Литературная критика

 

\Борис Гриненко. Признание в любви. – Эксмо, 2024. – 480 с.\

 

 

Жизни, выплеснутые на страницы, пропущенные через своеобычие авторского мировосприятия и особость литературного дара. Жизни выхваченных из человеческой массы двоих, любящих, фокусируются историей света – с бликами радости и solo счастья, с молнией трагедии и попыткой преодолеть её, используя инструментарий литературы.

Проза Бориса Гриненко – вдумчивая, серьёзно разворачивающаяся, отменно настроенная, как музыкальный инструмент, на котором звучит музыка любви, – с трудностями и восторгом, с первым шелестом ощущений, возникающих в душе, с развитием отношений… Книга «Признание в любви» выстраивает мелодию самой жизни – «живейшей из жён».

 

 «Хризантемы» распускаются – первая часть наименована именно так – «Хризантемы», и эпиграф из знаменитого стихотворения Юрия Левитанского «Каждый выбирает для себя…» сразу настраивает на соответствующий лад. Выбор ли человека, или некто совершает за него, а он, вовлечённый в суммы обстоятельств, вынужден подчиняться?

 

Ирина – тугое, как гроздь, красивое имя; Ирина, появившись на работе, уже своеобразно обжитой Борисом, словно меняет собою градус мировосприятия. Когда же впервые решится назвать её Ирочкой, тонко вздрогнет и у самого душа…

 

Жизнь института будет лепиться яркими мазками: плазма бытия подразумевает разнообразие подробностей. Постепенность возникновения отношений лепестками хризантемы прорастёт в суть бытия героев (забегая вперёд – у романа Бориса Гриненко «Признание в любви» автобиографическая основа). Ирочка младше Бориса: младше на целых 18 лет – маленькая жизнь! И то, что жизни их соединятся в весьма увлекательное целое, сложит повествование органично, естественно. Это же подчёркивается и стилем, неспешно развивающим историю любви; стилем, подразумевающим как душевные пейзажи, так и пейзажную живопись окрестного мира: «Набираем высоту. Внизу разноцветными полями безупречно выложен орнамент, он окружает аккуратные посёлки.  Блестит под солнцем речка, на берегах приютился лес – красота. Но вдруг отказывают двигатели, и самолёт падает… Не дай бог вам оказаться в такой ситуации – в кино всё не так показывают».

 

Ирина

(Фото представлено Борисом Гриненко)

 

Потом герои впервые летят вместе в отпуск, ещё не представляя будущего, подспудно зреющего в них. Сомнения одолевают Бориса, груз прожитых лет сказывается: зачем же я ей? Ведь таких глаз, вспыхивающих таинственно, ещё никогда не видал!

 

Борис, работавший в Академгородке в Новосибирске, переезжает в Ленинград, занимаясь технологиями, ИТ. Повествование уводит в ретроспекцию, воспоминания логичны, и хотя жизнь героя, очевидно, подчинена волнам работы, главное, что должно состояться, – это любовь. Сколько б ни убеждали, что «работа важнее». Будет развёрнута и жизнь института, появятся друзья-приятели, жизненно-быстрый Адик, например… Портрет лепится из отзвуков, оставляемых людьми в герое: повествование вьётся от первого лица. Пёстрый ворох жизненных необходимостей – с родителями, с разнообразием ситуаций; выпивка как отдельный, близкий русскому нраву «персонаж», тоже возникнет…

 

Время будет слоёным – вот мы попадаем в 1968 год, в Академгородок Новосибирска; антураж совершенно другой, равно – людские взаимоотношения… Детали ушедшего мира сохраняются в янтаре текста. Время будет слоёным, как пирог бытия! Оно вновь возвращается… в условную современность, ведь, в сущности, всякая современность условна, учитывая способность оной слишком быстро превращаться в былое.

 

Будут в книге и интересные воспоминания о бардовской песне и о том, как воспринималась она некогда. Образ самого Галича проступит из советского «далёко». Через нюанс, характеризующий героя-друга, выражается нрав человека:  «У него длинные пальцы пианиста: когда держит понравившуюся  девушку за талию, то играет ими вальс Мендельсона».   

