсе?

Все раскатились по своим местам, как бильярдные шары.

***

Сотрудники были очень занятые зверюьки: они переносили цифирки из
одних табличек в другие, складывали, умножали, делили, теряли
в мусоре, доставали, чистили о колено, реставрировали,
переводили фунты в килограммы, фаренгейты в цельсии, запутывались
и начинали все по новой. Перемещались по офису все мелкой
рысью, нося в зубах зеленые папочки – и если смотреть с
расстояния километра – точно можно было сказать, что вони – самые
трудолюбивые на земле маленькие муравьи...Но на самом деле
муравьи передавали друг другу по кругу с суетой и кряхтением
одну травинку.

Через каждые пять минут из-за компа, как суслики из-под земли,
выскакивал сосед Лева:

– У тебя все нормально? Чаю хочешь? Ну, хочешь же чаю? С молоком,
сахаром, лимоном, корицей или просто без всего?

И с чаем была таже петрушка: издаля казалось, что выбор как в
ресторане, а чай весь был – труха из пакетиков, дрянь, только
написано на пакетиках разное.

Емельян помотал головой.

Огорченный Лева побежал к принтеру и стал пихать в него бумаги со
скрепками, пока принтер не начал давиться. Какое событие!
Сотрудники радостно заквохтали и столпились вокруг принтера, как
пингвины над ничейным яйцом.

Все посмотрели на Семена «по технике». Семен же мял в руках картуз,
читал инструкцию, вытирал лысину крапчатым платком и
бормотал 'эвона как пишут неразборчиво!'.

– А вот тут на французском еще! – ткнула Стелла в инструкцию изящным
пальчиком и начала читать на французском, а потом закатила
глазки: ах, а вот как мы с Николя колесили по Провансу, а
Канны-ах, Канны! ...а на Монмартре, а Сакре-Кер! – но на нее
шикнули.

Емельян подошел вразвалочку, вынул из живота у принтера
непереваренные скрепки, погладил принтер за ушком:

– Животные – они того, они ласку любят! Он заглянул принтеру в
глаза, пощекотал брюшко – ну что, животина, так-то лучше? – и
погладил заодно факс, который тут же потерся об его штанину–
муррр!

Все разошлись, недовольно бурча. Разошлись – и сели, и думали
приняться было за работу – но работа уже шла полным ходом и без
них! На компах уже крутилась запущенная Емелей программа
'Ромашка'. Любит-не любит-плюнет-поцелует. Звонок-срочное
письмо-несрочное письмо-ЖЖ-солитер-а Катя избухгалтерии родила-все
смотрят фото Кати и new arrival –
письмо-звонок-табличка-накладная. Все крутилось абсолютно без участия человека. Емеля
даже принтер запрограммировал, чтоб тот время от времени
давился скрепками и сам жалобным голосом звонил в службу
поддержки.

Сотрудники схватились за голову: Ах-ах! Что же им делать, если
машина сама складывает и вычитает?

Они посмотрели на Емелю задумчиво, как кот на щуку. Конюшенный мужик
кряхтел и разминал руки. Нонна Пална, завкадрами,
подкрадывалась к Емеле сзади сзади и прицеливалась старинным
чернильноым пером. Стелла звонила Николя по международному и
заламывала руки: Кель оррер, кель оррер!

Спас его от голгофы шеф: он просочился из-под двери и
материализовался рядом, приобнял Емелю за плечи:

– Мммм. Мне кажется, для первого раза вы потрудились достаточно. Мы
очень благодарны и все такое...заходите завтра...или в
пятницу. А Емельян пусть отлежится...чай с малинкой и так далее.
О работе пусть не беспокоится. – последнее слово он
подчеркнул.

– Хорошо, босс, не вопрос! – Емеля высунулся по пояс из окошка и
поймал свалившегося с верхнего этажа котенка. – Вы, кажется,
хотели котика завести? – и вручил полосатого писклю
ошарашенному боссу.

Емельян шел по улице. Он был недоволен собой .

– Каким-то я, право, становлюсь брюзгой. Ну, бездельники, и что?

Руки у него были липкие и пахли карамелью: перед выходом добрая Соня
все-таки сунула ему в ладошку конфетку. 'Совсем стыд
потеряли – детей припахивают!' – пропищала она и ушла, колыхая
подбородками.

– Ну, котики как котики! Чего я к ним пристал!– сказал он и положил
в рот карамельку.

(Продолжение следует)