"...И с середины пишутся стихи"
Выразить — вырезать из узкого длинного куска мрамора, ни для чего не пригодного, библейского Давида, вызволить его из камня, дать ему жизнь в веках. Сорок лет ждал Давид своего Микеланджело...
Поэт берёт глыбу языка и вызволяет из него музыку, так же как ваятель вызволяет героя из камня.
Борис Рыжий, русский поэт, толкуемый многими толмачами, ставший отцом нового направления... по его же словам – ушёл слишком рано, чтобы можно было предъявлять к нему серьёзный счёт. С оговорками его можно назвать последним классическим поэтом двадцатого века. Наследие поэта не столь Велико, сколь велико и, к сожалению, оно не всегда приносит дивиденды ушедшему поэту. Да, можно поразмышлять о трагичности времени и судьбы поэта во времени, особенно в России, но сейчас мои мысли занимает одна интересная строка из стихотворения «Мальчишкой в серой кепочке остаться», а именно: «...и с середины пишутся стихи». Она и неожиданная, и естественная в одно и то же время, как постулат, не требующий доказательств.
Самим собой остаться, слоняться... и что это за скамейка такая, которая может склеить будущее и прошлое? Собственно, само стихотворение начинается с середины, но почему-то Борис Рыжий пишет его с начала. Всё, что до слов: «...Как я любил унылые картины...» нужно бы убрать, да и последнюю строфу — туда же, и поставить многоточие перед словом: «Как» в третьей строфе. Вот тогда и получится стихотворение, написанное с середины. Не сомневаюсь, что созревший поэт Борис Рыжий именно так и поступил бы.
Вот с этим стихотворением я и хочу поговорить.
Итак, что я вижу:
- и с середины пишутся стихи.
- Поскольку их начало отзвучало,
- на память не оставив ничего.
- Как дождик по карнизу отстучало,
- а может, просто не было его.
Пять позиций, пять логических единиц.
- и с середины пишутся стихи.
Обычно, всё же, с начала. Или не с начала? Да по-разному они пишутся. Но у Бориса Рыжего они «пишутся с середины» ... так ли это?
Формально к стихам, написанным если не с середины, то, как минимум, не с начала, можно отнести стихи с многоточием в начале первой строфы и стихи с непроговоренным контекстом, начинающиеся вдруг и являющиеся продолжением размышления.
а) Многоточие в начале стихотворения.
я не виню её — стена моя тонка.
Блатная музыка, ни горечи, ни страха,
одно невежество, бессмыслица, тоска.
Шальная, наглая, как будто нету смерти,
девица липкая, глаза как два нуля.
…И что мне Бранденбургские концерты,
зачем мне жизнь моя, что стоит жизнь моя?
и белый парус в небе растворился…
Ты плакала, и вот, я оглянулся.
В слезах твоих мой мир отобразился
и жемчугом рассыпался, распался.
…и я с тобою навсегда остался,
и с морем Чёрным я навек простился…
смахни с небес последних звёзд
осколки…
Прости за всех, кого до боли жалко,
кого любил всем сердцем да и только.
Жестоко то, что в данный миг жестоко.
Ум холоден, для сердца нет урока.
…мы ничего не помнить будем долго…
Я знаю всё, отныне всё иначе.
Я тенью стал, а сумрачные речи
отныне стихнут, тишина их спрячет.
…я вывел бы тебя на свет из ночи —
был краток путь, но жизнь ещё короче
и не ценнее греческого плача…
на причале играл —
будто девочке мяч,
небеса надувал.
Мы стояли с тобой
над рекою, дружок,
и горел за рекой
голубой огонёк.
Как Дюймовочка, ты
замерзала тогда —
разводили мосты,
проходили года.
Свет холодный звезда
проливала вдали.
А казалось тогда,
это ангелы шли
по полярным цветам
петроградских полей,
прижимая к губам
голубых голубей.
звонкая пружинка запоёт,
фея пробежит по переулку
и слезами руки обольёт.
Или из тумана выйдут гномы,
Утешая, будут говорить:
жизнь прекрасна, детка, ничего мы
тут уже не можем изменить.
Кружатся наивные картинки,
к облачку приколоты иглой.
Или наших жизней половинки
сшиты паутинкой дождевой…
До чего забавная вещица —
неужели правда, милый друг,
ей однажды суждено разбиться,
выпав из твоих усталых рук?
