Литературная критика

(Начало)

О переводах Константина Бальмонта

Константин Бальмонт оставил достаточно большое наследие, то есть очень много стихотворений, однако, многие поэты, в частности, О. Мандельштам, говорили о том, что наследие все же невелико, на слуху не так много стихотворений Бальмонта, по сравнению, с произведениями, например, Александра Блока или Марины Цветаевой. Еще в первые послереволюционные годы Осип Мандельштам констатировал: «От Бальмонта с его горящими зданиями, мировыми поэмами, сверхчеловеческими дерзновениями и демонической самовлюбленностью осталось несколько скромных хороших стихотворений». И чуть позже, «от Бальмонта уцелело поразительно немного – какой-нибудь десяток стихотворений. Но то, что уцелело воистину превосходно, и по фонетической яркости, и по глубокому чувству корня и звука выдерживает сравнение с лучшими образцами заумной поэзии». Иван Бунин, впрочем, издавна к символистам беспощадный, написал и вовсе странный отзыв: «Удивительный он был вообще человек, - человек, за всю свою долгую жизнь не сказавший ни единого словечка в простоте, называвший в стихах даже тайные прелести своих возлюбленных  на редкость скверно». Даже дружившая с Бальмонтом Марина Цветаева обмолвилась о «самоупивающейся, самоопьяняющейся птице», «заморском госте в русской поэзии». C одной стороны, с другой, М.Цветаева говорит о том, что, сколько всего было сделано Бальмонтом: «Бальмонтом написано: 35 книг стихов, т. е. 8750 печатных страниц стихов. 20 книг прозы, т. е. 5000 страниц, - напечатано, а сколько еще в чемоданах! Бальмонтом, со вступительными очерками и примечаниями, переведено: Эдгар По - 5 томов - 1800 стр<аниц>, Шелли - 3 тома - 1000 стр<аниц> Кальдерон - 4 тома - 1400 стр<аниц>».

Почему Бальмонт был так широко известен? Благодаря жизненному пути, такому яркому, броскому, смелому во всем, в чем-то совершенно эпатажному, и, конечно же, благодаря своему окружению, встречам с  известными людьми той эпохи, писателями, художниками, и так далее.

Кроме того, и, без всякого сомнения, Константин Бальмонт известен своими переводами. Поэт переводил английских романтиков Дж. Байрона, У. Вордсворда, С.Кольриджа, П.Б. Шелли, Г. Россети, а также У. Шекспира, Т. Элиота. Среди его переводов французская поэзия Ш.Бодлера, испанская драма в лице Лопе де Вега, многочисленные переводы представителей немецкого романтизма, яркого основоположника веймаровского классицизма Гете и романтика  Г.Гейне, произведений польских, грузинских, армянских, литовских авторов. 

Охват переводов, имен, тем огромен. Интересен и весьма понятен выбор Оскара Уайльда. Современный исследователь Е.Л. Сушко обращает внимание на то, что становление мифа и мифомышления в литературе Серебряного века традиционно связывают с символизмом, отличительной особенностью которого становится всеобъемлющая мифологизация явлений, исторической, общественной и личной жизни. В этом смысле, мифологизация творчества Оскара Уайльда в России – своеобразный феномен. Произведения Уайльда в это время выходили огромными тиражами, их активно переводили на русский язык лучшие поэты Серебряного века, только «Балладу Рэдингской тюрьмы» переводили 17 раз, в том числе весь цвет русской поэзии Серебряного века: К. Бальмонт, В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Кузмин, Ф. Сологуб, даже В. Маяковский. Более того, первую главку поэмы «Про это» В. Маяковский назвал «Балладой Рэдингской тюрьмы». Портреты Уайльда выставлялись в витринах столичных книжных магазинов, его изречения цитировались, на него постоянно ссылались, о нем спорили, ему подражали - в том числе и экстравагантными туалетами à la Wilde. Об Уайльде писали «Вестник Европы», «Русская мысль», «Современный мир», все ведущие русские журналы, даже если и не разделяли взглядов англо-ирландского классика. Одним из первых поэтов, открыто восхищавшихся Уайльдом был Бальмонт.

В ноябре 1903 г. на заседании Московского литературно-художественного кружка Константин Бальмонт сделал доклад «Поэзия Оскара Уайльда», где во всеуслышание заявил: «Оскар Уайльд - самый выдающийся английский писатель конца прошлого века». Доклад незамедлительно был опубликован на страницах журнала «Весы» как статья «Поэзия Оскара Уайльда», в которой К. Бальмонт рассказывал о первой встрече с Уайльдом, по сути, представлял русскому миру развенчанного на родине гения, тем самым мифологизировал Уайльда, создавая образ загадочного гения, непонятого своей страной и отвергнутого ею.

