Литературная критика

В «Евгении Онегине» много «темных мест», привлекающих внимание исследователей. Обычно у Пушкина в таких местах подразумевается что-то конкретное и важное. Надо только под правильным углом посмотреть и тогда, возможно, не только это место, но и весь текст высветится по-новому. Одним из таких «темных мест» является последний стих строфы XXXVII первой главы:
Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-stеаks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань и саблю и свинец.
Как писал В. Набоков в своих знаменитых комментариях, «эта строка раздражает своей неясностью. Что именно разлюбил Онегин? «Брань», подразумевающая собственно войну, может заставить предположить, что около 1815 г. Онегин, как многие другие щеголи его времени, был на действительной службе в армии; однако наиболее вероятно, что отсылка сделана к одному сражению, как следует из чтения рукописи; но (имея в виду дальнейшее поведение Онегина, глава Шестая) было бы крайне важно интерпретировать это в более ясных терминах дуэльного опыта Онегина».

То есть, Набоков проводит связь между данным стихом и дуэлью между Онегиным и Ленским. Очень ценное замечание, поскольку и там и там фигурирует свинец. Но Набоков полагает, что Пушкин имеет в виду стрельбу из пистолета.
Однако ни о военном, ни о дуэльном опыте Онегина в тексте ничего не сказано. Как и о том, что он испытывал симпатию к этим ремеслам. Ни до этого фрагмента, ни после военное и дуэльное поприще в круге занятий Онегина не фигурируют (за исключением дуэли с Ленским). Допустим, что именно в этом стихе Пушкин хотел дать понять, что его герой был когда-то к ним неравнодушен. Однако, во-первых, в контекст предыдущих и последующих строф буквально понятая тема «брани, сабли и свинца» никак не вписываются. Речь в них идет о прежнем беспутном образе жизни героя и его нынешнем охлаждении к женщинам. Во-вторых, здесь есть противительный союз «но», который связывает новое состояние Онегина именно с объектом былых пристрастий, изменившимся отношением к нему. То есть, «брань, сабля и свинец» имеют отношение к женщинам. 
Что касается первых двух элементов – «брани» и «сабли», – то они вполне могут быть эвфемизмами сексуального опыта Онегина. Сравнение любовных атрибутов с военными имеет давнее происхождение. Особенно известна элегия IX («Всякий влюбленный – солдат…») из Книги Первой «Любовных элегий» Овидия. Не раз эксплуатировал метафору любовь-война скандальный русский поэт И.С. Барков. 
«Свинец» тоже вполне вписывается в «любовный» ряд, но… под особым углом. Скорее всего, под «свинцом», у Пушкина имеется в виду один из способов лечения сифилиса, применявшихся в то время. Есть версия, что Бетховен умер от отравления свинцом, которым он пытался излечить сифилис. Свинцом («свинцовым сахаром») лечили гонорею. Со свинцом долго путали висмут, тоже эффективное средство против сифилиса. В начале 19 в. их уже разделяли, но в представлении широких слоев населения висмут мог оставаться свинцом или по привычке сохранять это название.
По всей видимости, Пушкин выбрал именно это средство (а не йод, висмут или ртуть, которой лечился сам), чтобы обыграть сходство «венерической» лексики с военной и дегероизировать беспутный образ жизни. А также, возможно, чтобы уже в первой главе обозначить «свинцовый» мотив, который впоследствии сыграет важную роль в сюжете.

Таким образом, у нас есть основания предполагать, что упомянутый поэтом «свинец» имеет отношение к теме венерических заболеваний: этим словом, очевидно, обозначается и сама болезнь, и ее лечение.
Теперь мы можем прочитать данное «темное место» так: Онегин разлюбил любовные приключения и связанные с ними неприятности. Из-за последних, по-видимому, разлюбил первые.
Любопытно, что в последний стих предыдущей XXVI строфы как бы рифмуются с «бранью, саблей и свинцом» в таком прочтении.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь пиров
Неосторожен и здоров? 
Мотивы «неосторожности и здоровья» вполне согласуются с «венерической» темой.
Да и сам вопрос, и ответ на него звучат двусмысленно. Ведь ответ («Нет: рано чувства в нем остыли…» и т.д.) можно прочитать как относящийся к первому вопросу и ко второму. Если к первому: нет, не был счастлив, чувства остыли. Если ко второму: нет, не вотще, в конце концов неосторожность Онегина привела его к потере здоровья. 
Прочтение «брани, сабли и свинца» в предложенном ракурсе вполне согласуется и с тем, что говорится об Онегине дальше: «Причудницы большого света! Всех прежде вас оставил он»; «И вы, красотки молодые, Которых позднею порой Уносят дрожки удалые По петербургской мостовой, И вас покинул мой Евгений». Последних Набоков прокомментировал так: «Куртизанки, которых удалые повесы мчат в открытых экипажах».
О травмированности пушкинского героя на любовном фронте говорят и слова второй главы: 
В любви считаясь инвалидом, 
Онегин слушал с важным видом.
Значение слова «инвалид» тогда было несколько иное, ближе к «ветеран», но в него входила сема «ранение» («Инвалид – вышедший в отставку военный, потерявший трудоспособность вследствие ранений или старости» – Словарь языка Пушкина). Латинское invalidus переводится как бессильный, слабый, больной. Едва ли Пушкин не учитывал этот «увечный» аспект значения.
Но можно пойти дальше. 
В письме к Татьяне Онегин обронил такую фразу:
Я знаю, век уж мой измерен. ..
Не об этом ли своем недуге, лечение которого он прекратил или которое оказалось не очень удачным, пишет Татьяне Онегин? Не умирает ли он от венерической болезни? Или последствий лечения? То есть, не умирает ли он от того, что в первой главе было названо «свинцом»? Это было бы логичной карой за убийство Ленского свинцовой пулей. Мучительной, растянутой карой. 
В первой главе (строфа VIII) есть еще одно любопытное место, которое, возможно, имеет отношение к «свинцовому» мотиву:
Что занимало целый день
Его тоскующую лень, -
Была наука страсти нежной ,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный,
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.
Как заметил Валерий Лебедев, это место «написано специально двусмысленно. Можно отнести сказанное к Овидию Назону, но можно и к Онегину. Или к обоим одновременно. Получится что оба дали дуба «страдальцами от страсти нежной», то есть они страдали, а потом умерли от сифилиса. И произошло это в Молдавии, что сподручнее было сделать как раз Онегину. Ибо во времена Назона никакой Молдавии не было». Во времена Овидия сифилис не был известен, но умер он, действительно, от «Науки любви», книги, за которую был сослан из Рима.
Таким образом, мотив «свинца», будучи связан с «венерической» темой, позволяет не только прочитать прежде не прочитанный стих, но и реконструировать одну из скрытых тематических линий пушкинского романа.