в окруженьи швали,
я тебе кричал
о своей печали.
…А тебя грузин
пригласил на танец —
я сидел один,
как христопродавец.
Как в предсмертный час,
музыка гремела,
оглушала нас,
лязгала и пела:
«Чтобы избежать
скуки или смерти,
надо танцевать
на печальной тверди
в баре «Трибунал»,
в окруженьи швали…»
Рёбра бы сломал,
только нас разняли.
хотелось живописи, а не стиховой
стопы ямбической, пеона и цензуры.
Да мало ли чего хотелось нам с тобой.
А я хотел еще, когда ребенком был,
большого, светлого, чтоб как у взрослых, горя.
Вот тут не мучайся — его ты получил.
в печали нашей, дорогая?
Ну что ж, что выпало прожить,
войны и голода не зная?
А разве нужен только мрак,
чтоб сделать горькою улыбку?
Ведь скрипка плачет просто так,
а мы с тобой жалеем скрипку.
постой со мной, послушай, как
играет мальчик на гармошке —
дитя бараков и бродяг.
А рядом, жалкая как птаха,
стоит ребенок лет пяти.
Народ безлюб, но щедр, однако, —
подходят с денежкой в горсти.
Скажи с снобизмом педагога
ты, пустомеля пустомель,
что путь мальчишки — до острога,
а место девочки — бордель.
Не год, а век, как сон, растает,
твой бедный внук сюда придет,
а этот мальчик все играет,
а эта девочка — поет.
— в этом, верно, схож со всеми —
три рубля, они лежали
просто так на тротуаре.
Было скучно жить на свете.
Я прогуливал уроки.
Я купил на деньги эти
музыкальную шкатулку.
— Это что? — спросила мама. —
И зачем оно? Откуда?
Или мало в доме хлама? —
— Понимаешь, это — чудо,
а откуда — я не знаю.
…Ну-ка, крышечку откроем,
слышишь: тихая, незлая,
под неё не ходят строем…
Удивляет обилие «музыки» в стихах... будто именно музыка была импульсом к созданию произведения. Музыка времени. Она — паутинкой невесомой — во всём, задень и отзовётся одной на всех болью о девочке с потерянной судьбой, о мальчике:
...Скажи с снобизмом педагога
ты, пустомеля пустомель,
что путь мальчишки — до острога,
а место девочки — бордель...
Да, как-то всё «нечисто» для классического поэта, шумы смешаны с музыкой и не придают ей естественности, а забивают её. А вдруг вот так, с шумами, примесями и нужно эту музыку приносить в поэзию? а уж потом... это самое «потом» или попросту «будущее» само решит, что в стихотворении музыка, а что — шум времени? Кто скрипач — тот, кто играет или тот, кто слушает? В сущности, каждый из нас читает «свои» стихи.
2. Поскольку их начало отзвучало.
Вот с этим не поспоришь, мысли идут фоновым режимом, и когда «начинаются» стихи невозможно понять. Да и само понятие начала весьма расплывчато... они могут начинаться в детстве, но что-то — запахи, звуки, слова — провоцируют лавину, она проносится...
3. на память не оставив ничего; или проявляется обрывком сна, который ещё близок, но уже недосягаем.
4. Как дождик по карнизу отстучало.
Красиво. Да, дождик известный провокатор, отстукивает небесную азбуку, передаёт секретные задания.
5. А может, просто не было его.
А может, и не было. Может, всё это фантазии, игры разума, комбинации морфем и фонем.
Стихи, написанные с середины, почти всегда — порыв ветра, вырванные из шага ритмы; слова, появившиеся из пустоты. Они то ускользают, то перебивают, а то и затмевают друг друга; что-то важное меркнет перед наплывающим множеством вариаций, но всё же — брезжит... может, от этого и остаётся чувство, что потеряны первые, может робкие и неправильные, но самые честные слова. Хотя, почему — робкие? Они не могут быть робкими — первые слова... но ведь и не было сказано, что они — робкие! А вдруг они просто обыденные, не имеющие к поэзии отношения, но как-то подводящие к ней. Может, не будь этих строк, не появятся те — другие. Должны ли они становиться невидимыми или их нужно «честно» выставлять на всеобщее обозрение, чтобы само стихотворение оставалось в «лесах» и дебрях смыслов... кто знает?
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