Так – поэтично-красиво.

Восьмое марта, Борис ему звонит, он что-то ест, жены нет.

– Поздравь свою половину. Скажи, что для неё есть подарок.

– Какой? – Ты. – Кх-кх, кх-кх…Чуть не подавился. – Лишь бы не она.

Есть нечто рыцарское в отношении Бориса к Ирочке.

Есть и сомнения.

Есть…

 

Живость повествования обеспечивает захватывающее чтение.

 Литературные разговоры с Ирочкой сближают больше, нежели выставка оргтехники, ведь героиня – тонка, она в восприятии Бориса – Прекрасная Дама… Со всеми вытекающими для него, в сущности: мечтателя, увлечённого литературой и высшим проявлением оной – поэзией.  Гитара, теннис – всё будет объединять…  Мысль о Данте и Беатриче, мелькнувшая в голове Бориса, свидетельствует о «пролитературенном» сознании.  Мерцают созвучия стихов… И в робости, отчасти восторженной, какую поначалу испытывает герой к героине, заложено столько интеллигентного обаяния, по-хорошему не современного! Тени и тайна зарождения чувства, когда первые соприкосновения рук волнуют, как волшебная музыка.  Это потом – растворение друг в друге, словно отъединённость от мира, ради совместной вибрации счастья; подробности действительности – утренний ли кофе, рынок, излучающий сочную энергию снеди, разговоры – всё наэлектризовано новой жизнью. Возвращение в обыденность «пены дней» чревато… тем не менее без него не обойтись. И – постижение подлинности счастья: оно – когда даришь, отдаёшь себя; оно – в растворении сложного, непонятного этого «я» в субстанции другого.

 

Борис и Ирочка.

Жизни, сплетающиеся волокнами, проникающие глубже и глубже друг в друга.

Первый совместный Новый год.

Радостно всё.

А потом грянут перемены в стране: перемены, закончившиеся распадом оной, хотя и казался бывший Советский Союз «незыблемым»; и у героев слоение жизней будет связано с происходящим в реальности страны. Всё новые и новые персонажи появляются. Виктор Рассадин, скажем, прибывший в Москву заниматься конверсией экономист; повествование густеет людьми, не меняя главных героев. Корневые события августа 1991-го, когда нужно было выходить на митинг протеста на Дворцовую площадь, стоять и ждать танки, отразятся в душах их..

Но жизнь пойдёт дальше – как всегда, в этом её основная особенность. Конверсия оборонки важней ли чувств? Едва ли.

Девяностые загрохочут суммами событий, которые люди, выросшие в СССР, не могли и представить. Мошенники, аферы, развал привычных отраслей… Борис Гриненко выпукло показывает ту жизнь: с одной стороны – уже подзабытую, с другой – не забыть никогда, коли выпало жить в те годы. Культурологическая же составляющая романа «Признание в любви» интересно выкругляется рассуждениями:

«Архитектура — это мироощущение. Если она того стоит, то — удовольствие. Рядом легче дышать, по-другому смотришь  на мир. Точно сказал Шлегель: «застывшая музыка». Когда  хотелось подняться над суетой, мы спешили услышать симфонии Росси и Воронихина, Растрелли и Монферрана — одна  мелодия ярче другой, мелодии душ тех, кто строил».

 

Жизнь раскрывается в книге многопланово: даже краткое отступление в военную память, вызванное… мёдом, пасекой, мелькнёт. Мёд в войну! Не переоценить богатое значение природного этого материала.

Париж предстанет в индивидуальных красках восприятия. Там Ира с Борисом сидели с друзьями-шведами в кафе, где Хемингуэй писал «Фиесту».

Барселона развернётся пенно-людно праздником кукольного представления. Перед куклой-королём Ира сделала такой реверанс, что благодарный король выписал ножками вензель, и зрители заглушили аплодисментами барабаны… Собор знаменитый, сияя бессчётными украшениями, точно обросший ими, врастает в небеса. И снова вьётся, вьётся счастье любви… вокруг него Борис понёс Иру, свою святую, на руках.

