Онтологические прогулки

Реальность духовного опыта и вообще сама правомочность употребления словосочетания «духовный опыт», похоже, нуждается в пояснениях. Во-первых, хотя бы потому, что по отношению к чему-то, по определению, не принадлежащему к очевидно переживаемому повседневному опыту, предпринимается попытка идентифицировать его как реальное. По привычке воспринять духовное стараются через органы чувств, но тогда в чём отличие духа от материи, которая даётся нам через ощущения? Выходит, поиск идёт не там. А где искать? И не является ли материя предельной и единственной данностью существования? Тогда всё очень просто, и духовный опыт – это заговаривание зубов молитвами, особый род внушения и достижения изменённого состояния сознания. И это, пожалуй, справедливо, если он сводится только к реакции на стресс или является особым способом утоления печалей.

Если предполагать существование чистого духовного опыта, то это опыт мистицизма, неназываемого и неуловимого, того, к чему слова не подбираются. Это действие – actio, а не re-actio, не рефлекс,  оно вытекает само из себя, вырастает из труда или, воспользовавшись термином православной аскетики, из делания. Само описание мистического опыта неречевое, вследствие чего родилось отрицательное, апофатическое богословие, начинающееся в христианстве с Дионисия Ареопагита. В нём Бог парадоксален, состоит из понимания и чувствования того, чем он не является и, по выражению Григория Померанца, мысль только кружится вокруг самого понятия. Возникает желание передать свой опыт другим, но одновременно осознаётся невозможность рассказать о нём или показать его. Да и сам он не ощущение, а продвижение на пути созерцания.

Как я понимаю, что достигаю его?

Первое, что приходит в голову – это чувство связности, словно исчезают границы, и ты понимаешь глубокую взаимосвязь твой собственной жизни и жизней всего остального, которое тоже не отчуждено от меня. Всё движется в едином дыхании, растёт, раскрывается. Ириней Лионский говорил: «Слава Божия – до конца раскрывшийся человек». Аарон Антоновский писал о связности как чувстве принадлежности чему-то большему, потере границ «инкапсулированного Я» (термин Майкла Уайта).

Второе – это выход за пределы ощущений, их блёклость, эфемерность, но яркость, не обусловленных внешним, эмоций. Это словно говорит об автономной от органов чувств работе души.

Третье – «прикосновение к вечности», как будто ты есть, и тебя нет – и бытие, и пустота одновременно, преодоление двойственного и временного. Это может быть мгновение, но мгновение, в котором всё поглощено полнотой существования (или несуществования). Ты вышел из себя (самотрансценденция), и вышел из «Я» своего в «Я» Бога (обожение). Стоит вспомнить Мейстера Экхарта: «Поэтому просим Бога, чтобы освободил нас от «Бога», дабы мы познали Истину и наслаждались ей навеки, там, где равны друг другу совершеннейшие ангелы, муха и душа, там, где некогда пребывая, я хотел того, чем был, и был тем, чего хотел».

Четвёртое, случающееся по возвращении из духовного опыта – это чувство суеты и несовпадения собственного ритма и ритма мира, и сомнение, которое нашёптывает мысль об экзотичности и противоречии реальности духовного опыта, словно психологическая защита эго. Приходит понимание, что «душа грустит о небесах. Она нездешних мест жилица»  (Есенин), но так же и сознание невозможности уже сейчас во всей полноте быть причастным миру духовного. Можно сказать, что это возвращение в повседневности к двойственности, которую сейчас ты уже будешь переживать совсем иначе, как «жало в плоть» или как кровоточащую рану души.

Наконец, пятое, это трансформация повседневности. То, что обычно принято называть рутиной, становится единым с дыханием и движением мира, каждый шаг по тротуару становится в равной мере и движением души. В каждый процесс от мытья посуды до ожидания в очереди можно погрузиться так, что восприятие пространства и времени приобретает оттенок индивидуальности. Изнутри наружу и снаружи внутрь, вверх и вниз по лестнице Иакова путешествует сознание. А в поле зрения сознания, пусть даже и краешком с едва заметным переживанием реальности, попадает Присутствие. Бог становится ощущаемым рядом. Иногда это чувство меркнет, иногда разгорается, но прикоснувшись к нему, будешь скучать по этому удивительному свойству развивать, освящать, взращивать зёрнышко каждой секунды до горчичного дерева вечности.

Стоит сказать, что все эти чувства – не то, на что мы должны опираться. Они – «взгляд через тусклое стекло», сам по себе не имеющий ценности. Это слабый свет вечной Силы, данный по нашей слабости. В Православии это всё чаще относят к духовной бесовской прелести, чем к реальности, напоминая, что прорывающаяся в ощущения жизнь бесплотной души, – это не есть сама жизнь души. Только отблеск, подобие, зацепившись за который создашь себе чувственный идол Бога вместо Него истинного. Царство не от мира сего, в этом мире все цари – временщики. А в будущем мире нет власти в её политическом понимании. Поэтому и духовная дисциплина приводит в итоге к душевной свободе, которую невозможно ограничить, т.к. она сливается с Богом. А, чтобы общаться с Тем, Кто присутствует уже сейчас, не нужны его образы, как для общения с сидящей рядом женой мне не нужна её фотография.

Сегодня на электронную почту мне пришло три приглашения от одной и той же организации – на Крестный ход в Подмосковье, Пхову и вебинар про работу с языческими местами силы. В аннотациях ко всему этому духовному ассорти рассыпаны обычные для сегодняшнего дня слова «повышение энергетики», «пробуждение внутренних резервов», «мощный поток благословений» и прочие расхожие фразы духовного материализма. В нём любая ре-лигия – связь с божественным, превращается в магию – манипуляцию божественным. Пользоваться человеком – чревато, чего уж говорить об использовании в качестве средства Бога. Это как бы попытка получить материальные дивиденды за духовные вложения, сделать мистику осязаемой и даже порой монетизированной. Здесь духовное мыслится в левополушарных категориях, как и в исследованиях влияния религиозных практик на головной мозг. Т.е. сомнения требуют экспериментальных доказательств. А их часто нельзя получить даже в педагогике, медицине и психологии, чего уж говорить о философии и богословии. В первой тройке сфер знания (намеренно не пользуюсь термином «наука») объектом наблюдения оказывается сложная нестабильная целостная система - человек, а две последние дисциплины вообще претендуют на выход за рамки любых систем к их первоосновам. К тому, что даёт возможность всему быть, и к тому, что вообще такое «быть».

Итак, жизнь духа – это ответ на вопрос о том, что такое «быть» или «не быть», а потом на Гамлетовскую дилемму стоит ли быть. Примечательно то, что в разных религиозных системах понятия бытия, пустоты (шуньята), полноты (плерома) и души изумительно похожи по определениям. Реальный опыт находит только блёклое вербальное описание тому, что происходит, т.к. вербально можно описывать только делимые и поддающиеся анализу вещи. Начало начал – это предельный синтез, в котором Я и не-Я становятся едины в чём-то, что выше их. Дух – это, в принципе, метафора Единого, он дышит, где хочет, он животворит. И дух – это понятие для того, в чём мы все можем быть едины со всем. Уже это позволяет объяснить претензии духа на бессмертие.

Но христианство идёт дальше, обещая вечность персональному бытию. Личность важна, т.к. каждая является частицей тела Христова. В таинстве Причастия хлеб и вино преподаются каждому персонально. Мы нужны друг друга в силу различий и разделений, поэтому в вечности разделение будет и преодолено, и сохранено. Преодолено разделение с Богом, сохранены различия между душами людей. И уникальность опыта каждого становится залогом силы человеческого единства.

Что это означает для каждого конкретного человека? Необходимость духовной деятельности, в которой есть что-то, что я не могу передать другому, т.к. это – тайна персонального богообщения. Поэтому духовность становится межличностной категорией. Это события, которые происходят между личностью и Богом. И они, конечно, неосязаемы, как и любое другое общение, но плод взаимодействия реален в опыте и памяти человека.

Получается, что религия, по крайней мере, в трактовке христианства, является и общинным, и индивидуальным феноменом, а община становится местом, в котором опытом можно делиться, можно сравнивать его со здравым смыслом, если участники общения искренни. Итак, единство означает общение и в недрах религиозной общины. На этом пути возникает вербальное препятствие – об одном и том же можно говорить разными словами. В христианстве быстро были сформулированы словесные формулы-догматы, но их принятие не заменяет опыта. В духовной жизни остаются актуальными два процесса – богообщение (опыт) и богословие (осмысление и описание опыта). И только вместе они составляют реальность индивидуальной и общинной духовной жизни.