Онтологические прогулки

Публикация первой части эссе породила обсуждения и дебаты, в которых наиболее активно проявил себя известный лингвоконструктор Иван Карасёв. Чтобы ответить на его вопросы, я решил написать и вторую часть.

Философской основой эссе является скептический релятивизм. Мировоззрения, созданные в новоевропейский период: различные разновидности коммунизма, либерализма, коммунизма, национализма и пр.. не могут быть ни полностью верными / полезными, ни полностью ложными. Каждое из них хорошо в ограниченном объёме в своё время и в своей точке приложения при толковых исполнителях. Всё, что угодно, может оказаться опасным при несвоевременной и неуклюжем исполнении, в случае незавершенности или неумения вовремя остановится. Объявлять нечто «верным вообще» заведомо глупо и опасно.

Национализм не должен приводить к геноциду других народов или потере самоуважения у своего. Социализм не должен выражаться в массовом терроре, огосударствлении малого и среднего бизнеса или приводить к погрому тесно связанной с местным бизнесом низовой самоорганизации. Плохо, когда либерализм приводит к ограничению свободы слова, научного исследования и других традиционных либеральных прав под эгидой толерантности. Сильное государство не должно сводить на нет способность граждан и их отдельных групп действовать самостоятельно и самостоятельно добиваться своих целей. Свобода самоорганизации и личная инициатива не должны вредить дееспособности государственной машины и не должны доходить до степени анархии. Плохо и то, когда пафосные революционные заявления являются лишь элементами коммерческого торга, как это оказалось в случае с «СИРИЗА».

    О необходимости сочетания разных подходов к социальной организации, учёта интересов разных общественных групп, соединения умеренности с реальной работой немало писал великий учёный и философ, основатель российской бюджетной статистики Ф.А. Щербина.

   Есть и другая сторона вопроса: основные идеологии уже успели показать себя на практике, устареть, деградировать и дискредитировать себя. Одновременно исторических и социально-политических условий, в которых функционировали известные нам идеологии, уже не существует. Например, исчезают социальные группы, на которые опирались носители идеологий. Исчез традиционный европейский пролетариат, сильно просела самозанятая мелкая и средняя буржуазия. Да и в целом крупные социальные группы имеют тенденции к распаду и нестабильности, набор принципов, по которым они формируются, становится всё более ограниченным. По одним признакам один конкретный человек относится к одной группе, по другим  - к другой, ещё по каким-то – к третьей и так далее. Понятно, что идеологиям и основанным на них постоянным структурам тут просто не на что опереться.

Распад стабильных и одновременно разнообразных наборов идентичностей (например, привязки этничности к образу жизни, традиционным видам занятий, вероисповеданию) сильно бьёт и по современным этносам.

    Более древние идеологические структуры – крупнейшие в мире религиозные общности, если брать мир в целом, выглядят более жизнеспособными. Однако у них (и иногда существенно) меняется этнический и другой состав адептов, что происходит одновременно с дезинтеграцией. Внутри крупных общностей всё сильнее заявляют о себе более мелкие. Одновременно религии подвергаются всё большему давлению политических и экономических условий. Наиболее развитые и популярные религии всё больше становятся именно инструментом.

  Всё это происходит на фоне всё большего отрыва «парадных ценностей» от реальных стремлений человека, развития виртуальных и игровых реальностей, массовой эмиграции туда из реального мира. То, что «исповедует» современный человек, часто никак не определяет его поступки.

О «смерти идеологий» писали немало, например, известный философ Татьяна Горичева, публицист Семён Резниченко, многие современные политологи и социологи в разных странах мира. Семён Резниченко так описывает специфику позднесоветских почвенников.
«Основная проблема позднесоветских почвенников, «русской партии» заключалась в том, что ни образ жизни общества, ни они сами не соответствовал декларируемым идеалам. И почвенники принялись создавать некую «Русь Небесную» - особую виртуальную реальность, где существовал выдуманный русский народ и выдуманные русские люди. Почвенники и сами такими не были, и фактически не стремились переделать общество в соответствии со своими идеалами. Они лишь использовали несовершенную земную жизнь для подпитки прекрасной и гармоничной виртуальной реальности. Где не было места для несовершенства и даже страдание и поражения были прекрасны. 
Конечно, из этого принципа бывали и отрадные исключения. Это и борьба за сохранение памятников культуры в рамках ВООПИК, и активная жизненная позиция С. Семанова. Но основное направление было всё же виртуалистичным. Тем более, что многие почвенники были людьми творческими, очень талантливыми  и активно занимались созданием искусственных реальностей».

