Проза

Крым встречал своими мысами и кемпингами, солнечными побережьями и домашними винами. Для базы было выбрано побережье мыса Инжир, недалеко от Балаклавы. Палатки стояли здесь умело, тесно и незастенчиво по берегам, выглядывая из-за деревьев. Люди ходили, навьюченные рюкзаками, и искали себе кто отдыха, кто приключений. Мелких и немелких камней на пляжах хватало на всех желающих. А желающих было много. Тех, кому нужны были горы, а не море, было меньше, но и те время от времени спускались к воде. Они просыпались рано утром, плотно завтракали и уходили путешествовать, оставив палатку со спальными мешками и прочими неценными вещами в кемпинге; отправлялись на автобусах по достопримечательностям, известным и неизвестным, кому какие более были по нраву.

Раньше всех вставали кришнаиты и Лена. Кришнаиты тихонько напевали свои мантры, очень вяло и небодро, после вчерашних гулянок с плясками, где по старинным традициям русского постмодерна звучали вперемежку киркоровы с харикришной; а Лена ходила к морю и делала свои упражнения. Юля в это время спала свои сны, а Андрей писал свои записи.  Эти три странных человека ходили по севастопольскому побережью, показывали друг другу языки и строили всевозможные рожи, фотографировались в странных позах, с жаром спорили про русскую культуру и страшно ругались, а после этого дружно посмеивались над собой. Или не посмеивались. Но твердо знали, что придет время, когда будут.

Совместные ссоры перчили соленую воду, и плавалось оттого еще приятнее. Приятнее лазалось по скалам, приятнее спалось, ходилось, читалось, писалось… - приятнее жилось, одним словом. А жить им всем хотелось, разумеется. И жить особо, по смыслу, по цели, важно жить, по-главному. Не всегда это получалось, конечно.

Добирались до Крыма поездом. Тесный душный вагон. Девушка с кошкой. Родители с детьми с собакой. Кошка орала, дети тоже не умолкали, плакали, сморкались. Родители без конца что-то выгадывали у детей.  Хозяйка кошки лезла к детям со своими родительскими инстинктами, бабулька напротив – с бабулькиными. Одна собака смиренно лежала под кроватью и смотрела на всю эту вакханалию.

Билеты покупали глупо, внезапно и перед самой поездкой. Андрей сидел в библиотеке, когда ему пришла смска о том, что его университетские подруги отправляются в Крым и зовут его с собой. Как же мне отпустить вас одних, подумал он и отправился на вокзал, едва успел взять последний билет. Потому места у всех были разные. Но на полпути кто-то сошел, и друзья оказались в итоге на соседних койках плацкартного вагона. Андрей с Леной за ночь успели заболеть, ибо легли разговаривать и спать под открытым окном, и продолжали сопливить все путешествие.

С поезда сошли тоже внезапно. Ехали до Симферополя, оттуда думали автобусом до Севастополя. Но проснулись, выпили чаю, посмотрели на карту и решили, что надо сойти раньше, так будет выгоднее и быстрее добраться. Выскочили из поезда, и пока ходили по аптекам в поисках лекарств для Андрея и Лены, пропустили автобус. Ждали другой, не дождались. Поехали автостопом. До Севастополя наши герои доехали уставшие, измотанные, сопливые. Доехали и уснули на лавочках в парке у Панорамы. Проснулись, выпили чаю и в путь – к диким берегам. Т.е. не диким, конечно, но далеким от города. До Балаклавы на автобусе, пешком через городок до порта, от порта до мыса на катере, и потом еще пешком до кемпинга драпали наши герои на своих двух, таща палатки, воду, продукты и свою веселость. Отыскали кемпинг, разбили палатки, устроились – и к воде! А потом к огню, к солнцу, в горы. Потом вновь к воде. И так весь первый день. А затем уже начались вылазки в Севастополь, Ялту, древние пещерные города и маленькие скиты, не помеченные на туристических картах.

В один прекрасный и очень поздний вечер наши герои вернулись к себе в лагерь, и не в силах что-либо делать прыгнули в палатку спать. Три летних спальных мешка, наваленные друг на друга вещи, плюс еще какое-то очень приятное на ощупь одеяло, которое Юля потащила с собой в путешествие, - все это превращало палатку в какую-то спальную из бахчисарайского султанского дворца. Правда, тесновато для султана, но не беда. Не султаны же, в конце концов. Русские.

Южная ночь покрыла реликтовый заповедник, слилась с синью моря. Камни тихо дышали, грели темень, которая так не шла южной земле. А впрочем, эта темень была странным образом светла. И звезды, и луна, отражающиеся в водной глади, и костры по побережью – всё освещало эту ночь, которая и сама, казалось, не хотела быть темной. Ох уж эти русские южные ночи! Крымские ночи! Хочется только сидеть на камне, смотреть в даль, потягивая крымское полусладкое, домашнее, разумеется, и ни о чем не думать! Не вспоминать прошлое, не планировать будущее, а только слушать, как волны нежно гладят камни, как стрекочут кузнечики, как вдалеке поют песни такие же странники, как ты сам. Или как где-то посреди ночной темени разговаривают влюбленные – так, ни о чем, о каких-то пустяках, и даже не разговаривают,  а лишь переговариваются – о том, как красив был закат и как теперь ласкова луна, как тиха и спокойна ночь… Ты и сам все это знаешь, но ты-то один, а в словах этих двух дышит нежность, она движет их ладони и пальцы и заставляет их сплетаться в совершенно причудливые узелки.

Вот что такое южная крымская ночь! А каковы южные сны!..

Но вот сны как раз нашим героям и не снились. Было что-то похожее на сон у Андрея, но это подобие сна его дернулось какой-то судорогой, как будто он шел и внезапно упал. Очнувшись от сна, он обнаружил, что и Лена с Юлей не спят. Они тихо о чем-то говорили, и Андрею показалось, что они очень встревожены. Он спросил подруг, что стряслось, в ответ они попросили его прислушаться к тому, что происходит вокруг. Андрей прислушался и ничего не услышал.

- В том-то и дело, что ничего! – разом обе вскрикнули девушки. – И так продолжается уже часа два. Мы сидим и ничего не понимаем.

- Как будто бы мир вне палатки окончился, будто бы там ничего нет… - шепотом сказала Лена.

- Ну бросьте! – сказал Андрей. – Чушь какая-то, такого быть не может. Мы просто устали за сегодня… - И в то же время, произнося эти слова, он ощутил, что тишина за палаткой действительно очень подозрительна. Не слышно ни шума прибоя, ни ветра, ни кузнечиков, ни даже пьяных песней кришнаитов, - всё умолкло! А вдруг действительно все побережье исчезло, весь мир провалился или сбежал куда-то, забыв про них, спящих в палатке?.. А быть может, он сбежал именно от них? Вдруг они что-то такое сделали, что-то важное нарушили, чего нарушать нельзя, и теперь за это оставлены здесь навсегда? А впрочем, где это здесь?.. – Андрей ощутил какой-то мыслительный тупик, дойдя до этого вопроса.

Лена первая подумала о наказании, Андрей поддержал эту догадку. Разумеется, только как догадку, гипотезу: как ученый он не мог первой же версии отдать все права. Юля думала в это время, что же делать и у кого лучше об этом спросить, у Андрея или Лены. Она боялась и подозревала, что у её друзей, ни у одного, ни о другой, нет ответа, а если и есть, то наверняка какие-нибудь ужасные, типа догадки о каком-то наказании за что-нибудь. Юля очень забоялась. Андрей подумал, что ежели сейчас кто-то из них умрет, то труп некуда будет деть, и они задохнуться. Они даже непременно задохнуться рано или поздно, раз за палаткой нет пространства, и нет мира вообще. Юлия вскликнула. С другой стороны, подумалось Андрею тут же, ежели нет мира и пространства вокруг их палатки, раз мир оставил их здесь по каким-то причинам, то, стало быть, они в каком-то смысле выключены из мира и из его энтропии, и вообще из мировых законов, таких, например, как умирание, а значит и умереть они не могут. И тогда это, конечно, полный пиздец… - подумал Андрей, сказала Лена.

Наказание ли это или просто случайность, продолжали думать друзья, сидя в палатке, из которой теперь некуда было даже выйти. А почему, собственно, сразу наказание? Разве что-то гарантировало им, что забравшись в свою палатку вечером, утром они выберутся из неё обратно на побережье? То, что саму палатку они разбили на побережье, вовсе не гарантировало, что палатка будет там продолжать стоять, или что побережье будет стоять на том же месте. Разве нет? В конце концов, это же очень по-детски так думать! Но люди, в сущности, этим как раз и занимаются. Они находятся в мире, десять, двадцать лет, пятьдесят лет, восемьдесят! – и при этом часто думают, что они так и продолжат находиться в мире и ничего с ними не случиться! Хотя ведь на самом деле каждый день кто-то уходит из этого мира, или, как знать, может быть, это мир уходит от человека, оставляет его где-то в пустоте вне себя? И ведь все видят это, видят, что человек, сегодня находящийся в мире, завтра перестанет в нем находиться, и при этом все-таки не хотят поверить, что такое случится и с ними. Что уж говорить о палатке, которая вдруг вылетела из мира вместе с тремя людьми, которые в этой палатке спали! Конечно же, в  это трудно поверить, потому что ведь не каждый же день такое происходит; с другой стороны, быть может, именно каждый день происходит нечто подобное, только нельзя проверить. Быть может, кто-то входит в комнату, а затем не может никуда из неё выйти, потому что вне комнаты не остается ничего? Или пусть не комната, а дом или, скажем, каюта. Да без разницы. Главное, что такое может произойти и ничто не гарантирует, что такого не произойдет. Такой тупик в виде комнаты или палатки или каюты может ожидать нас на любом промежутке пространства, по которому мы ходим и не задумываемся о нашей связи с этим пространством. Наверное, к этому следует быть готовым. Готовым вылететь из пространства и остаться только со временем. Это, кстати говоря, и есть ад, господа, остаться с одним только временем. А с другой стороны, господа, а подумайте-ка: «мир», сам этот наш мир и его пространство, по которому мы бродим, не есть ли точно такой же тупик, точно такая же палатка, только иных размеров, где-то кем-то оставленная за ненужностью…