Онтологические прогулки

Фигура Сергея Николаевича Дурылина, к сожалению, не столь широко известна, как имена его современников и соплеменников по философской Родине, таких как Николай Бердяев, Семён Франк, Сергей Булгаков, Павел Флоренский, Вячеслав Иванов и других представителей русской философии начала прошлого столетия. А между тем, Дурылин – в русской философии, и шире, в русской культуре – фигура ренессансная, подобно Павлу Флоренскому, Вячеславу Иванову или Велимиру Хлебникову.  Творческий горизонт Дурылина невероятно широк: он занимается и чисто филологическими исследованиями русских писателей, и педагогической деятельностью, собирает архивы, пишет стихи, поэмы, путевые записки о русском Севере, участвует в заседания русского философского общества памяти В.С. Соловьева, пишет работы о театре, о церковных соборах и т.д. Но во всем написанном Дурылиным, доктором филологических наук, прослеживается прежде всего философское видение, во всем узнается философская культура. Действительно, Серебряный век русской литературы был золотым веком русской философии. И фигура Сергея Николаевича Дурылина без всяких сомнений проходит по ведомству философскому.

В творчестве Сергея Дурылина прослеживается одна из главных традиций русской философии – её литературоцентризм. Можно бесконечно долго перичислять русских философов, сумевших совместить философское и литературное творчество, но и в самой русской литературе градус философского содержания беспрецедентно высок. Дурылин неслучайно выделяет в русской литературе трудных писателей, интерпретация которых – дело не столько литературоведов, сколько философов, поскольку и сами эти трудные писатели есть философы. Собрание сочинений Николая Гоголя, Льва Толстого, тома других русских писателей, которыми забиты шкафы в кабинете  Сергея Дурылина в доме-музее в Болшеве, портрет Льва Толстого, висящий напротив окна и стоящего рядом с ним рабочего стола Сергея Николаевича... буквально всё в доме-музее Дурылина, любовно сберегаемого его сотрудниками, свидетельствует о непрекращающемся диалоге русской философии и русской литературы.

При таком широком диапазоне интересов Дурылин вовсе не был кабинетным мыслителем. Скорее, совсем наоборот. Свои произведения он писал  на дачах у друзей, в монастырских кельях, в пути… В этом он похож на другого странника русской философии, Владимира Соловьева, который так же всю жизнь не имел своего угла. Одна из главных книг Дурылина так и называется, кстати, «В своем углу». В ней Дурылин приводит и переписку с Михаилом Нестеровым, Робертом Фальком, Борисом Пастернаком, Максимилианом Волошиным, Верой Звягинцевой, Георгием Чулковым и другими своими друзьями. Находясь в центре культурной жизни России, Дурылин, как представляется, сторонился излишней суеты. Тихий и умиротворенный склад жизни Сергея Николаевича будто бы навечно запечатлен в стенах дома в Болшеве: солнечная, почти прозрачная веранда, тихий кабинет с окном, выходящим при жизни философа на церковь Косьмы и Дамиана, фруктовый сад, разросшийся вокруг дома, умные и ласковые кошки – неизменные спутники Сергея Николаевича... Всё это смиренно и с благодарностью теперь пытаются сберечь сотрудники музея.

Здесь в Болшеве Дурылина навещают друзья, многие видные деятели культуры, здесь же он находит своё последнее пристанище. Сергей Николаевич много и активно работает: пишет исследования о творчестве русских философов, стихи, прозаические произведения, богословские работы. Дурылин также живо откликается и на всё то, что преподносит ему современность и как дар, и как горе, испытание. Так, например,  о Первой мировой войне он пишет смелые строки: «Россия сейчас вселенски чиста, свята и права, Германия – вселенски грешна и гибельна. Я счастлив, что дожил до этого». И еще: «рождается Россия, та Россия, о которой пророчествовали Тютчев и Достоевский, молились Св.Сергий и Серафим, мыслили Хомяков и Вл. Соловьев...». Но несмотря на то, что эти строки и написаны столетие назад в связи с конкретными историческими событиями, философский дар Сергея Николаевича проявился в них с той силой, что они будто бы и не потеряли своей актуальности вовсе, и мы с замиранием и трепетом жаждем исполнения слов Сергея Николаевича и ждем воплощения в мире той России вечной, о которой писали наши философы, о которой молились русские святые, которая отражается в нашей литературе, звучит в русской музыке, которую созерцал и к которой стремился всем своим сердцем Сергей Николаевич Дурылин.