Литературная критика

Портрет Константина Николаевича Батюшкова (18.05.1787 — 07.07.1855)
Акварель Н. И. Уткина. 1815 г.

1

Изречение седого ветхого Мельхиседека , введённое в область русской поэзии бархатно-грустным, изысканным Константином Батюшковым, трагично, как осознание места человека в действительности.

Стихи совершенны – хотя и неизвестно, что посчитать атомом совершенства – но последовательность строк-ступеней точно поднимается к ветхозаветной панораме – с нагромождением храмом и суммами жестоких властителей, для которых дворцы, привычны, как подчинение толп.

Но и цари – рабы: самости, страсти, старения: массы всего, определяющего их жизни.

Пессимизм шедевра Батюшкова усиливается тем, что «смерть едва ли скажет…».

Он (человек) шёл долиной «чудной слез» – и, хоть слез (слёз), но долина всё-таки была чудной, таким образом, выбранный эпитет несколько скрашивает картину безнадёжности.

Четыре глагола, идущих подряд в последней строке: страдал, рыдал, терпел, исчез – не оставляют щели для надежды, как эпос Экклезиаста; ветхозаветная горечь перехлёстывает через край.

Однако, возможность такого поэтического перла точно опровергает его содержание: ибо если человек сумел развиться до сочинения подобных стихов, то не всё сводится к четырём трагичным глаголам, поставленным подряд.

 2

      …голос Мельхиседека прозвучит интонацией Экклезиаста: не к ней ли всю жизнь стремился Батюшков, сойдя под конец в тяжёлые дебри безумия?

        Ты знаешь, что изрек,
        Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
‎        Рабом родится человек,
‎        Рабом в могилу ляжет,
‎        И смерть ему едва ли скажет,
        Зачем он шел долиной чудной слез,
‎        Страдал, рыдал, терпел, исчез.

       На смерть, мол, была последняя надежда, но и она не оправдалась.

       Батюшков – мрачен, и – Батюшков неистовых вакханок, где всё трепещет силою жизни: поэт существует на полюсах, отрицая мещанскую сладость быта, ибо космос слова сильнее всяких магнитов…

        Сила сердечной памяти, выраженная в хрестоматийном: О память сердца… - превосходит все лабиринты рассудка, каковые к тому же чреваты порою; но память сердца – огонь и лестница, и то, и другое никогда не обманут.

        И снова отплывает корабль, и вновь тихим очарованием сквозит берег Альбиона, и яркость поэтической линзы не допускает серого потока времени, готового всё поглотить…