Онтологические прогулки

 

 

 

                                                                                               На стенах твоих, Иерушалаим, поставил Я стражей                               

                                                                                                                                                             (Иешаяѓу 62:6).

 

                                                                                              Благоволя, даруй Сиону добро, отстрой стены Иерушалаима

                                                                                                                                                              (Восхваления 51:20).

 

 

 

            Различные законы и обычаи регулировали жизнь Иерушалаима, около сорока из которых известны нам и сегодня. Записанные спустя столетия после разрушения Города, они, вероятно, не всегда и не полностью отражают существовавшую реальность. Но не только в этом их назначение, потому что, если нет Города-Храма, значит Город-Храм был, есть и будет всегда.

 

По мнению рабби Акивы, место для Храма было выбрано в уделе Биньямина, т.к. он единственный из братьев не был причастен к продаже Иосефа (Иосиф, Брешит раба 99:1). В другом мидраше утверждается: Господне присутствие будет в уделе Биньямина, ибо это колено первым вошло в Ям Суф (Чермное море, Мехилта. Бешалах, 6).

 

            Иерушалаим — Город Учения, Город Закона. Иерусалимский талмуд (Мегила 3:1) сообщает: в Иерушалаиме было четыреста восемьдесят синагог, и в каждой были школы изучения Торы и изучения закона. У иерусалимских законов множество задач, главные — две. Подобно стенам, эти законы защищали избранный город, его статус Города, избранного и наречённого Господом, защищая.

 

Начиная с Давида, строились и разрушались стены, охранявшие от врагов, прорубались и закладывались ворота, с миром Иерушалаим соединявшие: Долинные, Мусорные, Источника, Овечьи, Рыбные, Старые, Водные, Конские, Восточные, Счёта, Эфраима, Тюремные (Нехемья 2:13,14; 3:1,3,6,26,28,30,31; 8:16; 12:39). Перед разрушением римлянами, по свидетельству Иосифа Флавия, Иерушалаим окружала тройная стена (Иудейская война 5:4:1) с возвышающимися башнями, по прочности и красоте не уступавшими храмовым сооружениям (там же 3). Территория Храма — город внутри города — имела собственные стены. Двенадцать ворот, по числу колен, вели в Город. Особенно многолюдно было у них в дни паломнических праздников. Количество и названия ворот менялись от эпохи к эпохе. Сегодня в Старый город можно войти через семь ворот. Восьмые, Ворота милосердия (Золотые) замурованы. Согласно еврейской традиции, они откроются с приходом Мессии; согласно христианской —через эти ворота вошёл в Иерушалаим Иисус Христос в Вербное (Пальмовое) воскресенье.

 

Стены и врата — символ Иерушалаима. Давид взывает к Господу: «Благоволя, даруй Сиону добро,// отстрой стены Иерушалаима» (Восхваления 51:20), а в другой главе: «Любит Господь ворота Сиона//  больше всех обиталищ Яакова» (там же 87:2). В мессианском грядущем Иерушалаим будут окружать семь стен — серебряные, золотые, из драгоценного камня, из сурьмы, из сапфира, из карбункула, огненные, и сияние Иерушалаима будет от края до края мир озарять.  

 

Завоевавший Иевус и превративший его в город своего имени, царь Давид делает его столицею царства, городом всего Израиля. Город не принадлежал ни одному из колен, хотя и был завещан Биньямину. Город царский и всего Израиля обрёл особый экстерриториальный статус, отразившийся в иерусалимских законах. Давид перенёс в новую столицу ковчег завета. Вместе с ним пришли коѓены и левиты, коим были предписаны законы особой ритуальной чистоты. С воздвижением при царе Шломо Храма Иерушалаим становится религиозно-духовным центром еврейского мира и одновременно — городом политической и жреческой элиты, что оспаривалось после раздела государства, когда царь Израиля, северного царства, возродил древние культовые центры северных колен в Бейт-Эле и Дане.