Сам Бальмонт неоднократно вспоминает о своей собственной встрече с Оскаром Уайльдом, а также о тех случаях, когда рассказывал о нем с неподдельным восхищением, в то время как англичане нарочито небрежно отзывались о писателе и совершенно не стремились продолжать о нем беседу, тем более поддерживать любое выражение восторга в его адрес.  Бальмонт переводил и буквально, то есть дотошно, внимательно, и свободно. В «Саломее» есть эпизоды более свободной интерпретации текста. В целом, такое отношение Бальмонта к переводу вызывала критику С.Маршака и К. Чуковского, но зато всяческое одобрение Б.Пастернака. Следует заметить, что один из переводчиков Рильке (по воспоминаниям о серебряном веке Борис Вейдле «О поэтах и поэзии») говорил о том, что смешно будет переводить полное собрание сочинений Рильке, так как нужно все-таки влюбиться в конкретное стихотворение. Подобный вывод Б.Ведле делает и при сопоставлении двух знаменитейших переводов стихотворения Гете, один – Лермонтовым («Горные вершины спят во тьме ночной»), а другой -  «Над высью горной тишь» - И.Анненского. Второй вариант более дотошный, а первый, как известно, чуть ли не превосходит оригинал. К. Бальмонт в данном случае, как именитый символист ощущает магию слова, которое самое по себе несет о мире очень много. Как любой символист (вспомнить хотя бы многочисленные труды А.Белого о символизме),  Бальмонт, с одной стороны, приближает свои стихи к музыке, а с другой стороны (очень в духе философской традиции М.Хайдеггера) ощущает власть слова над человеком как проявление определенной божественной сущности, нечто большее, чем наслаждение от музыки или познания, момент творческой экзальтации.

К. Бальмонт переводит С.Кольриджа и Вордсворда. Это тоже неслучайно. Романтизм в английской поэзии (как и немецкий романтизм) необыкновенно близок и образу Бальмонта и его вкусами в поэзии. С.Кольридж, как известно, пишет знаменитую неоконченную поэму «Кубла Хана, Видение во сне», произведение, которое ему помогает опубликовать только Байрон, и которым он безумно гордился. Кольридж, Вордсворд, де Квинсли (автор нашумевшего «Признания англичанина опиомана») обитают в Озерном Крае, живут в доме у Вордсворда. Сюда же приезжает и Вальтер Скотт. К этой группе поэтов примыкает и Мэри Шелли, та самая, которая в 19 лет написала «Франкенштейна», что совершенно удивило, просто сразило Д.Г.Байрона, который заметил, что произведение было поразительным для девушки такого возраста (диалектическое мышление: чудовище одновременно и жертва, и палач, открытия Франкенштейна свидетельствуют и о его разуме, и о его ограниченности). Все эти атрибуты английской прозы эпохи романтизма (которой предшествует, конечно, «готический роман», и немецкий романтизм в лице Гете, Гейне, Шиллера и так далее) ложатся на совершенно чудесную почву. Бальмонт просто создан, чтобы переводить эти произведения. Сложно проводить параллели в жизни, но они просто напрашиваются. Мэри Шелли (в девичестве Годвин) убегает с Перси Шелли (своим будущим мужем) заграницу, в то время когда его первая жена заканчивает жизнь самоубийством. Для Бальмонта эти «прыжки в окна» тоже весьма обычная практика, как и для других поэтов эпохи. Дело в том, что для романтиков это сознательный отказ от рациональности XVIII века, обожествления безумствования, страсти, демонических проявлений. Поиск иррационального это, собственно, и есть задача художника, и такой ее формулировали Гете и Шиллер, впоследствии и многократно Герман Гессе. Достаточно вспомнить о том, как Шиллер советует Гете написать вторую часть «Фауста» по-другому, именно поэтому Мефистофель и получается таким славным, очаровательным, живым. Авторы-англичане, представители романтизма уходят из жизни как раз тогда, когда рождается Бальмонт. Он своего рода - продолжатель тех традиций. Неслучайно, он так забавно просит своих жен говорить о себе в третьем лице, да и себя часто называет «поэтом».

Удивительно плачевен был финал Бальмонта, его похороны, по воспоминаниям Марины Цветаевой, он очень нуждался, а в осажденной Франции на похоронах было всего несколько человек, могила, куда опустили гроб, была наполовину заполнена водой. Судьба Бальмонта в чем-то напоминает судьбу Оскара Уайльда, она также печальна: достигнув вершины эстетизма, оба падают вниз, на самое дно. Есть в этом какой-то заданный историей смысл, путь, ведущий, может быть, к раскаянию. Для поэтов серебряного века, а особенно для Бальмонта, разницы между жизненным путем и поэзией практически нет. Оба мира живут параллельно и часто пересекаются. Поэт черпал вдохновение и из литературы, и, собственно, из своей жизни, эмоций, мифа, который он создал о самом себе. Однако, та легкость, с которой он проживал свою жизнь, выступая, декламируя, сочиняя, путешествуя, позволил ему остаться в конечном итоге одним из самых известных поэтов того времени. Поза, легкость, сердечность, серьезность, безусловное дарование:

Литература: