Комментарий | 0

Добро пожаловать в загробный мир! (религиозные мотивы капитализма)

 

История как ожидание… конца

     Вспоминая слова Мишеля Фуко о том, что у него вызывает смех слово «кризис», мы заметим, что в западноевропейской цивилизации «кризис» имеет особый смысл. Потому как в христианстве, господствующей идеологии в Европе долгое, очень долгое время, это слово означало преддверие конца и начало казней господних и, конечно же, скорое пришествие Христа. Сегодня цивилизация, избавившись от религиозных пут, также живет ожиданием апокалипсиса, но, так как он все не наступает, то человечество его устраивает на экране телевизора и кинотеатра. Человечество устраивает себе апокалипсис якобы вымышленный. Телевидение перестало быть телевидением. Оно превратилось в оракула. Оно превратилось в режиссера без реальности. В реальность без режиссера. Оно стало совершенно отдельной реальностью. Гиперреальностью. Мы транслируем в него все свои страхи и желания, и оно выдает нам ответ. Все просто. Вместе с тем, оно транслирует свои страхи желания в нас. Все смешалось. Мы видим перед собой не телевидение. Мы участвуем в нем. Мы –  шоу. Мы –  декорация самих себя. Добровольные заложники шоу. Мы –  подделки цивилизации, которые считают себя по-настоящему настоящими. Подделки, что создают подделки. 

     Прошу заметить, что капитал обладает одной функцией: будучи воплощением желания, он вызывает его, чтобы затем же его и исполнить для себя же. То есть желание навязывается человеку через СМИ, внушая ему, что это именно подлинное его (человека) желание, после чего все происходит само по себе. В то время как данное желание не реально, ведь человек не принимает решения самостоятельно.

     Люди, превращаются в капитал, который существует и способен к обороту. Люди не только капитал. Но и товар. Кто сказал, что работорговля исчезла? Все гораздо интереснее и сложнее.

     Превосходный пример есть в протестантском варианте христианства, ведь именно на его доктринах отчасти построена этика капитализма. Иисус, воплотив в себе бога, умер за грехи или желания человечества. Таким образом, искупив их. Иисус выступает в роли капитала. Так как собой он заплатил за товар –  человечество. Купив его. И в христианстве чувство желания и чувство вины связаны неразрывно. Желать того, что бог запретил –  грех. Так как лишь бог имеет желать то, что запрещено. Это распределение желания по иерархии.

     Капитал распределяет удовольствие. Он НЕ контролирует желание. Так как он и есть желание. Перед ним все равны. Так как желают все. Но воплощение желаний –  привилегия не многих. А тех, в чьих руках капитал сосредоточен. Они не ограничены ни в желаниях, ни в удовольствии. Так как  капитал существует только благодаря производству желания и его осуществлению в виде культа потребления.   

     На междисциплинарном проекте «Капитализм как религия», что проходил в Москве, было сказано, что «Название проекта отсылает к одноименному фрагменту из наследия Вальтера Беньямина (1921), который привлекает все большее внимание в последние годы. Основная мысль этого фрагмента состоит в том, что религия не просто является одним из условий возникновения западного капитализма (протестантизм, согласно знаменитому тезису М. Вебера); капитализм и есть религия, «…чистый религиозный культ, возможно, самый экстремальный из всех, что были доныне».  (1).

     Капитал  можно сравнить с глобальным мемом, вирусом, который если можно так выразиться, реально не существует. Так же, как остальные системы фашизма, социализма или коммунизма, существуют в сознании тех, кто его практикует. Он пускает корни во всем обществе, в каждом индивиде, и ставит в зависимость от себя. Имея такую же систему, как и любая другая религия, капитализм или любая другая система отношений вообще, попадая в сознание человека, укореняется внутри, перекодируя его сознание. Все решает критичность мышления конкретного человека.

     Марк Фишер, автор книги «Капиталистический реализм» рассматривая капитализм, приходит к важному выводу, что капитализм не только может быть конечной точкой цивилизации, а что капитализм будет вечен, в то время как мир превратится в иллюзию: «Просмотр фильма «Дитя человеческое» неизбежно напоминает нам о фразе, приписываемой Фредрику Джеймисону и Славою Жижеку, что легче вообразить конец мира, чем вообразить конец капитализма. Эта фраза точно уловила суть того, что я подразумеваю под «капиталистическим реализмом»: широко распространенное убеждение, что капитализм – это не просто единственная жизнеспособная политическая и экономическая система, но также и то, что сегодня невозможно даже вообразить последовательную альтернативу ему». (2).

     Мне в некой мере нравится трактовка Свидетелей Иеговы что, мол, апокалипсис наступил. Но он наступил не с появлением христианского учения об апокалипсисе. Апокалипсис начался с мифа об изгнании богом человека из рая. Желание воплощено в капитале, и неразрывно связано с принципом удовольствия, которое связано с чувством вины. И главным образом –  безумия. Которое воплощено сегодня. Но не в контексте истории как качественной эволюции и совершенствования человечества. Поместившего свою историю в контекст вечного ожидания апокалипсиса. Ожидания наказания и конца. История превратилась в тотальный апокалипсис с непрекращающимися инквизициями и войнами. А что еще более закономерно –  она стала более прогнозируемой. Дата конца света постоянно сдвигается все дальше и дальше. Таким образом, растягивая иллюзию времени и самого конца. Поэтому современная история смотрится как увлекательный голливудский блокбастер с Бараком Обамой, Ангелой Меркель и Владимиром Путиным в главных ролях. И если доверять теориям заговоров, то сценарий пишут кукловоды, которых человечество, зная, не знает. А так как конец истории постоянно откладывается, у меня возникает мысль, что истории как таковой вообще не существовало. Почему?

     Вот парадокс, что история превратилась в фильм. В сплошной спецэффект. И причем репетиции апокалипсиса проводятся по четкому расписанию и сценарию. Но дело в том, что невозможно определить, где декорация. Принцип реальности приобретает все более и более изощренные формы, как и принцип контроля. Безумие становится все менее различимым. История превращается в спецэффект. Но к чему я веду: Ницше провозгласил смерть Бога, Фукуяма провозгласил смерть истории, Гринуэй сегодня провозгласил смерть кино, основанного на тексте. Все это можно действительно объединить под одним ярлычком, как БОГ. Как известно из Евангелия Иоанна, бог творил мир с помощью слова (но у меня есть мысль, что наоборот –  именно Слово творило мир с помощью бога. Таким образом, бог выступает как инструмент. Бог и есть Слово, ведь слово «бог» выступает как шаблон, (как и любое другое слово), хроники истории записываются с помощью слов, а кино, которое мы знаем сегодня в своем большинстве построено на слове, на словесном сценарии. И таким образом мы погружаемся в смерть.

     Марк Фишер рассказывает, что капитализм, проникая и захватывая все пространства сфер жизни, превращает их в несуществующие, лишая вещи и явления контекста. Они становятся призраками. Пример тому – картина Дали «Герника» из фильма «Дитя человеческое». Так как однажды она была символом преступлений фашизма, а сейчас она находится в частной коллекции как элемент интерьера. Который помимо самой картины состоит из таких же предметов искусства, которые вместе образуют призрачный ансамбль несуществующего мира.

     Френсис Фукуяма, исследуя механизм желания в книге «Конец истории и последний человек», приходит к выводу, что война выступает как двигатель прогресса. Так как отсталые государства, завоеванные более технологически развитыми, после начинают модернизацию, чтобы не быть завоеванными еще раз. Поэтому происходит постоянный рост технологий. И… история человеческая превращается в историю технологий, которые напрямую зависят от желаний людей, но со временем, все становится наоборот. Технологии формируют и изменяют жизнь людей, и в результате люди становятся элементами механизмов и технологий, последние же занимают места людей. Человек –  очень условное существо. Просто название вида приматов. Желание же, как таковое становится все более и более завуалированным и мифическим. Его как бы и нет. Но только потому, что мир в эпоху капитализма превратился проявление слепого желания. Которое настолько же нереальное насколько и виртуальное. 

     Говоря метафорой, по мере того, как возрастает желание, оно подгоняет и подстегивает само себя. Люди становятся зависимыми от своих (действительно ли своих?) желаний. И превращаются в «механизмы», производящие новые механизмы. Которые в свою очередь порождают новые желания у людей. Прогресс рисует перед нами эволюцию наших желаний. Механизм превращается в тотем, который воплощает в себе желание, и функцию его осуществления. Происходит слияние человека и машины. Причем, и человек, и машина – это метафоры, так как смысл обеих определений стал размыт. Уже, знаете ли, сложно понять где «человек», а где «машина». Так как это слияние, конечно же, происходит на уровне смыслов.

     Желание, оно же потребление –  разрастается до бесконечно опасных размеров, пока однажды не уничтожит само себя. Тотальное потребление откровенно указывает на завуалированный акт самоуничтожения.

    

Иерархия загробного мира

     Именно механизм желания и удовольствия сегодня оказывает нам бытие человека как бытие машины. Которая воплощает в себе небытие. Откуда приходят желания? И желанием ли мы того, что желаем? Таким образом, мы видим перед собой некую перспективу вечной жизни, превратившись в машины, производящие желания. Чтобы продлевать собственное существование вечно за счет потребления и производства. На данном примере можно рассмотреть поп-культуру, с ее отрицанием смерти, и одновременной ее демонстрацией. В ней сошлись инстинкты жизни и смерти. Но там где должен быть конфликт, его нет. Мы находимся в зависшем состоянии, которое и воплощено фильмами ужасов –  в образах вечно живых мертвецов. 

     Мы увлечены образами вампиров или мертвецов, восставших из своих могил, либо Древними Лавкрафта, и, в конце концов, Вторым пришествием Иисуса. Последний придет в конце времен, воскресит умерших праведников, и даст им вечную жизнь, и это говорит о линейности христианской концепции истории. Но, с другой стороны, можно сказать, что, не смотря на свою линейность, она скорее таки циклична, так как человечество должно вернуться в свое изначальное состояние после предсказанных катастроф.

     Мертвецы и вампиры приходят снова, поесть живой плоти и попить теплой крови, но их снова и снова отправляют на тот свет. Хотя в загробный ли мир? Ведь мотив вечного возвращения мертвецов в современном кино, так или иначе, связан с бесконечным производством и потреблением. Мы используем товары, чтобы выкинуть, а затем использовать их снова. И таким образом сами превращаемся в товар, который приобретаем. Мы превращаемся в собственных вампиров.

     Кристофер Ли говорил о том, что неправильно называть фильм ужасов хоррором. Он предложил называть его film du fantastique, или «фильм фантазии». И насколько проницательная мысль! Именно! Разве не об этом толкуют сегодня философы, о проблеме видимости? Фантазия ИМЕЕТ прямую связь с бессознательным. И фильм мне представляется как проекция образов бессознательного. И вместе с тем, кино имеет очень много общего с историей. И здесь мы сталкиваемся с вопросами что подразумевать под реальностью и нереальностью.           

     Капитал распределяет удовольствие между людьми и в то же время сам же и создает желания. Превращая людей в вещи. Или лучше выразиться – в рабов. А рабы, конечно же, в данном случае могут быть рабами только при условии постоянного потребления. Конечно, не сам капитал превращает людей в вещи, а капиталистические отношения. Но все вещи имеют цену. А цена разделяет население на слои, которые представлены, прежде всего, размером капитала. Цена разделяет вещи и потребителей на сословия, так как устанавливая мнимую иерархию. Цена –  выступает как идеальный эквивалент желания и товара. Которые они в себе выражают. Цена представляет собой воплощение желания. Так же как слово или имя. Цена – это код. Она может падать или расти, таким образом, вызывая или подавляя желание. А также устанавливая и разрешая иерархию ценностей… И мне вспоминается слова Сартра о мазохизме, который он определяет как отношения между хозяином и вещью. Вернее, когда человек сам превращает себя в вещь, под действием собственного желания и привязанностей. Но с другой стороны, экономические отношения можно определить как отношения между вещами. Что выполняют определенные функции, которые для них определило общество. Таким образом, это вынуждает меня сказать, что отношения вещей – это отношения мертвецов. Конечно, это невозможно. Но, хочу напомнить, что в древности власть являлась посредником между мирами живых и мертвецов. Так же как Папа Римский для миллионов католиков –  посредник между верующими и богом. Так и фараон в древности был посредником между народом и богами. Такую же функцию сегодня выполняет и продавец или менеджер. Он посредник между верующими-потребителями и богом-генеральным директором фирмы. Вместе с тем, становится очевидным, что бог, которому подчиняется Папа Римский, сам подчиняется вышестоящему богу, а тот еще более вышестоящему. Но в то же время в таких отношениях, Папа Римский или фараон не представляет собой власти абсолютной, которую являют собой боги или бог. Таким образом, мир разделяется следующим образом на мир живых – мир богов и мир мертвецов-людей или грешников. И, несмотря на то, что и фараон и Папа Римский телом принадлежат к миру мертвецов, они имеют привилегию. Они неприкосновенны. Они – безгрешны. Так же как и современные политики, которые заседают в парламентах государств и главы корпораций. Таким образом, какая бы система отношения не управляла обществом, разделения будет существовать. Мы можем провести сравнение между людьми-вещами и миром денег. При том, что сегодня деньги приобретают электронную форму, так как и собственно люди. Человечество и окружающий мир постепенно виртуализируются.

     В «Системе вещей» Бодрийар описал как раз особенность загробного мира, который воплотил в себе капитализм. «Проанализировав формальную игру отличий, посред­ством которой серийная вещь предстает и переживается как модель, пора теперь подвергнуть анализу и то, чем реально отличается модель от серии. Действительно, система вос­ходящего движения, основанная на ценностном осмысле­нии отличий, отсылающих к идеальной модели, конечно же маскирует собой реальный обратный процесс –  массовую деструктурацию и качественный упадок серийных вещей по сравнению с моделью реальной». (3).

     Мы имеем дело с призраками, которые представляют собой копии оригинала. Эти копии заведомо мертвы. Их срок годности ничтожно мал, так как это способствует потреблению. Они –  двойники. Их фактичность сведена к нулю. Поэтому они призраки, так как единственное что их делает похожими на оригинал –  это обложка или обвертка. Ведь все мы не раз наблюдали, что упаковка с изображением товара на ней, не соответствует внутреннему содержанию упаковки. И мы платим за упаковку, а не за содержание. Так же как мы платим за ярлычок бренда, а не за качество продукта. Так же в рекламе мы встречаем призывы «будь уникальным», которым ты станешь, если будешь обладать рекламируемым продуктом (здесь находится и суть моды, которую Бодрийар назвал отсылкой к смерти). Но если каждый станет покупать этот продукт, то понятие уникальности исчезнет. Так потребители превращаются в призраков. В таких же призраков, как и товары, которые они употребляют. Здесь мы наблюдаем производство, которое построено на создании вещей вещами. Но в обществе оно устроено на иерархии, которые устанавливает капитал. Но эта иерархия одновременно бессмысленна, так как вся она представляет собой капитал в той или иной его форме. 

 

Власть

     Институты власти выступают как контролеры желания и инструменты его распределения. Также эти институты выступают как источники желания. Власть их вызывает и контролирует, таким образом, превращая людей в товар. Так же как согласно библейской мифологии, Иисус умер на кресте, чтобы спасти человечество. Таким образом, он воплотил в себе метафорический капитал или деньги. А грешное человечество превратилось в товар. Бог нашел свое воплощение в деньгах. Эта теория согласуется с патриархальными религиозными верованиями. Например, что Аллах представляется источником всего что существует. Источником, как зла, так и добра. В результате мы находим, что человека как такового не существует. А существует лишь воля Аллаха. Так же как и в случае с капитализмом, людей не существует. Существует «воля» денег, которые воплотили в себе метафору бога в капитализме. Только теперь мы имеем дело не с божественной волей, а  – с божественным желанием. И согласно постмодернистской теории Делеза и Гваттари, человек капитализма представляет собой желающую машину. И по данному случаю нельзя не вспомнить христианское сравнение церкви с женой и Христа с женихом. Такое сравнение справедливо и сегодня.     

     Ту же функцию, которую раньше исполняли церкви, исполняют супермаркеты и модные бутики. Нельзя не заметить, что поход в супермаркет, как и поход в церковь представляет собой один и тот же ритуал.

     Государство выглядит как завод или фабрика по производству вещей. И тут также следует поднять вопрос о фактичности индивида, и фактичности вещи. О том, с чего мы начали. Как рай, так и ад имели свою иерархию, которая была проекцией государственной иерархии земных царств. Когда же мы будем говорить о фактичности существования в эпоху капитализма, то не трудно будет заметить, что она сведена к минимуму. Она формальна. Не успев появиться, товар или вещь уже исчезает.

     Мы видим, что загробный мир, например, у египтян был продолжением земной жизни. Для христиан загробный мир представляет собой также продолжение жизни земной, но уже с воздаянием за жизнь земную. Рай представляется как царство или государство праведников. Хотя разделение на праведников и грешников существует еще при жизни в физическом теле. Рай существовал на Земле до того, как человек согласно библейской мифологии не согрешил. Затем рай переместился в некий идеальный мир. И согласно библейской эсхатологии придет на землю в конце времен после Апокалипсиса, и уничтожения дьявола и грешников в виде города из чистого золота –  Нового Иерусалима. Характерно то, что в книге Бытие не говорится о Новом Иерусалиме. Описывается Рай. НО как сад, а не как город. И через него течет одна река живой воды, а не четыре как описано в Бытие. И вместо древа познания добра и зла, там будет древо жизни, как описано в Откровении Иоанна богослова.

     Концепция загробного бытия и Рая менялась на протяжении развития древней языческой и христианской теологии. И христианская концепция рая как Нового Иерусалима вполне согласуется с тем витком цивилизации, когда жил Иоанн Богослов. А именно, во времена Римской империи, где император был воплощением бога. Но после этого представление о Рае и Новом Иерусалиме не изменились – они остались такими же, как и две тысячи лет назад.

     Новый Иерусалим, да и рай можно описать как теократическое государство, которое управляется богом. Необходимо также подчеркнуть, что Рай более не представляется каким-то идеальным миром, а вполне материальным. Государственное устройство Нового Иерусалима доступно описано в Откровении, и имеет четкую иерархию: на ее вершине находятся бог и сын, им же подчиняются двадцать четыре старца. А ниже – человечество.

     Я, размышляя на эту тему, заметил связь цены, слова, вещи и желания. Связь названия и содержания. Упаковки и содержания.

     Что означает слово? Оно также представляет собой товар капиталистической постановке. Сегодня мы можем иметь продукт, который имеет вкус шоколада или мяса. Но этот самый вкус-смысл создают искусственные вкусовые добавки. Или чтобы мясо имело свежий вид, его замачивают в химических растворах, чтобы скрыть трупные пятна. Поэтому ситуацию прояснит шизофренический язык, о котором писал Делез. Ведь копия вещи не имеет ничего общего с ее оригиналом. Разве что за исключением формы.

     Тиражирование, как слова, так и тела приводит к потере изначального смысла. Здесь уместно говорить о качестве – которое также отличает оригинал и копию. Происходит накладывание искажений одно на другое, и в результате можно заниматься настоящей археологией языка и смысла. Именно это и подозревал Мишель Фуко, когда писал в «Ницше, Фрейд, Маркс», что «во-первых, что язык не говорит именно то, что он говорит. Смысл, который схватывается и непосредственно обнаруживается, может быть, всего лишь скрывает, связывает и, несмотря на все это, передает другой смысл – основной, «глубинный». Именно это греки называли allegoria или hyponoia. С другой стороны, язык рождает и такое подозрение: возможно, он не ограничивается своей собственно вербальной формой, и в мире есть множество вещей, которые говорят, хотя и не являются языком. Возможно, что говорят природа, море, шум деревьев, животные, лица, маски, скрещенные кинжалы; может быть, есть язык, артикулированный иным, не словесным способом. Это можно очень приблизительно передать греческим термином semainon».  (4). Конечно же, никогда не удастся ответить на вопрос, почему та или иная вещь носит именно такое, а не иное название. В нашем же случае, слова и вещи не то, что не совпадают друг с другом, они представляют собой абсолютно разные категории, два разных уровня реальности. Раздробленность и расколотость полотна реальности говорит о том, что вещи слова лишены какого-либо контекста. Они представляют собой часть ансамбля, состоящего не из оригиналов, но копий, которые не существуют, они имитируют существование оригинала и контекста.   

     То же можно сказать и о соотношении цены и вещи. Ведь ключевую роль играет качество. Но, прежде всего мы говорим даже не о качестве товара или вещи. А о своего рода взятке, которую мы платим с закрытыми глазами производителю. Это даже очень похоже на молитву. Здесь в этом ритуале покупки присутствует по-настоящему религиозная вера в вещь, как в воплощение священного откровения, которое получаем в бутике или супермаркете от продавцов или же дома у телевизора или экрана компьютера.       

      За что мы платим, если товар задумывался как непрочный и недолговечный? Это как уплата индульгенций. Мы делаем это для того чтобы быть уверенными в том, во что верили средневековые католики, что они уже при жизни обрели место в загробном раю. Фома Аквинский говорил о «справедливой цене», которая заключалась в том, что цена должна дифференцироваться от того, насколько покупатель приближен к богу. Сегодня мы видим практически то же самое, но единственное отличие – это количество денег, которое делает их «обладателя» настоящим богом еще при жизни. 

 

Источники:

1. Междисциплинарный проект «Капитализм как религия» 
2. «Легче вообразить конец мира, чем конец капитализма» 
3.  Жан Бодрийар «Система вещей».
4. Мишель Фуко «Ницше, Фрейд, Маркс» http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Fuko/N_F_M.php
Последние публикации: 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка