Онтологические прогулки

Одной из центральных философских работ Юрия Витальевича Мамлеева, бесспорно, следует назвать его труд «Россия вечная», посвященный рассмотрению вопроса о «русском национальном духе», его исследованию как на вневременном уровне и «в его скрытых моментах, таящихся в глубинах Русской Души и нашей жизни», так и в конкретных проявлениях в культуре, в истории, русской литературе, философии, образе жизни[1]. При этом сам Мамлеев не относит свою «Россию вечную» к проявлениям религии, национализма, «простого патриотизма», поскольку его учение о России  «представляет собой гораздо более широкое философское учение, включающее в том числе и патриотизм, в котором «исключительно важное значение имеют космологическая и метафизическая составляющие»[2].

Необходимо отметить, что в данной работе Мамлеев рассматривает Россию не как исключительно государственное образование, а как проявленную в истории, выражаясь словами П.Я. Чаадаева, «цепь связанных друг с другом идей»[3]. Отсюда и то, как Мамлеев определяет в «России вечной» русских: «Необходимо отметить, что слово «русский» употребляется здесь не только в смысле собственно русских. Это понятие… употребляется здесь также и в духовном смысле: к русским могут относиться все, кто любит Россию, живут в русской культуре и в русском языке, считая Россию своей Родиной. Более того, известны случаи, когда люди других стран, принадлежащие к совершенно другой культуре и цивилизации, испытывают таинственную и непонятную для них самих любовь к России, неустранимое влечение к ней и даже посвящают свою жизнь России и ее познанию. О таких говорят: они родились с Русской Душой, они духовно русские»[4]. Безусловно, такое установление близко тому, как определял русских И.А. Ильин, писавший, что «быть русским – значит не только говорить по-русски. Но значит – воспринимать Россию сердцем, видеть любовию ее драгоценную самобытность и ее во всей вселенской истории неповторимое своеобразие, понимать, что это своеобразие есть Дар Божий, данный самим русским людям, и в то же время – указание Божие, имеющее оградить Россию от посягательства других народов и требовать для этого дара – свободы и самостоятельности на земле»[5].

Вневременная Россия и вопрос о «посягательстве других народов» на историческую Россию, безусловно, связаны. Вспоминая о периоде вынужденной эмиграции, Мамлеев отмечал: «И еще мощный момент – русофобия. Мы-то ехали и думали, что все это лишь борьба систем. Но на самом деле столкновение оказалось куда глубже. Оказалось, что не антисоветский дух, а антирусский… Мы говорили со многими людьми, в том числе и с местными политическими деятелями, и они отмечали, что для них неприемлема Россия как таковая, даже демократическая»[6]. Удивительным образом воспоминания Мамлеева совпадают с выводами другого русского философа, вынужденно оказавшегося в эмиграции, Александра Александровича Зиновьева: «Я… в свое время был невольным соучастником этого для меня постыдного действа. Российскую катастрофу хотели и запрограммировали здесь, на Западе. Я читал документы, участвовал в исследованиях, которые под видом идеологической борьбы на самом деле готовили гибель России. И это стало для меня настолько невыносимым, что я не смог больше находиться в лагере тех, кто уничтожает мой народ и мою страну»[7].

В трудах Мамлеева слово «метафизический» по отношению к России употребляется чаще всех других эпитетов. Герои Мамлеева болеют душой, прежде всего, за Россию метафизическую, за метафизическую судьбу своей Родины. Именно эта захваченность вопросом о вечной судьбе России (и как следствие – судьбе всего мира) есть основа для того, чтобы Россия продолжала существовать в историческом времени. Об этом твердит Мамлеев от романа к роману, от статьи к статье: «…русская философия самобытна, прежде всего, тем, что в определенном ее направлении сама Россия становится в ней «объектом» философии (как, скажем, в немецкой философии – Ничто, Абсолютный Дух и т. д. Такого (в отношении собственной страны) нигде не было»[8]. Устами одного из своих персонажей Мамлеев говорит: «Мы, прежде всего, русские, а потом уже люди».

На «Россию вечную» как концепт можно посмотреть через призму надежд русских религиозных философов на будущие откровения русской мысли. Так, все русские мыслители, от П.Я. Чаадаева и В.Ф. Одоевского до Ф.М. Достоевского, Н.А. Бердяева и И.А. Ильина, были уверены, что русская мысль призвана открыть миру нечто важное. Так, например, В.Ф. Одоевский писал, что запад гибнет, и новые силы в мир должны прийти из России, потому что «мы новы и свежи, мы непричастны преступлениям старой Европы, перед нами разыгрывается её странная, таинственная драма, разгадка которой, быть может, таится в глубине русского духа»[9]. То, что у Одоевского дано как возможность, для Чаадаева есть уже твердое убеждение: «Я держусь взгляда, что Россия призвана к необъятному умственному делу. Её задача – дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим спор в Европе. …Она получила в удел задачу дать в свое время разгадку человеческой загадки!»[10] - так пишет мыслитель в письме А.И. Тургеневу в 1835 году. А после того как в России вспыхнул религиозно-философский гений Достоевского, которого Европа полюбила крепко и навсегда, стало понятно, что слова Одоевского и Чаадаева не пустые фантазии любящих Россию людей.

Именно Достоевский, столь любимый и чтимый в Европе, Достоевский, фигуру которого не обошел ни один мировой мыслитель XX века, написал следующие слова: «Будущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в неё с братскою любовью всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное Слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону»[11]. Достоевский, таким образом, увязывает будущее откровение русской мысли с самой возможностью быть русским. Не дав миру разгадки мировой загадки, мы не состоимся как народ (ср. с платоновским «Без истины жить стыдно!»). И пока этого не случилось, мы живем как бы в преддверии подлинной, метафизической России, России вечной.

Юрий Витальевич Мамлеев, находясь в рамках одной интеллектуальной традиции с Одоевским, Чаадаевым, Леонтьевым, Достоевским, философами русского религиозно-философского Ренессанса, одновременно продолжает эту традицию. Мамлеев делает попытку дать имя тому окончательному откровению, которое должно быть привнесено в мир Россией, и Мамлеев называет это имя: «Россия вечная». Именно эту идеальную, метафизическую Россию следует познать всем народам, дабы прекратить истреблять и предавать друг друга, потому что в России вечной нет войн, социально-политических катастроф, но царствует братское единение в истине. Именно в предчувствии этой России вечной творили русские мыслители, и именно её имели они в виду, когда с надеждой писали о будущем русском откровении миру.

И, тем не менее, Мамлеев здесь угадывает, или, скорее, прозревает нечто большее, чем интуиции русских философов, поскольку здесь мы соприкасаемся с тем странным феноменом, который в  русской культуре уже не раз пробовали назвать тем или иным именем, более или менее удачным. Отчего русский человек тоскует? Откуда берется этот «русский лад быть печальным», за который Фридрих Ницше готов был променять все благополучие Запада? Не по своей ли России вечной тоскует русский человек? Не оттого ли в сердце русского человека поселяется невыносимая тоска при взгляде на бескрайние поля, которые сливаются с небом? И русская зима укутывает эту «необъятность, безграничность, бесконечность русской земли»[12] в снега, по ней гуляет вольный, страшный, древний русский ветер, заставляя деревья петь ледяным звоном. Не в этих ли пространствах приходит нездешняя печаль русского человека? Печаль души, припоминающей Россию вневременную, вечную… Не оттого ли русский человек нигде не находит себе места, потому что каждым своим душевным движением он предчувствует, что где-то на этой земле, средь полей, лесов, гор и озер, сокрыта сокровенная его Россия, воспоминания о которой он сохранил в своих дивных преданиях и историософских концепциях: Китеж-град, Беловодье, Третий Рим, Москва первопрестольная… Не потому ли русский человек один-единственный среди всего человечества не находит себе в истории места? И в этом смысле Россия вечная есть одновременно и вечный идеал, благодаря которому мы только и находим в себе силы существовать в мире, идеал, притягивающий к себе судьбы целых народов, и вместе с тем, ужасающая их, неизбежная участь вечного борца со смертью, окончательно познающего ее. В.В. Варава указывает, что «вся Россия – большой монастырь, здесь духовно становятся чище. Русский – страдалец, скиталец духа; но страдание здесь не самоцель, через него… обретают высшую радость. И смерть здесь не помеха, а помощница. Основные принципы жизни – соборность и жертвенность… И несмотря на внешнюю замкнутость и угрюмость, душа русского человека всегда открыта, да так открыта, что способна объять весь мир в глубинном акте любви и сострадания»[13]. И потому так притягательно быть русским, так сладостен зов этой сокровенной России, которая принимает в себе  человека, делая его русским, и так невыносимо быть русским одновременно.

Безусловно, для рассмотрения концепта, который, по замыслу автора, претендует подытожить все предыдущие построения русских философов и назвать имя чаемому ими Откровению, необходимо разработать такой философский язык, который был бы адекватен своему предмету,  а «предмет» здесь – Россия вечная! Задача эта трудна еще и тем, что концепт «Россия вечная», по Мамлееву, – не только лишь культурная реальность, но он есть подлинная реальность. Но поскольку мы пока только лишь взыскуем этой реальности, а не обладаем ею, постольку процесс описания этой реальности будет в некотором смысле совпадать с созиданием этой реальности. И потому задача разработать философский язык для описания Россия вечной есть поистине задача титаническая. Мы не беремся судить о том, удалось ли Мамлееву разрешить эту задачу, но, тем не менее, мы не можем не быть благодарны ему за саму попытку.

Философский язык Мамлеева соединяет в себе классический русский литературный язык, с одной стороны, с другой – практику прямого и наивного  проговаривания философских интуиций, которая была свойственна таким мыслителям, как Н.А. Бердяев, отчасти Лев Шестов, В.П. Фетисов и др. Этот синтез языка русской классической литературы и некоего идеального «философского языка» (простых и прямых фраз, которые, по идее, мог бы произнести любой философ) в результате претендует быть тем самым метафизическим русским языком, на котором говорят в России вечной. Не русским метафизическим языком, который есть земной русский язык, на котором проговариваются метафизические проблемы, но именно метафизическим русским языком, т.е. таким русским языком, в самых недрах которого сокрыта метафизика и в котором (через который) эта метафизика говорит с нами.

Юрия Витальевича Мамлеева можно назвать одним из самобытнейших русских писателей второй половины XX – начала XXI вв. Сформировав новый литературный метод «метафизического реализма», Мамлеев стал одной из заметнейших фигур советской нонконформистской культуры, его работы распространялись в самиздате, а квартира в Южинском переулке в Москве стала центром так называемого «южинского кружка», центром московской метафизической школы. В Южинском переулке у Мамлеева в разное время бывали А.А. Проханов, Е.В. Головин, Г.Д. Джемаль, Л.Г. Губанов, Г.В. Сапгир, Л.Е. Кропивницкий, В.К. Буковский, В.В. Ерофеев и многие другие представители творческой интеллигенции. «Там яростно обсуждались вечные вопросы бытия, философско-метафизические темы, причем словно от их разрешения зависела жизнь и смерть здесь, на земле»[14], вспоминал Мамлеев.

Мамлеев писал: «Я родился в другой Москве – по сравнению с современной… Прежде всего это относится к общей ауре города… в ней еще оставалось что-то тихое, нежное, доброжелательное, что было характерно для дореволюционной Москвы… в этих московских прудах, бульварах, затаенных переулках, двориках хранилось нечто родное, доброе и в то же время таинственное. И люди невольно попадали под влияние этой ауры»[15].

Но – нет, Юрий Витальевич, эта Москва не исчезла. Может быть, она спряталась от посторонних глаз, но не исчезла. Она и не может исчезнуть, ведь это «Москва вечная»… Стоит хотя бы раз пройтись по тихим московским улицам, покой которых лишь изредка нарушают проходящие по ним трамваи, укутаться в утренние солнечные лучи в одном из московских двориков, проникнуться покоем чудесных московских монастырей и запрятанных в переулках церквей, и эта Москва проникнет в сердце и навсегда в нем останется. Вопрос о «Москве вечной» и о ее связи с «Россией вечной», подступиться к которому, как представляется,  означает открыть очень многое в понимании Русской судьбы и Русской идеи, имеет огромное значение, и этот вопрос, безусловно, должен быть еще рассмотрен. Однако это частный подвопрос самого главного русского вопроса, который, по Мамлееву, является одновременно и вопросом всечеловеческим, главнейшим метафизическим вопросом, который имеет нравственное значение, в том смысле, что, задав его себе, мы уже не имеем права от него отделаться, потому что, впустив в себя этот вопрос как идею, мы возгоримся стремлением найти ответ на него в реальности, – это вопрос о России вечной.

Литература:

1. Бердяев Н.А. Русская идея / Н.А. Бердяев // Самопознание: Сочинения. – М.: Эксмо, 2008. – С. 11 – 256.
2. Варава В.В. Россия и Америка: два отношения к смерти / В.В. Варава // Воронежская беседа на 1999 – 2000 годы. – Воронеж: Издательство Воронежско-Липецкой епархии. – С. 32 – 46.
3. Зеньковский В.В. История русской философии. – М.: Академический проспект, Раритет, 2001. – 878 с.
4. Ильин И.А. Почему мы верим в Россию / И.А. Ильин // О русском национализме. Сборник статей. – М.: Российский Фонд Культуры, 2007. – С. 14 – 20.
5. Инюшин В. Истинный путь познания / Ю.В. Мамлеев // Россия вечная. – М.: Эксмо, 2014. – С. 9 – 28.
6. Лосский Н.О. Бог и мировое зло / Сост. А.П.Поляков, П.В. Алексеев, А.А. Яковлев. – М.: Республика, 1994. – 432 с.
7. Лупан В. Запад против России. Взгляд философа (http://www.ng.ru/ideas/2014-08-14/4_zinoviev.html от 22.02.2105).
8. Мамлеев Ю.В. Россия вечная / Ю.В. Мамлеев. – М.: Эксмо, 2014. – 512 с.
9. Сандалов Ф. Советы старейшин:
10. Чаадаев П.Я. Апология сумасшедшего (http://www.vehi.net/chaadaev/apologiya.html от 31.01.2014).
11. Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Т.2. – М.: Наука, 1991.