    То же самое можно сказать и о либерализме, социализме и других видов «новоевропейской идеологии». Они либо служат для маскировки совершенно далёких от декларированных целей и интересов, например, заработка (сравнительно узкие круги), либо для развлечения, удовлетворения эстетических потребностей, ухода от тягот реальной жизни (более массовые круги активистов). Таким образом, нынешние политические движения скорее ближе к музыкальным группам, спортивным командам или компьютерным играм.

В наше время социальная практика очень сильно обгоняет теорию. В плане практического воплощения ныне известные "модели", "теории", "идеологии" утратили всякий смысл. Что – то  значат только технократические меры по сохранению основ жизнеобеспечении человека: сельскохозяйственного и промышленного производства, социальной инфраструктуры, транспорта и связи, сохранение окружающей среды и рациональное использование природных ресурсов. И, как результат, поддержание оптимального уровня демографического воспроизводства. Не слишком слабого и не слишком сильного, соответствующего ресурсной и производственной базе.

Для этого нужен гибкий набор конкретных мер и действий, гибкий, разнообразный и не привязанный к каким-либо отдельным доктринам. Наоборот – заимствующий из практики многих доктрин в зависимости от изменения ситуации. Единственной идеологической установкой может здесь стать патриотизм, понимаемый как защита долговременных общих интересов местного населения (под интресами понимается прежде всего физическое, психологическое и культурно – идентичностное выживание). Для этого, конечно, должны быть «эти самые» долговременные и общие интересы. И не только быть, но и осознаваться  элитой.

Поэтому, вероятно, нынешние идеологические концепции либо очень скоро исчезнут, либо будут иногда применяться для иных по отношению к новоевропейским XIX – XX векам целей.

В первую очередь, для установления преемственности с теми же XIX – XX веками при, возможно,  весьма и весьма серьёзных различиях с указанным периодом в образе жизни. Но когда это потребуется элите для обоснования своего статуса. Как, например, франкские короли в определённом кругу и в определённом контексте сравнивали себя с римскими императорами ...

Так же большую роль может сыграть желание элиты подчеркнуть своё отличие от соперников, когда этих отличий на практике очень мало. Здесь возможно апеллирование к парадным ценностям, частично заимствованным из прошлого. Хотя в обоих случаях представления об идеологиях прошлого могут быть весьма искаженными и мало влиять на реальную практику. (Вот к этому идеологическому «паровозу» и может прицепиться историк будущего, о котором я писал в части I).

В других случаях ни новоевропейская идеология, ни историческая наука могут не понадобиться вовсе.

Но всё же что-то из «багажа XIX – XX веков» может вдруг пригодится и для более серьёзных вещей. Если кто-то будет заниматься интеграцией каких-то очень непохожих (по самым разным параметрам) людей в единое целое. Причём эти непохожие друг на друга люди сами добровольно  осознают свои общие интересы, а их объединители будут иметь представления об идеологиях, популярных в XIX – XX веках. Здесь может быть задействован их общий фундамент – нацеленность на объединение больших групп людей.

Новоевропейские идеологии и более древние религиозные доктрины хотя бы на словах декларировали приверженность человеколюбию. Поэтому знание о них может быть использовано для смягчения нравов. Например, на некой территории откажутся от легализации каннибализма, потому что «древние либералы и коммунисты (христиане, мусульмане) людоедство не одобряли».

Какие конкретно идеологические доктрины прошлого могут сохраниться лучше всего? То, что лучше всего укорениться в школьных и других учебниках и будут ассоциироваться с получением образования и нужных для жизни знаний. Или же просто транслироваться при передаче полезных знаний от знатока к ученику. Вероятно, в ряде случаев это может оказаться некий упрощённый микст из когда-то непримиримых доктрин …