Литературная критика

 

 

1-3 журнала «Дон» за этот год представляет интересную панораму: художественное творчество священников: людей, чувствующих слово особенно: с двойною силой – слово духа, неизъяснимо- усложнённое, и слова, которые вспыхивают различными созвездиями-созвучиями, получив литературную огранку.

 

 

Так разворачивает поэтические ленты иерей Д. Трибушный: и боль за отчизну калёной нитью проходит сквозь внешне спокойный, медитативный отчасти стих.

 

Поэт разнообразен: порой не привычен и язык его: некоторая шероховатость, придающая дополнительную выразительность говоримому:

 

 

 

Ведь действительно – словосочетание – он умер: абсурдно: не он же это сделал, очевидно им распорядился кто-то другой, и Трибушный, предлагая свой вариант восприятия действа, раскрашивает последствия тонкими красками духовной акварели.

 

 Горечь в стихах логична: учитывая апокалиптический характер наших времён, и онтологическим ветром носимые листки бытия красиво ложатся в стихотворение поэта-священника:

 

 

 

Словесно густо ткётся рассказ митрополита Илариона «Тайна семи звёзд»…

 Вызревание веры в недрах сердца – или прорастание к ней, верной вере, трактуется через суммы житейских образов, множимые на различные ситуации, предлагаемые жизнью, и художественный результат получается достаточно впечатляющим, чтобы внимательно вчитываться в текст и вглядываться в подтекст рассказа.

 Очерк о грузинском художнике Вано Иоселиани, соседствующий с рассказом, исполнен сочно: точно виноград делился наливными гроздьями и благодатным соком с палитрой иерарха, обратившегося к слову художественному…

 

…психология, быт, метафизика смешиваются в сосуде рассказа протоиерея В. Гофмана «Орёл, или решка»: смешиваются густо и круто, и быт, показанный словно клоками, рваными кусками нехорош, и смерть случится нежданно-негадано: только что вроде…

 

 Но именно через смерть, через восприятие оной выкругляется и выявляется нечто наиважнейшее в человеке: о чём и ведёт свои словесные лабиринты рассказ, непременно связанный с церковным служением.

 

 «Палица протоиерея» – другой рассказ Гофмана – будет повествовать о жизни отца Василия: для которого предстоящее награждение – что кара, и разволновался, и не видит причин для получения бирюлек…

 Служба не для оных.

 

 Жизнь, служба – а возвышенное житие мало кому удаётся испробовать собственной судьбиной.

 Рассказы протоиерея Я. Шипова отличаются своеобразной назидательностью: но – переданной через образный строй, через детали мира, где и овсяное печенье (одноимённый рассказ) может сыграть своеобразную роль.

 Внутрицерковная жизнь закрыта для большинства: там тоже многое связано с бытом и неурядицами, разногласиями и непониманием, и Шипов хорошо, колоритно, выпукло, объёмно живописует оный пласт бытования на земле.

 

 «Дневником священника» представлен протоиерей В. Вигилянский – здесь церковная философия распускается крупными цветами: в рассуждениях ли о празднование Нового года – с церковной точки зрения; в истории о тайном монашестве; в словах, касающихся такой эмоции, как страх: исследуемой в той форме, когда овладевает массами.

 

 Неожиданно, особняком стоит своеобразная новелла о Хармсе, скорее даже об его отце; и стихи-молитвы самого Хармса, вернее их черновики, выглядят довольно непривычно: если держать в памяти традиционный образ поэта-обериута.

 

 Много истории в рассуждениях Вигилянского: истории, рассматриваемой под углом вечности – однако так, когда не брезгуется колоритными деталями, через которые, впрочем, узлы вечности становятся чуть виднее…

 

 «Пчёлка» – рассказ протоиерея А. Дьяченко – плеснёт водой сумрачности и счастья: окатит ею сознание читателя, настраивая на лад необходимой чистоты, гармонии души и тела: столь трудно достижимый лад.

 

 Прорежет реальность, заструится «Престольный свет» – поэзией протоиерея Г. Рязанцева-Седогина:

 

 

При чтении – создаётся ощущение неустанного, молитвенного горения: будто и сердце поэта-священника обращено в свечу; и свет, открывающийся ему во имя бдений, требует самых простых, крупных и округлых слов, не допускающих смысловых игрищ.

 

 И земной отец, которому посвящено одно из стихотворений, словно пьёт из запредельного светового источника, хотя и является во сне с букетом реалий земной жизни:

 

 

«Сельские рассказы» протоиерея А. Лисняка пропитаны душистыми ароматами: тут, покажется, скошенной травой дохнёт, а тут заиграет летнее душистое разнотравье, переливаясь оттенками: но всё эти ощущения связаны с областью провинциальной церковности, сельского космоса…

 

 Что ж – жизнь там чище, чем в метрополиях – во всех смыслах.

 

«Научение Добру» митрополита Климента расходится линиями жизни и линиями веры: они должны соплестись: причём так, чтобы именно добро определяло понятие «жизнь», от чего мы, современные, шибко далеки; к чему призывает художественное слово митрополита, оперенное мудростью веков, стоящей за вектором вероучения.

 Благоуханный дом Троице-Сергиевой лавры, принятие пострига, стремление к подвигу веры: митрополит повествует об этапах собственного пути скромно и чётко, хорошим, духовитым русским языком…

 

 Итак, 1-3 номер известного журнала «Дон» разнообразно и густо знакомит читателя с художественным творчеством священников: и огни, вспыхивающие в недрах их текстов, зажжены по-разному: но никто неколебим в вере, равно – никто не грешит пустословием: ибо выразительность, художественное мастерство всегда на уровне.