 

 

 

            В период Первого Храма содержался Храм на средства царя, коѓенов назначавшего. Великий коѓен упоминается среди царских сановников (Цари 1, Третья книга Царств 4:4, 2:26-27; Шмуэль 2 8:17; 20:25). Первоначально цари сами приносили жертвоприношения, благословляли народ, что вызывало противодействие коѓенов. За попытку самому принести жертву царь Узияѓу (Озия) был поражён проказой (Повести лет, Паралипоменон 2 26:16-20). Известно, что в период Второго Храма, после возвращения в Сион приносились жертвы во здравие сперва персидского, затем эллинских и римских владык. Исключение — сравнительно недолгий период Хасмонейского царства, период политической независимости. Но в это время произошло и трагическое по своим последствиям событие — узурпация царями власти Великого коѓена.

 

            На протяжении столетий возводились и рушились стены — создавались и умирали законы, охранявшие Город от вторжения чужого, святое охранявшие от профанного. Иерушалаим строил своё особое законодательство.  В свою очередь оно строило Город. Несомненно, иерусалимский Закон, сохранённый в Мишне, Талмуде, мидрашах, в определённой степени отражал реальность, но судить о ней, изучая иерусалимские законы, подобно изучению реальности по символическим поступкам известного еврея, изгонявшего из Храма занимавшихся будничным делом менял.

 

            Не реальность могла быть противопоставлена национальной трагедии, но — идеал. Не практика применения — сам Закон, воссоздающий разрушенный мир из элементов старого, из хаоса ушедшего новый космос творящий, выдавая его не только за настоящий и будущий, но и бывший, исчезнувший миропорядок.

 

            Несмотря на то, что Иерушалаим и сам Храм были финансовыми центрами страны, в частности Храм был хранилищем вкладов, Закон рисует картину, весьма далёкую от реальности, ведь Иерушалаим — это «красы совершенство, земли всей отрада» (За что? 2:15), поэтому: «Место для ведения счетов находилось вне Иерушалаима, и каждый, кому нужно было совершать счета, спешил туда и совершал счета там, чтобы не делать этого в Иерушалаиме, как сказано: 'отрада земли' (Восхваления 48:3)» (Эйха раба 2:19).

 

            Из десяти мер мудрости и красоты девять достались Иерушалаиму, остальному миру — одна (Авот дерабби Натан, А, 41) Десять законов и обычаев в Иерушалаиме вообще не применялись (там же 35).

 

            Иерусалимский Храм, в отличие от других культовых центров древнего мира, землёй не владел. Согласно Учению, весь народ был обязан его содержать. Ежегодно каждый достигший двадцатилетнего возраста мужчина должен был дать половину или треть серебряного шекеля в пользу Храма, что исполняли как жители страны, так и живущие в диаспоре. Стекались в Храм и добровольные пожертвования в виде денег или дорогой утвари.

 

            Ряд законов, регулировавших жизнь Иерушалаима в конце периода Второго Храма, был вызван деятельностью Санѓедрина (Синедрион) — высшей религиозной и судебной инстанции, в чьи функции, в частности, входила и организация жизни Города.  Большая часть законов, обычаев была связана с ритуальной чистотой. Коѓенам прикасаться к мёртвому запрещено. Согласно иерусалимскому Закону, на территории Города захоронения были запрещены. Даже самые знатные не могли быть в нём похоронены. Закон требовал: умершего необходимо как можно скорей вынести за городские стены. Исключение было сделано только для существовавших со времён ранних пророков могил членов дома Давида, Хульды (Олдама) и пророков.

 

            Иосиф Флавий свидетельствует о декрете Антиоха III (223-187 гг. до н.э.), тогдашнего верховного властителя Иеѓуды, согласно которому никто не мог ввозить в Иерушалаим «мясо лошадиное, или свинину, или диких, или домашних ослов, кошек, лисиц, зайцев и вообще всех запрещённых иудеями животных. Также воспрещалось ввозить в город шкуры таких животных или держать их в городе; лишь издревле употреблявшиеся для жертвоприношений животные, которые необходимы при Богослужении, могли находиться в пределах города» (Иудейские древности 12:3:4).

 

            Закон устанавливал правила, обязывающие удалять из Иерушалаима всё могущее вызвать ритуальную нечистоту. Были запрещены мусорные свалки, в которых могли заводиться насекомые. Запрещалось разводить в пределах городских стен кур, т.к. они клюют отходы. Закон кумранской общины, отличавшийся ужесточением, устанавливал запрет на пребывание в Иерушалаиме — «святом стане» — собак. В Городе запрещалось не только сеять и пахать, но и сажать деревья, кусты. Исключение — сад роз, существовавший с времён незапамятных, когда этот закон не был ещё установлен. Возможно, запрет пахать и сажать деревья был вызван стремлением сохранить как можно большее пространство для растущего населения и паломников. Для расширения территории города требовалось решение царя или пророка. Оно могло быть предпринято также в соответствии с волей Всевышнего, узнанной посредством урим и тумим — оракула периода Первого Храма. Решение о расширении территории мог вынести в период Второго Храма только Большой Санѓедрин. Сохранилось свидетельство, что в период Второго Храма (пять столетий!) Иерушалаим расширялся лишь дважды. Запрет бесконтрольного расширения территории Города нельзя объяснить сугубо прагматическими соображениями. Иерусалимские стены Закона охраняли избранных от чужих, кастовую замкнутость города коѓенов. Закон запрещал иноплеменнику селиться в Иерушалаиме.

 

            Город, обнесённый стеной, — понятие, означавшее особый статус населённого пункта. Однако иерусалимский закон, подчёркивая экстерриториальность Города, не допускал применения к нему некоторых законов, относящихся к городу, обнесённому стеной. Закон устанавливал, что за идолопоклонство жителей город должен быть разрушен. Несмотря на то, что Иерушалаим не раз становился центром идолопоклонства, иерусалимский Закон установил: Город не может быть разрушен ни при каких обстоятельствах. Согласно закону, описанному в книге Слова (21:18-21), о сыне буйном и непокорном, «не слушающий голос отца своего и голос матери» сын должен был быть приведён к старейшинам города, и по их приговору подвергнут побитию камнями. И хотя у нас нет ни одного свидетельства о применении этого закона, равно как закона о разрушении города за идолопоклонство, утверждается принципиальная неприменимость его к Иерушалаиму (Авот дерабби Натан, А, 3).

 

            Закон регламентировал правила поведения в случае, если обнаруживали убитого. Старейшины определяли ближайшее к месту события поселение, и оно несло ответственность за пролитую кровь, которую искупала жертва, снимавшая ответственность за неведомо кем совершённое преступление. Но жители Иерушалаима не рассматривались как владельцы земли: они не принадлежали к какому-либо колену. Поэтому и этот закон к Иерушалаиму не относился.

 

            Среди особых законов, по которым жил — или должен был жить — Иерушалаим, были и связанные с его статусом политического и торгового центра. На документах, составленных здесь, надо было указывать не только число, но и время. Ведь в один и тот же день один писец мог составить несколько документов, предназначенных для людей, вовсе не знавших друг друга. В Иерушалаиме было особое «бюро находок», куда доставлялись утерянные документы. История сохранила свидетельства о множестве обычаев, соблюдавшихся только в столице. Различные церемонии, среди них внесение и вынесение свитка Торы, здесь проводились с особой пышностью.

            Иерусалимцы были людьми особого склада — не чета заезжим простолюдинам. Они никогда не подписывали документы в качестве свидетелей, не зная, чья ещё подпись будет на них.  Не приходили на пир без приглашения и никогда не принимали приглашения, не узнав, с кем будут трапезу разделять. Они должны были быть оповещены заранее, что будут вкушать (Эйха раба 4:4).

 

            Иерусалимцы часто увеличивали степень строгости в исполнении заповедей. Было принято приучать поститься детей, совершеннолетия не достигших, приводить их к коѓенам и старейшинам для благословения (Софрим 18:5). В Иерушалаиме были группы людей, участвовавших, как бы мы сказали теперь, в организации общинной жизни. Одни заботились о подыскании женихов и невест, другие — о проведении свадебных пиров, обряда обрезания. Было в Иерушалаиме и похоронное братство. Сказано: «Одни ходили в дома, где празднуют, другие — где траур справляют» (Тосефта, Мегила 3:8).

 

            Иерусалимские законы и обычаи, описанные в Мишне, Талмуде, других источниках, отражают жизнь идеального общества благочестивых жителей. Рамбам (1138-1204, Испания — Египет, великий философ) создаёт в полном смысле слова учение о «цдаке». По Рамбаму, существует десять ступеней «цдаки». Вторая, почти максимальная по степени праведности, — когда дающий и получающий не знают друг друга. В качестве модели этого типа «цдаки» Рамбам приводит описание тайной анонимной кассы в Храме, в которую «праведники вкладывали деньги тайно» и из которой бедные также в тайне брали (Рамбам. Мишне Тора. Зраим, ѓалахот аниим 10:8).

 

            С особой тщательностью и педантизмом исполнялись в Иерушалаиме законы о праздниках. Тем самым иерусалимцы подчеркивали своё отличие от чужих, в дни паломнических праздников наводнявших Город. Так, в Сукот иерусалимцы имели обыкновение обвязывать свои лулавы (пальмовые ветви) золотыми цепочками.

            Всё это было не только призвано выявить особую святость Города, его избранность, но и подчеркивало элитарность его обитателей. Отношение к иерусалимцам особенно в конце периода Второго Храма было не слишком приязненным. Из документов кумранской общины известно: её члены считали коѓенов, нёсших храмовую службу, силами тьмы и зла. Не случайны поэтому попытки ослабить особый статус Иерушалаима. Одна из них описана в Талмуде. Найденные в Иерушалаиме человеческие кости привели к, правда, отвергнутому, требованию объявить Город нечистым (Звахим 113а).

 

             Особость Иерушалаима отразилась в знаменитых десяти чудесах, которые «совершались в Храме для наших отцов. Ни одна женщина не родила преждевременно от запаха священного (жертвенного) мяса; и священное мясо никогда не портилось; и никогда не было видно мухи на месте убоя; и не гасили дожди огонь горевших на жертвеннике дров; и ветер не мог осилить столб дыма (над жертвенником); и не было обнаружено негодное в омере (жертвенный сноп возношения) и в двух хлебах, и в хлебе предложения; стояли в тесноте, а когда простирались ниц, было просторно; и змея и скорпион никогда не причиняли вреда в Иерушалаиме; и не говорил один человек другому: мало места, чтобы мне ночевать в Иерушалаиме» (Пиркей авот 5:8).

 

            Задача, которую решал иерусалимский Закон, подобно городским стенам, оградить святой Город от вторжения профанного и чужого недоброго глаза. Другая — трижды в году Иерушалаим открывал всему Израилю ворота свои.

 

 

 

            Учение повелело сынам Израиля трижды в году восходить к месту служения Всевышнему, и в Песах, Шавуот и Сукот в Иерушалаим стекались паломники. На время праздников многие запреты смягчались, т.к. в противном случае заповедь восхождения могла бы остаться невыполненной. Сказал р. Достай бен р. Иоси: «Почему Господь не создал тёплых источников в Иерушалаиме, как в Тверии? Чтобы люди не говорили друг другу: 'Совершим паломничество в Иерушалаим', в действительности имея в виду лишь одно: пойдём искупаемся. Ведь тогда окажется, что паломничество совершается не ради его самого» (Сифрей. Бемидбар. Беѓаалотха, 89).

 

            В дни паломнических праздников Иерушалаим безмерно увеличивал население. Воистину, в Город всего Израиля восходили представители всего Израиля от Дана до Беер-Шевы. В «Иудейской войне» И. Флавий сообщает, что во время войны с римлянами в Иерушалаиме погибло миллион сто тысяч человек. Причина столь огромного числа погибших по его словам в том, что среди них было множество паломников, прибывших в Город на Песах и застигнутых там войной. Исследователи с безусловным критицизмом относятся к этой цифре, тем более что у И. Флавия было немало оснований, как можно внушительней представить Иерушалаим. Это крайне сомнительное свидетельство ценно тем, что даёт представление, как Город, площадь которого была около 2.6 кв. км., а население по разным оценкам от 30 до 100 тысяч человек, как Иерушалаим выглядел во время паломнических праздников. «А что город мог вмещать такую массу людей, явствует из переписи при Цестии. Последний, чтобы показать Нерону, считавшему иудейский народ совсем малозначащим, как велика степень процветания города, поручил первосвященнику по возможности привести в известность численность населения. Так как тогда наступал праздник Пасхи, когда от 9 до 11 часа приносят жертвы, а вокруг каждой жертвы собирается общество из десяти человек по меньшей мере, но часто и из двадцати (ибо одному нельзя поедать эту жертву), так сосчитали эти жертвы, а их оказалось 256500. Если положим на каждую жертву только по десяти участников, то получим 2700000 — и то исключительно чистых и освящённых, ибо прокажённые, одержимые семятечением, женщины, находившиеся в период месячного очищения, и вообще нечистые не допускались к этой жертве, равно как являвшиеся для поклонения не иудеи» (Иудейская война 6:9:3; в Тосефте, Псахим 4:15 встречаем ещё более внушительную и ещё менее правдоподобную цифру 16000000).

 

            Десятое чудо из перечисленных в Пиркей авот связано с законом о приёме паломников. Иерусалимцам было запрещено сдавать паломникам жилье в наём — оно предоставлялось даром. Никто в ночлеге не в праве был отказать: каждый паломник считался другом иерусалимца. При этом паломники располагались внутри жилища, а хозяева — вне. По свидетельству р. Шимона бен Гамлиэля, иерусалимцы, готовые принять гостя, устилали тканью вход в дом, что служило знаком приглашения. Когда же по каким-то причинам хозяева не были готовы, ткань убирали. Согласно обычаю, гости благодарили хозяев, отдавая им шкуры принесённых в жертву животных.

 

             На время праздников смягчались правила ритуальной чистоты, т.к. среди простого люда было немало не только не соблюдавших педантично законы, но и попросту мало сведущих в них. Несмотря на то, что дороги, по которым шли паломники из Вавилона, проходили по землям других народов, они рассматривались как ритуально чистые (Тосефта, аѓилот, 18:3). Выдвигая презумпцию доверия, Закон рассматривал еду и питьё каждого паломника чистыми изначально. Если гость говорил, что его глиняный сосуд чист (глиняная посуда, легко воспринимавшая ритуальную нечистоту, всегда вызывала особые сомнения), ему надо было на слово верить. Похоже, доверие это было просто-напросто вынужденным, т.к. в Иерушалаиме не было собственных обжиговых печей, не способствовавших ни красоте, ни святости, иерусалимцы вынуждены были глиняные сосуды привозить (Хагига 26а). В этом же месте трактата Хагига говорится и о презумпции доверия в отношении ритуальной чистоты части урожая, отделявшейся в пользу Храма. Цель смягчения иерусалимских законов — единство народа.  

 

            Единение в исполнении заповедей — суть паломничества. Центр единения — Иерушалаим, стены Закона которого становились ниже, ворота — шире, в эти дни он становился символом всего народа Израиля. О вечной актуальности этого единства свидетельствует мидраш, автор которого, отталкивается от стиха Ирмеяѓу: «Пока не изгнали Израиль, было каждое стадо врозь: отдельно стадо коѓенов, отдельно стадо левитов, отдельно стадо Израиль. Когда же были изгнаны, стали стадом единым, потому что 'пленено будет стадо Господне' (Ирмеяѓу 13:17). Пленены не сказано, но 'пленено будет стадо Господне»' (Эйха раба, птихта 25).

 

            Само название праздника Шавуот (дословно: недели) указывает на непосредственную связь с Песахом, семь недель промежуток. Толкование возводит название к слову «швуа» (клятва), согласно ему праздник посвящён союзу между Всевышним и Израилем, заключённому на горе Синай. Но есть у Шавуот ещё одна ипостась, связанная с солнечно-лунным календарём, позволяющим отмечать праздники приблизительно в одно и то же время года. Шавуот — время созревания на большей части Земли Израиля пшеницы — одного из семи видов плодов, которыми славится земля, молоком и мёдом текущая. Поэтому Шавуот — это и праздник исполнения заповеди бикурим (первых плодов). Отсюда и второе название: праздник первых плодов. В Мишне, трактате Бикурим (3:2-9) есть не только подробное описание правил приношения бикурим, но и рассказ о церемонии восхождения всего Израиля в Иерушалаим для исполнения заповеди. Накануне праздника, на рассвете в главных городах районов, на которые была разделена вся страна, собирались паломники. По дороге в Иерушалаим они ночевали на улицах и площадях городов, но не заходили в дома из-за опасения случайно оказаться в одном помещении с мёртвым, т.к. в этом случае они бы становились ритуально нечистыми, и вход в Храм был бы им воспрещён. Глава района провозглашал: «Вставайте, взойдём на Сион, к Господу, нашему Богу» (Ирмеяѓу 31:5). Со всех концов стекались к Городу торжественные процессии. По пути паломники распевали песнь восхождения — гимн, прославляющий Творца и избранный Город. Стихи из него, важнейшая идея которого — единение евреев в едином Городе, не раз встречаются в толкованиях мудрецов, посвященных Иерушалаиму. 

 

 

 

            Судя по описанию в Мишне, торжественное восхождение было удивительно красочным. Впереди шествовал бык, рога которого были украшены золотом, с венком из масличных ветвей на голове. Когда процессия приближалась к Городу, посылали вестников, тем временем бикурим украшая. Предназначенные для жертвоприношения плоды были в корзинах: золотых и серебряных у людей богатых, ивовых — у бедных. Встречать процессию выходили знатные люди Иерушалаима. Когда процессия проходила по городским улицам, несмотря на то что Закон не предписывал это, согласно обычаю, ремесленники прерывали работу и выходили приветствовать паломников. Иерусалимцы обращались к гостям: «Братья наши, люди такого-то места, пришли с миром» (Бикурим 3:3).

 

            Мишна очерчивает иерархическую структуру святости Города. Сперва рассказывается о вступлении процессии в Город, затем — на Храмовую гору, наконец — в Храм. Степень святости внутри Храма возрастала по мере приближения к Святому святых. Из трёх судов, находившихся в Храме — два малых Санѓедрина в составе двадцати трёх судей и один Большой в составе семидесяти одного — последний располагался ближе всего к Святому святых.  Когда приходят на Храмовую гору, корзину с бикурим только на плече можно нести: «Даже царь Агрипас (Агриппа) возлагает корзину на плечо и входит» (там же 3:4). У Храма паломников встречают текстом Освящения дома:

 

 

 

            В Шавуот исполнялась заповедь: «Будет: когда придёшь в землю, которую в удел тебе даёт Господь Бог,// овладев, поселишься в ней, Возьмёшь из всех первых плодов земли, взращённых землёй, которую тебе даёт Господь Бог, положишь в корзину,// пойдёшь на место, которое Господь Бог изберёт там поместить имя Своё» (Слова 26:1-2).

 

            После разрушения Иерушалаима установили: все законы, связанные с ним, остаются в силе, даже те, которые могли быть актуальны только во время существования Храма. В Мишне читаем: «Напротив Восточных ворот нельзя вести себя легкомысленно, ведь они — на одной линии со Святым святых. Нельзя входить на Храмовую гору с посохом, (опоясанным) дорожным поясом, с пылью на ногах, нельзя использовать (Храмовую гору) как проходной двор; и тем более — плевать» (на ней; Брахот 9:5).  Р. Шимон бар Цемаха Дорона, один из виднейших авторитетов в области еврейского закона (15 в., Испания и Алжир), писал, что законы и обычаи, относящиеся к Иерушалаиму и Храму, остаются в силе и после их разрушения, ибо «святость Города не отменена». Свидетельство — продолжающееся из разных стран возвращение-восхождение, а также чудо, некогда бывшее в Храме, а ныне в иерусалимской синагоге, в которой, небольшой по размерам, собираются более трёхсот человек, и всем просторно. «И это — знак третьего избавления».

 

            Некоторые законы, действовавшие лишь в Храме, после разрушения становятся повсеместными. Тем самым р. Иоханан бен Закая и его сподвижники стремились восполнить пустоту в жизни народа. Заповедь о четырёх видах растений в Сукот исполнялась все семь дней праздника в Храме, вне его — лишь в первый день. После разрушения заповедь начали исполнять повсюду семь дней. Это — одно из девяти установлений р. Иоханана бен Закая.

 

            Разрушение Города-Храма вызвало появление и новых законов, вошедших в повседневную жизнь, смысл которых скорбь по разрушенным Храму и Иерушалаиму, единение всего Израиля в его памяти о трагедии. Девятого (месяца) Ава, согласно Традиции, были разрушены Первый и Второй Храм. Законы и обычаи этого дня поста и скорби по Иерушалаиму складывались на протяжении столетий, в разных общинах и в разные периоды приобретая специфическое черты и в немалой степени отличаясь.  Память о Иерушалаиме была не столько удивительной силы феноменом национальной ностальгии, сколько источником бытия. Ещё в древнейшие времена Девятое Ава становится не просто одним из традиционных постов: его законы, обычаи уже на начальном этапе обретают черты, сходные с Судным днём и законами и обычаями траура. Последнее особенно примечательно, ведь ограничения траура касаются только близких людей. Вечный плач и вечная надежда оказались столь универсальными, что сумели вобрать в себя каждый плач и каждую надежду. Твой календарь — коллективная память,  и если в твоём календаре есть День Творения — мира и человека, День Искупления — мира, народа и человека Творцом, если есть День Исхода — рождения свободного народа, День Дарования Учения — Закона и национальной памяти, то, пережив крушение, осознав трагедийность бытия, ты не можешь не установить День вечного плача и вечной надежды всех уроженцев Иерушалаима, вне зависимости от того, где они родились. В Талмуде есть великое множество афоризмов о страшной трагедии, среди них: «С того дня, когда был разрушен Храм, нет у Святого благословен Он в мире ничего, кроме четырёх локтей закона» (Брахот 8а). Четыре локтя закона — исходная точка строительства нового еврейского мира, в центре которого был и остаётся Иерушалаим, возрождение которого начинается уже при Иоханане бен Закая.

 

Мишна (Таанит 4:6-7) говорит о событиях, происшедших Девятого Ава, и устанавливает: в неделю, на которую приходится этот день, запрещено стричься и стирать, а вечером накануне поста нельзя есть мясо, больше одного вида еды и пить вино.  В Тосефте (Таанит 3:12) впервые встречаем сообщение: «хаверим», т.е. люди ученые, Девятого Ава не обмениваются приветствиями, а если невежда обращается с приветствием, ему тихим голосом отвечают. Мишнаитский трактат Таанит перечисляет обстоятельства, при которых объявляется пост. В отличие от них, Девятое Ава — пост с чётко фиксированной датой, причина которого не сегодняшние, но прошлые беды, ставшие вечными. Талмуд (Бава батра 60б) сообщает о людях, после разрушения Храма отказывавшихся есть мясо и пить вино. После завоевания Иерушалаима арабами возникает группа жителей, принявшая название скорбящие о Сионе, которая постоянно в повседневной жизни исполняла траурные обычаи. В Мишне ничего не говорится о законах и обычаях самого дня Девятого Ава. Причина — схожесть этого поста с другими. Обращает на себя внимание требование рабби Иеѓуды, отвергнутое другими законоучителями, опрокидывать кровати, как было принято в дни траура. Конкретный обычай отвергнут, однако был принят принцип, с течением времени ставший определяющим. Талмуд провозгласил: в этот день все траурные заповеди должны соблюдаться. Было запрещено даже обычное чтение Учения. Девятого Ава читают только книгу За что?, посвящённую трагедии разрушения, книгу Иова и горестные главы из Ирмеяѓу. Работа в этот день не запрещена (в местах, где принято работать, работают, где не принято — не работают), но Талмуд приводит множество примеров, свидетельствующих о стремлении мудрецов убедить в этот день не работать, увеличивая его сходство, с одной стороны, с Судным днём, с другой — с траурным. Девятого Ава мудрецы не работают. Раббан Шимон бен Гамлиэля: «Всегда человек будет стремиться быть похожим на мудреца». Рабби Акива: «Каждый работающий Девятого Ава никогда не увидит благословения» (Таанит 30б). Раши попытался в своём комментарии смягчить категоричность этого высказывания (всё-таки, согласно закону, работа в этот день не запрещена), однако, думается, что именно категоричным и был смысл слов рабби Акивы.

 

            Особость Девятого Ава: ряд ограничений выходят за рамки одного дня, распространяясь на неделю, на которую приходится пост, и на месяц Ав — с его начала и до окончания поста (некоторые ограничения и на первую половину дня, следующего за постом). Согласно Талмуду, во время траурной недели не принято стричься и стирать. Некоторые мудрецы считали, что этот запрет должен соблюдаться с начала месяца, ибо сказано: когда приходит месяц Ав, нашу радость мы уменьшаем. Ав — месяц для евреев совсем не счастливый, поэтому у кого судебная тяжба с иноверцем, должен сделать всё, чтобы в это время её избежать.

 

            Мишна устанавливает: трапеза перед Девятым Ава должна быть в высшей степени скромной; раббан Шимон Гамлиэль, не получивший общего одобрения, говорил, что человеку во время «разделяющей» трапезы достаточно привычки свои изменить — уменьшить количество съеденного и выпитого. Вавилонский талмуд стремится закон детализировать и конкретизировать. По Иерусалимскому талмуду, главный принцип этой трапезы — согласно стиху: «Щебнем зубы мои искрошил,// вывалял в пепле» (За что? 3:16). Наряду с законом «для всех» встречаем немало рассказов об обычаях праведников. В Вавилонском талмуде (Таанит 30а) читаем о трапезе перед Девятым Ава рабби Иеѓуды, сына рабби Илая, который ел сухой хлеб, запивая водой. Место этой трапезы — рядом с печью. И дело не только в том, что это было не самое лучшее место в доме, оно было рядом с пеплом, важнейшим траурным символом. Этот рабби был учеником рабби Акивы, чьи законы были намного жёстче зафиксированных в Мишне.

 

            С течением времени раздвигаются временные границы Девятого Ава — дня национальной скорби. Особый статус обретает период между Семнадцатым Тамуза (согласно Традиции, в этот день были проломлены стены Города в период Первого и Второго Храмов) и Девятым Ава. Постепенно ограничения, некогда распространявшиеся на время с начала месяца, начинают соблюдать и в этот период «между теснин». В эти дни не принято устраивать свадьбы.

 

            Не только отдельные периоды еврейской жизни пронизаны скорбью о Иерушалаиме. Начиная с Средних веков в знак скорби по Иерушалаиму начали оставлять часть дома небеленой. Не надетым оставляет женщина одно из своих украшений. Тот, кто видит разрушенный Иерушалаим, должен, как на похоронах близкого родственника, надорвать одежду (Шулхан арух 561:1) и произнести: «Благословен праведный судия», словно услышав о смерти. Тот же, кто видит строительство в Иерушалаиме, должен произнести: «Благословен восстанавливающий удел вдовы».  Все важнейшие моменты свадебного обряда, самого радостного события в жизни человека, пронизаны весельем, и — памятью о Иерушалаиме. В Средние века в Германии жених и невеста надевали поверх праздничных одежд — траурные. После того, как праздничная церемония в сопровождении музыки входила в синагогу, раввин подводил жениха на возвышение в центре и посыпал ему под капюшоном (атрибут траурной одежды) голову пеплом. Сегодня во время обряда жених стоит, обратившись лицом к Иерушалаиму, а в Иерушалаиме — к Храмовой горе. В двух из семи благословений, которые произносятся, звучит тема Иерушалаима. «Пусть возвеселится и возликует бездетная (Иерушалаим), когда соберутся там в радости сыновья её. Благословен Ты, Господь, радующий Сион сыновьями его». В последнем из семи благословений звучат знаменитые слова пророка Ирмеяѓу (7:34, 16:9, 25:10, 33:11), ставшие лейтмотивом свадебного ритуала: «голос радости и голос веселья, голос жениха и голос невесты». После семи благословений, после того как жених и невеста выпивают вино, жених в знак скорби по разрушенному Храму разбивает бокал (Брахот 31а; в Средние века это делали не так, как сегодня: бокал разбивали, бросая о стену), а также в соответствии с одним из мнений (Бава батра 60б), посыпает голову пеплом. В некоторых сефардских общинах было принято украшать головы жениха и невесты масличными листьями, ибо горечь маслин должна напоминать горечь утраты Иерушалаима.

 

            Особый запрет связан с восхождением на Храмовую гору, поскольку не известно точное месторасположение Храма, доступ в который невозможен из-за отсутствующего ритуала очищения пеплом красной коровы. Р. Шломо Горен, который был в 1967 г. во время Шестидневной войны главным раввином Армии Обороны Израиля и протрубил в шофар (рог) у Стены плача в знак освобождения Иерушалаима, уточнив место расположения Храма, дал разрешение входить на те участки горы, которые Храм не занимал.

 

            Необходимые, как городские стены и их защитники, иерусалимские законы хранили и сохраняли. Но когда воины были убиты, а стены под грузом буквы закона рухнули, Город стал беззащитен. Возродить его была призвана агада. Если Закон охранял святость Города, то агада творила её. Уничтожив время и пространство, она, воззвав к Строящему и Возвращающему, вдохнула жизнь в умершее. Ибо кому нужны иерусалимские законы, если Сион — вспаханное поле? Надорвав одежду, исполнив траурные законы, агада на месте временного величия воздвигла извечно существовавший и вечно живой единый земной и небесный Иерушалаим. Потому что