Онтологические прогулки

Доклад, прочитанный на конференции «Пересечение культурных сфер» на кафедре Культурологии Факультета Философии и Психологии ВГУ.

1. Пересечения культурных и бытийных сфер в жизни

Георгий Дмитриевич Гачев – самобытный философ, в творчестве которого пересекаются самые различные сферы культуры и бытия, поэтому эта фигура как нельзя лучше подходит для заявленной темы конференции, а именно «Пересечение культурных сфер». О том, насколько самобытно и увлекательно различные сферы культуры и бытия пересекаются в творчестве и в жизни Георгия Гачева, можно судить по его термину, который я вынес в заглавие моего доклада – «космо-психо-логос». Космо-психо-логос – понятие Гачева, при помощи которого философ обозначает слитность душевного склада народа, бытия его, и быта, и умственного склада, мышления[1].

Однако прежде чем говорить о том, как пересекаются культурные сферы в творчестве Гачева, в его текстах, в его мышлении, языке, следует сказать о биографии Г.Д.Гачева, поскольку, к сожалению, хотя мы и понимаем, что следует знать и читать своих современников, тем не менее, мы не всегда это делаем и часто нам остаются неизвестны мыслители, которые живут рядом с нами и творят одновременно с нами, внося свой вклад в отечественную и мировую культуру. Однако обратиться к биографии Гачева следует еще и потому, что в этой биографии тоже просматривается обозначенная тема, т.е. пересечение культурных сфер. Биография Гачева тоже была его творчеством, недаром ведь он специально вводит такое понятие: жизнемысль. В биографии Гачева пересекаются различные сферы бытия: он и младший научный сотрудник, и моряк, он и примерный семьянин, и в то же время авантюрист, то и дело уходящий от семьи в походы и ищущий приключений.

Гачев родился в Москве, отец его – философ и литератор из Болгарии. Мать – еврейка,  музыковед. Сам Гачев называл себя «жидоболгарин». И тем не менее всю свою сознательную жизнь он питался и жил от русской культуры. В 1961 году Гачев, уже защитивший кандидатскую диссертацию по теме «Ускоренное развитие литературы» и написавший несколько книг по своей теме национальных образов мира, измучившись спорами с редакторами, которые не брали его книги в печать, бросает науку и уходит, как он сам пишет, «в народ на физический труд»[2]. Работает сперва слесарем и автослесарем в болгарской деревне, а затем уходит на черноморский флот. Сам Гачев объяснял это тем, что ему очень хотелось повидать мир, но визу ему, как «безответственному товарищу» не давали. С этим будет связана его главная тема – национальные образы мира, сам Гачев говорил, что он, обложившись в кабинете книгами, путешествовал таким образам по странам, где никогда не бывал: Индия, Америка, Англия, Германия и т.д. В 1963 году он снова возвращается в ИМЛИ. В 1972 году он просит перевода  в Институт теории естествознания и техники АН (вот очевидно пересечение культурных сфер: науки о человеке и науки о природе!), и его переводят. Зачем гуманитарию идти в институт естествознания? Гачев объясняет это тем, что он собирается прорыть туннель между гуманитарными и точными науками, это был такой потайной философский ход Георгия Гачева. Но, как пишет сам же Гачев, он был не понят в институте естествознания, и фактически не работал там, а лишь получал зарплату м.н.с. В 1983 – он доктор филологических наук, а в 85-ом переводится в институт славяноведения и балканистики АН.

Гачев долгое время был лишен возможности печататься, из-за одной крайне неодобрительной рецензии-доноса, однако сам же философ осмыслил позже это не как трагедия, а как благо, поскольку это позволило ему писать так, как он сам желал, не ориентируясь ни на какую цензуру, кроме собственной. Итак, в самой биографии Гачева уже присутствует пересечение самых разных культурных и бытийных сфер: гуманитарная наука и естествознание, наука и хождение в народ, служба на флоте и семья, затем уход в другую семью и т.д. Еще интереснее эти пересечения рассмотреть на примере его текстов.

1. Пересечение культур и бытий в тексте

Текст Гачева – всегда глубоко личный. Когда он сам пишет об истоках своего жанра, он вспоминает Розанова, Пришвина, Паустовского.«- А на что это похоже? – задает себе философ вопрос, и отвечает:: «на «Записки» Пришвина, на «Золотую розу» Паустовского, на «Мгновения» Бондарева, - если из ближайшего к нам. Подале – на «Опавшие листья» Розанова, «Дневник писателя» Достоевского»[3]. Еще это очень похоже на текст С.Н. Дурылина,  на К.Н. Леонтьева, который тоже о чем бы ни брался рассуждать: о национальном ли вопросе, или о вопросе славянском, или о Толстой и т.д., - всегда начинал с того, что обращался к личному опыту или воспоминанию. Так же и Гачев – о чем бы он ни начал писать, так или иначе будет писать из себя, боковым зрением наблюдая за самим собой. Текст Гачева исповедален, он напоминает дневник. Гачев даже создает свой собственный жанр – «исповесть» (исповедь + повесть).

Тексты Гачева трехчастны. Во-первых, есть предмет исследования, например национальный образ мира, или музыка, или еще что-то. Затем, есть сам исследователь, который мыслит и реагирует на предмет исследования. Естественно, пишет Гачев, что от исследователя зависит облик предмета исследования, подобно тому как в квантовой физике состояние наблюдаемого предмета меняется уже от самого факта наблюдения. Как же здесь быть, спрашивает философ? Нужен некто третий, который наблюдал бы одновременно за предметом исследования и за реакцией исследователя, сопоставлял их, анализировал. И вот Гачев, с одной стороны, пишет научное исследование, а с другой стороны боковым зрением наблюдает за собой как за исследователем, ведет дневник.

Дневниковость и исповедальность  - характерные черты гачевского текста. Однако для самого Гачева его текст есть не просто отражение его жизни и его мыслей, для него жизнь продолжается в мысли, продолжает совершаться на страницах его текстов. Текст – продолжение жизни, а не отражение её. Приведу характерную цитату Гачева: «..счастье моё, полноту бытия я ощущаю, когда мне мыслится вольно и удается умозрение – тогда и на жизнь хорошее настроение достается, выпадает»[4]. Здесь сама формулировка очень интересна и характерна для Гачева: хорошее настроение на жизнь достается от умозрения, т.е. из текста, потому что у Гачева умозрение всегда слито с текстом. Гачев про каждую свою мысль, по сути, может сказать так: «…к этому я не только умозрением, но и сотрясением сердца приведен»[5].

Текст его пересекается с жизнью, порой совершенно случайно. Гачев, например, мог запросто написать текст с названием «Осень с Кантом». Он и написал такой текст. Почему такое название? Да потому что осень пересеклась с чтением Канта. Почему бы и нет?

Любая родившаяся мысль для Гачева считалась достойной записи, и потому он в своих текстах порой слишком откровенен, подобно Розанову. Про жизнемысли Гачева можно сказать словами Парменида: «Одно и то же есть мысль и то, о чем мысль существует, ибо без бытия, в котором её выражение, мысли тебе не найти». И Гачев по завету Парменида не искал мыслей без бытия, мысли его конкретны, жизненны, философичны. Мысли, родившиеся осенью за чтением Канта, имеют право быть запечатленными на бумаге, им стоит довериться, как самому бытию. И вот это доверие к бытию характерно для Гачева. Гачеву не свойственен надрыв, бунт против бытия, стремление бытие преобразить или переделать. Чувствуя своё старение, Гачев создает для себя методу «выписывания из бытия». Интересно здесь будет заметить столкновение такого отношения к бытию с тем, которое было свойственно супруге Гачева – известному отечественному философу, исследователю философии общего дела Н.Ф. Федорова Светлане Григорьевне Семеновой. Светлана Семенова, апологет активного христианства - конечно же, в каком-то смысле полная противоположность Гачева. Все столкновения и примирения со Светланой Семеновой как женщиной и супругой  и со Светланой Семеновой как активной христианкой и апологетом философии общего дела Гачев описал в своей книге «Семейная комедия (Исповести)». Я не стану подробно останавливаться на этом, поскольку семья и философия семейственности  это слишком интимная сфера, и если и говорить об этой теме, то говорить об этом по-гачевски, то есть языком Гачева, а это невозможно, поскольку философский язык Гачева проистекает из его собственного философского опыта, из его уникальных жизнемыслей. Поэтому оставляю эту философскую тему семейственности, и укажу еще на несколько примечательных моментов текста Гачева.

Гачев пишет: «…жаль, что бумага – не партитура. Вот передал бы то, что сейчас собираюсь писать, другому инструменту и, не мешая вчерашней теме, исполнившейся, допустим, медно-деревянной группой, - нынешнее передал бы струнным; или если вчерашнее шло в гомофонно-гармоническом стиле, нынешнее повел бы в диалогах голосов, рваных вопрошаниях или ответах, в контрапункте»[6]. Здесь уже пересечение не только культурных сфер в тексте, здесь пересечение разных культурных языков, в данном случае философского языка и – языка музыки. Уместно здесь будет вспомнить Василия Васильевича  Розанова, который писал, что плоха так философия, которая не просится в музыку. Также здесь можно вспомнить книгу Гачева о музыке[7], к которой, кстати, Гачев тоже приписывает подзаголовок «Исповесть».

Подобно тому как исповедь – не только лишь литературный жанр, но еще и определенный духовный и мыслительный акт (жизнемысль, как сказал бы Гачев), так и исповесть Гачева есть не только лишь жанр. Соединяя слово «исповедь» со словом «повесть», Гачев указывает не только лишь на исповедальность своего текста, он тем самым придает  писанию этическое значение. Жить / мыслить / писать   - такова формула Гачева. Слитность (можно сказать, синкретизм) этих актов создает особый жанр текста, создает особый философский язык, в котором также пересекаются различные сферы культуры и бытия.

1. Пересечение культур и бытия в философском языке

Философский язык Георгия Гачева чрезвычайно интересен. Если искать в текстах Гачева неологизмы, то придется делать закладки через каждые две-три страницы. Философский язык, впрочем, это не только лишь неологизмы или термины. Ткань философского языка хотя и плетется из слов, но не сводится к ним, так же, впрочем, как и ткань языка как такового. М.К. Мамардашвили указывал, что существует особая философская грамматика. Грамматика эта зависит от самой философской мысли, которая, по замечанию В.В. Бибихина, весит столько же, сколько философское слово. Отсюда очевиден вывод, что философская мысль требует себе адекватного слова, адекватного языка. Скажем, для системной философской мысли не сгодится художественный язык, Кант не писал философских романов, точно так же как Достоевский не смог бы написать строгий философский трактат по типу кантовского или спинозовского[8]. Разница этих двух философских языков: языка системной философии и языка философии экзистенциальной – проистекает из разницы самих философий. Соответственно своеобразие философского языка Гачева – это своеобразие его философии. А философия Гачева – это не просто абстрактное умозрение. Гачев не случайно говорит, что сама жизнь записывает его тексты, и он, записывая их, одновременно впервые их читает, как новые для себя: «не я, но мною пишется»[9]. Отсюда у Гачева замечается некая небрежность в слоге, он и сам пишет о себе, что он «всегда торопится и хватает слова откуда ни поподя и в порядке, как им угодно…» [10]. Доверие к языку у Гачева велико. Гачев не боится довериться языку, не боится принять от языка урок или обиду, - об этом писал В.В. Бибихин, что язык задевает нас больше, чем мы думаем, и что «принять от него обиду, когда он нас разоблачает, большая удача»[11]. Гачев не случайно цитирует Пушкина: «Как уст румяных без улыбки, без грамматической ошибки я речи русской не люблю». Философу претит утянутый, как в военную форму, язык, строгие понятия, марширующие в тексте по указке генералиссимуса, составителя системы. Гачев – анархист от стиля[12]. Гачеву хочется, чтобы язык улыбнулся ему.

…

Подводя итоги этого кратного рассмотрения темы пересечения культурных сфер в творчестве Гачева, хочется еще раз отметить своеобразие жизни и мысли Георгия Дмитриевича. Это была невероятно плодотворная жизнемысль. В кабинете Г.Д. Гачева есть шкаф, он весь заполнен еще не опубликованными рукописями Гачева. В данный момент его дочь, Анастасия Георгиевна Гачева занимается изданием полного собрания сочинений Гачева. Это собрание сочинений нам сегодня очень пригодилось бы. Кто-то может сказать, что Гачев, при всей своей уникальности, все-таки не относится к магистральной линии русской философии, в отличие, скажем, от Лосева, Бибихина, Бахтина или Ильенкова (которого Гачев называл своим наставником). Возражатель может указать на второстепенность для философии и излишную культурологичность гачевских тем (таких как национальные образы мира, например), на чрезмерную откровенность в текстах, отчего якобы текст теряет в философичности,  и т.д. Однако я уверен, что чем бы ни занимался философ, он обречен заниматься самым главным. Философские темы – это не только Бог, судьба, Россия, свобода и т.д. (хотя все эти темы есть и у Гачева!), философской темой может быть и семья, и женщина, и детство, и быт, и сад, деревня и т.д.. Об всем этом можно и нужно философствовать.

Важность философской темы, острота и надрыв философского вопроса зависит от самого философа. Мы часто проходим мимо вопросов, часто не понимаем их значение для нас. Возвышающее значение вопроса для человека понимал Гачев очень хорошо, у него даже есть такой неологизм: «восспорить» (в разговоре с М.М. Бахтиным Гачев возражает ему – но не спорит, а воспаряет в споре, восспоряет). Умение Георгия Гачева сделать из жизни философию, а из философии жизнь – возможно, самое необходимо для нас сегодня умение, ведь мы оторвались и от жизни, и от мышления. Не живем и не мыслим, а бежим за счастьем, погрузившись в бесконечность времени и позабыв вечное бытие. А Гачев, наоборот, «упуская время, жил счастливо». Жил счастливо с мыслью, с жизнью, с семьей, с литературой, в Россией, с философией и с бытием. И этому стоит поучиться все равно, даже если мы знаем, что впереди нас ждут  многие несчастья и беды.

_________________

1. Варава В.В. «Упуская время, жил счастливо». Феномен Георгий Гачева. // Время культуры, № 10 (43), октябрь 2014
2. Гачев Г.Д.  Музыка и световая цивилизация. (Библиотека Гачева Г.Д.) – М.: Вузовская книга, 1999
3. Гачев Г.Д.  Жизнь с мыслью. Книга счастливого человека (пока…). Исповесть. - М.: ДИ-ДИК-ТАНАИС. МТРК «МИР», 1995
4. Гачев Г.Д. Семейная комедия. Лета в Щитове (исповести). – М.: Школа-Пресс, 1994
5. Гачев Г.Д. Музыка и световая цивилизация. (Библиотека Гачева Г.Д.) – М.: Вузовская книга, 1999
6. Гачев Г.Д. Национальные образы мира: курс лекций. – М.: Издательский центр «Академия», 1998