 

Далее развернётся «Уголок счастья» – вторая часть многослойной прозы Бориса Гриненко.  Уголок – дача, которую надо высмотреть, подобрать, чтобы соответствовала душе, да ещё и привыкнуть к уголку этому. У героев получится, на то они и герои! В счастье хочется вернуться, не говоря – жить в нём.

Приближается гроза, Борис нарвал Ире иван-чай: «Тебе от лета вкус и запах, от меня – теплоту». Она отвечает.

 

Световые периоды прозы Гриненко наполнены некой солнечной дружественностью. Проступает своеобразная метафизика дачного житья, ярко вспыхивают элементы неповторимости авторской стилистики:

«Дача обычно что? Сад, огород: посадил – съел, оставшееся  заготовил, чтобы потом съесть; это – подсобное хозяйство.  Можно ничего не делать: лежать в шезлонге под деревом  или кверху пузом на пляже, пытаясь получить южный загар,  в холодной воде не набулькаешься».

  И совершенно особая роль цветов.

  Иринины любимые гиацинты – торжественные красавцы – прорастают в воздух реальности; сад будет живописан красочно, богатая словесная палитра используется. И: она драгоценна, Ирина, – ведь у неё получается не только растить и беречь цветы, но и сохранять самый хрупкий цветок – счастье.

Жизнь в сказке.

Почти мистический шпиль реального собора – словно подпирающий луну…

Пейзажное слово автора высоко.

Соловьи наполнят сад пением, яркие звёзды, луна у горизонта, она образует над головой Иры нимб. Борис: «Ира, ты дар неба, моя святая». Ира соглашается:

Годовщина свадьбы будет отмечена солнечностью продолжающихся отношений.

Неужто грянет финал?

Смерть, в чём суть твоя?

Болезнь, угнездившаяся в теле Ирины, разрушает всё наработанное… нет! не способна разрушить ничего, ведь литература обладает свойством сохранять пережитое.

 Ступени онкологии, которыми приходится пройти, описываются стоически. Трагедия глядит в лица двоих, купавшихся в счастье.

 Разнообразна будет и борьба с болезнью: внутреннему состоянию может помочь хорошо собранная библиотека. Впрочем, теперь планшет вмещает всю мировую, так что главное – развитый вкус.

 Герои продолжают жить. Жить – в том числе верою в чудо: банальной, как многое, и тем не менее.

«Последний лист» как часть книги возникает.

Последний – сколько горечи концентрирует в себе определение!

 Кабинеты, очереди, клиники, анализы, воздух надежды – словно пульсирующий толчками: то есть, то нет.

 Врачи, консилиумы, и – не отступающая, не увядающая, не уходящая любовь. Стержень её не сломан.

«Целую, кладу её ладонь на свою, как раньше делал, другую ладонь — сверху, легонько поглаживаю и замираю. Опять не знаю, как долго, но, к счастью, уснула. Довели до того, что в этом — счастье».

 

«Дом» и «Крик души» – завершающие части.  Бархатная Ирочка: все, соприкасавшиеся с ней, вплоть до животных, чувствовали её ласковую заботу. Борис Гриненко рождает любовь в душе читающего: нежную любовь к световому сгустку – Ирочке. Она уйдёт. Уйдёт, оставив героя в пустоте, растворив его в воспоминаниях, но и вдохновив писать, ибо литература, возможно, единственный способ победить смерть.  По крайней мере, соприкоснуться с иллюзией победы.

 

Стоит отдельно отметить, что автор «Признания в любви» не является профессиональным литератором: он эйтишник, писать начал в семьдесят пять лет. Тем не менее Борис Гриненко создал пронзительную книгу о любви: всю переполненную светом и скорбью, трогающую душу читательскую теплом и нежностью. И даже мера трагедии, разразившейся в повествовании, не отменяет этой высокой, торжественной песни любви. Мария Джалая, литературный редактор текста, написала: «Спасибо автору за книгу. И его Ирине… Им обоим… Книга потрясающая».