Онтологические прогулки

  Среди множества чудес, и даже необъяснимых явлений, которыми богат Крым, хотелось бы назвать еще одно. Оно такое же странное и загадочное, как Большой крымский каньон, как Кара-Даг, как крымское побережье, как крымские сказания и легенды, и как сам этот странный удивительный полуостров. Нет, это явление не материального порядка, его нельзя потрогать руками, нельзя осязать и обонять, нельзя увидеть глазами, разве что неким особым, внутренним взором. Крым как идея, как идеал, как то, о чем можно мыслить, находясь вдали от него, но что нельзя потрогать руками и увидеть глазами, Крым как некая «вещь в себе», - вот, о чем сейчас хочется поговорить.

 

 

   Восприятие Крыма людьми, которые находятся за его пределами, резко отличается от восприятия тех, кто в Крыму живет, или тех, кто приехал  сюда в поисках новых впечатлений и вдохновений. Собственно говоря, те, кто в Крыму находятся, ощущают его или как край бесконечных щедрот и красот, или как место бесконечных мучений, и вообще последней бездны земли (это уж как кому угодно). Те же, кто грезят о Крыме вдали, воспринимают его, как некую чудесную сказку. Не имея возможности находиться в Крыму в данный момент, они идеализируют его, мысля об этом странном клочке земли, как о чем-то идеальном, существующем лишь в их воображении. То есть относясь к нему, как к отвлеченной, и совершенно рафинированной идее, неподвластной сиюминутным чувствам, оперировать которой можно лишь с помощью разума. Это классическая философская дилемма в познании мира, предстающего нам в виде феноменов, то есть того, что можно непосредственно познавать с помощью органов чувств, и ноуменов, то есть явлений, о которых можно лишь мыслить, но нельзя непосредственно ощущать.

 

 

 

   Двойственность Крыма, его непрерывный переход из разряда феномена в разряд ноумена, из того, что дано нам в ощущении, в то, о чем мы можем лишь мыслить, - это действительно очень странное явление, не очень часто встречающееся в окружающем мире, и оно, безусловно, заслуживает самого пристального внимания.

Казалось бы, чего проще – отдохнув, или прожив в Крыму какое-то время, человек, уехав отсюда, вспоминает о нем с теплотой долгие годы, храня в памяти мельчайшие детали своего общения с этим чудесным местом! Посвящая ему сонеты, как это делал Мицкевич, или воспевая навсегда запавшие в душу «брега Тавриды», как  Александр Пушкин. Но в том-то и дело, что, простившись с Крымом, человек вдруг начинает идеализировать его, относясь к Тавриде, как к некоей отвлеченной идее, а не как к конкретной материальной совокупности чувств и ощущений. И стихи Мицкевича, а также Пушкина, как раз из этого разряда! Автор этих строк множество раз встречал людей, которые, покинув Крым, стали мыслить о нем, как о совершенно отвлеченной, абстрактной идее, ничего общего не имеющей с тем, что с ними здесь происходило в действительности. Один мой бывший друг, по образованию культуролог, которого я на беду свою (а быть может, и его) отговорил занять место директора Пушкинского музея в Гурзуфе, уехав из Крыма в Москву (а попросту бежав отсюда), вдруг начал писать объемные монографии  о некоем, чуть ли не космическом, изначально существующем в природе «крымском тексте». По этой совершенно абстрактной и высосанной из пальца версии, все, пишущие в Крыму, или о Крыме, лишь записывают строчки из существующего изначально «крымского текста», и не более того. Причем это делали все пииты и писатели, начиная от Пушкина (и даже раньше), и до наших дней! Идея отвлеченная, утопическая, в корне неверная, осуждаемая многими крымскими литераторами, но это именно идея, это именно ноумен, мысль о Крыме в самой своей идеалистической основе, ибо так, совершенно идеально, и должен восприниматься Крым со стороны. И нет ничего удивительного в том, что на этот «крымский текст» клюют некоторые московские и питерские издательства, печатающие толстенные монографии моего бывшего друга, содержание которых не имеет к Крыму абсолютно никакого отношения. Ибо в этих монографиях надо упоминать в качестве авторов вполне реальных крымских литераторов, которых множество, которые талантливы, и давно уже присутствуют в русскоязычном литературном пространстве. Но, будучи рабом голой и чистой идеи о «крымском тексте», автор ее как раз и не нуждается в  конкретном знании о литературной ситуации в Крыму! Голому знанию, голой и абстрактной идее это как раз и не надо! Конкретика ей претит! Он нанизывает одни чудовищные небылицы на другие, а издательства, печатающие его монографии о «крымском тексте» (где в качестве гениальных крымских авторов названы, по незнанию, малозначащие литераторы советской эпохи),  даже устраивают презентации этих монографий в подвалах Массандры! Из самого Крыма на эти тщательно засекреченные презентации не приглашают, разумеется, никого, ибо к реальной действительности они никакого отношения не имеют. Это некие ритуальные действа, во время которых Крыму поклоняются, как абстрактному феномену, как идее о Крыме, к настоящему Крыму, данному нам в ощущениях, никакого отношения не имеющей. Это поклонение Крыму идеальному, совершенно сознательно мыслимому чисто абстрактно, который плывет где-то среди звезд рядом с другими абстрактными идеями, и никогда не сможет спуститься на землю. Изумительный пример этот – пример отношения к Крыму, как к ноумену, как к категории, о которой можно лишь мыслить, - замечателен именно тем, что он вообще типичен для русской интеллигенции, испытывающей некую родовую, извечную потребность в идеализации Крыма. Ибо для многих русских интеллигентов Крым необходим именно как идеальный объект, о котором можно (и нужно) тосковать вдали от него, и который совсем не нужен в качестве отдельных судеб живущих в нем конкретных людей, и происходящих в нем конкретных событий. Русской интеллигенции необходим Крым идеальный, Крым, как «вещь в себе», как ноумен, и противопоказан Крым, как феномен.

 

 

   Еще одно подтверждение вышесказанного из собственного опыта. Одна довольно известная московская дама, сбежавшая от мужа, гостила у меня в Крыму какое-то время, естественно, восхищаясь, быть может даже излишне, его красотами. Вернувшись же в Москву, организовала некий абсолютно сумасшедший проект по возвращению Крыма в Россию силами самой себя и двух-трех таких же эмансипированных особ. Проект этот не имел ничего общего с реальностью, был родом помешательства, чистой и голой идеей возвращения утраченного некогда благословенного клочка земли под щедрыми солнечными небесами. Это была греза о Крыме, как о чем-то абсолютно идеальном, существующем лишь в воображении означенной дамы. Однако она упорно звонила мне по телефону, и прямым текстом сообщала, что приедет сюда со своими подругами, вооруженными автоматами, и освободит Крым от неведомых захватчиков. Это регулярное упоминание автоматов стоило мне того, что  телефон мой стал прослушиваться, а сам я угодил в список потенциальных террористов. Дама же кончила тем, что организовала, кажется, в Гурзуфе семейный пансион, и регулярно приезжает туда с детьми и со своими сумасшедшими подругами. Разумеется, без автоматов, которых у них никогда и не было.

   А вот еще один пример: крымский поэт, давно уже обосновавшийся в Москве, и регулярно пишущий о неких «свирепых крымцах». Кто такие «свирепые крымцы», никто в Крыму, естественно, не понимает. Все это звучит совершенно анекдотически, тем не менее, вышеозначенный поэт, оседлав эту абсолютно отвлеченную и высосанную из пальца идею, сделал на ней в Москве неплохую карьеру. Ему давно уже не нужен был Крым как феномен, со всеми своими достоинствами и недостатками, он теперь мыслил о нем, как о голой идее, как о ноумене, наделяя его совершенно абстрактными и отвлеченными свойствами. Кстати, приезжая иногда в Крым, и устраивая здесь презентации своих поэтических книг, он поражал всех своей творческой беспомощностью, используя, к тому же, приправу из различных гомосексуальных аллюзий, чем вызывал к себе еще большую неприязнь.

   Но самым, очевидно, блестящим примером совершенно остраненного отношения к Крыму, и наделения его абсолютно идеальными свойствами, является роман Василия Аксенова «Остров Крым». Роман этот, по-своему гениальный, является замечательным еще и потому, что идеализирует Крым в самой последней степени, превращая его в некую Утопию под синими небесами, в некое заповедное место, где реализуются грезы о Крыме русской интеллигенции. Это грезы о Крыме, как о некоей идеальной области, как о клочке земли, который не смогли захватить большевики во время гражданской войны, и который, вопреки всем стараниям Красной Армии, остался свободным. «Остров Крым» – это реализация подсознательных, а также реальных стремлений и грез русской интеллигенции о жизни в свободной стране, без всех этих ужасов советской действительности, которые, как всем казалось, не кончатся никогда. И куда же поместить это идеальное общество без большевиков, этот оазис былой Российской империи, как не сюда, в такую же идеальную область, которая называется Крымом?! Идеализация Крыма, и так уже к тому времени безмерно большая, достигла в романе Аксенова своего апогея. Крым, и без того идеальный, превратился в нем в некий абсолютный блестящий кристалл, в абсолютную идею, плывущую в пространстве идей среди таких же холодных, и переливающихся алмазным блеском соседей. Идеализация Крыма достигла своего максимума, Крым стал абсолютной «вещью в себе», о которой можно только лишь мыслить, наделяя ее какими угодно фантастическими свойствами. Кстати, моя знакомая московская дама, грозившая освободить Крым с помощью автоматов, грезила романом Аксенова днем и ночью, клала его себе под подушку, и почитала выше, чем Библию. Идеальное в таком феномене, как Крым, было для нее гораздо важнее, чем материальное. И это не случайно, ибо Крым идеальный, Крым, как «вещь в себе», оказывается совершенно неожиданно вещью гораздо более высшего порядка, чем Крым, данный нам в ощущениях! Грезы о Крыме, как грезы об Аризоне, оказываются гораздо более реальными, чем сама Аризона. Крым идеальный оказывается гораздо более реальным, чем Крым материальный, познаваемый нами во время летнего отдыха. Идеальная сторона Крыма посрамляет собой его материальную, данную нам в ощущениях, сторону! Вот почему миллионы людей, побывавшие здесь один раз, спешат через год вернуться сюда снова! Вот почему роман Аксенова «Остров Крым», описывающий общество в Крыму, которого не было на самом деле, оказался гораздо реальней обыденной, во многом унылой, и даже кошмарной крымской действительности. Вот почему на него еще и сейчас многие молятся, как на Библию! Вот почему «крымский текст», написанный от века, и хранящийся на небесах, действительно существует, но только читают его не современные культурологи, а небесные ангелы, шепчущие на ухо избранным божественные слова. Вот почему «свирепые крымцы» оказываются гораздо более реальней самих жителей Крыма, о которых доподлинно мало что можно сказать. Вот почему мечта эмансипированной дамы об освобождении Крыма в итоге, скорее всего, осуществится. Поскольку идеальное вообще имеет свойство со временем материализоваться, ведь без этого вообще не было нашего мира, который Бог вначале всего лишь задумал, а уже потом сделал реальностью.

   Идеальное во многих случаях гораздо реальней материального, и на примере с Крымом это видно как нельзя лучше. Идеальная философия на примере Крыма абсолютно побивает унылую материальную философию. В случае с Крымом идеализм торжествует над материализмом, ибо Крым в большей степени ноумен, чем феномен. В большей степени «вещь в себе», чем реальный полуостров со всеми его берегами, летним отдыхом, чистыми и грязными пляжами, экологическими проблемами, ужасами, нищетой и блестками высоких прозрений. Крым – это чистейший образец чистейшего и непорочного кристалла, плывущего в океане вечных идей среди таких же непорочных и чистых кристаллов. И это, как никто, понял Пушкин, побывавший в Крыму, и ставший здесь тем, кто он есть, а также прибавивший Крыму еще больше блеска, идеальности, и беспорочности. Сделавший его еще большей «вещью в себе». И, кстати, нанесший ему этим колоссальный вред, о чем упоминал еще Волошин, ибо привлек к Крыму миллионы жадных и жаждущих экзотик глаз, навеки погубивших его красу, и сделавших местом банального летнего отдыха. Однако в недосягаемых горних высях, там, где звучит божественная музыка небесных сфер, Крым навсегда останется неким идеальным кристаллом, совершенным настолько, что его не может коснуться ни грязь, ни пошлость ежегодного летнего отдыха. Даже если в нем произойдет тотальная экологическая катастрофа, или он внезапно погрузится в пучины моря, Крым навечно останется чистой идеей, «вещью в себе», о которой можно лишь мыслить, наделяя ее какими угодно свойствами и чудесами, ибо проверить их опытным путем будет в принципе невозможно.