Комментарий | 0

Житие философа (2)

Антон Рай
 
 
 
 
 
 
 
4. Философ и действительность
 
Немало философских копий было сломано в рассуждениях о понятии действительности.  Что следует считать действительностью, и существует ли она вообще? Наш философ был убежден в том, что действительность существует, однако его, как и многих, смущали аргументы противников ясного взгляда на явно существующую действительность, а один из их главных аргументов гласил, что если допустить, что вся действительность есть не более чем продукт сознания человека, то никакими аргументами нельзя будет доказать, что это не так. И действительно, если допустить, что вся действительность мне только представляется, то любой феномен действительности можно выдать за представление. И даже все существующие в действительности закономерности совершенно спокойно можно посчитать следствием особой структуры работы сознания, которое просто склонно к тому, чтобы существовать в рамках каких-то закономерностей, или видеть (точнее, создавать видимость) вокруг себя нечто закономерное. Что же касается вполне реального существования других людей, то тут вообще нет никаких проблем, так как люди все равно склонны ставить в центр вселенной именно себя, и все другие люди существуют для них лишь как некий довесок к их собственной картине мира. В общем, действительно лишь сознание, и доказать, что существует нечто вне нашего сознания совершенно невозможно.
 
Что ж, наш философ, привыкший добросовестно рассматривать все аргументы как за, так и против различных философских положений, решил самостоятельно разобраться с вопросом, что же все-таки представляет из себя действительность, и можно ли доказать ее реальное существование вне нашего сознания. И вот философ вышел на улицу. Он шел, смотрел по сторонам и думал: «Я иду и вижу дом, и мне кажется, что этот дом вполне реален, а на самом деле он существует только в моем сознании. Вот идет еще один человек (точнее, вот в моем сознании мне навстречу идет созданный моим сознанием человек), и он видит тот же самый дом, но этот дом, очевидно, совсем необязательно представляется ему таким же, как и мне, а может он и вообще-то не видит никакого дома, а видит что-то совсем другое… Впрочем, стоит, пожалуй, спросить его об этом…». И наш философ остановил прохожего и задал ему несколько вопросов относительно того, что тот видит вокруг себя, и полученные ответы убедили его в том, что прохожий видит примерно все то же самое, что и он сам, хотя и с некоторыми объяснимыми отклонениями (например, прохожий обладал куда более острым зрением). «Конечно, это ничего не доказывает, и все-таки странно, что восприятие этого человека, который существует только в моем сознании, так схоже с моим, хотя и не вполне идентично моему. Впрочем, существуют ведь и дальтоники и… стоп. Почему, например, в моем сознании существуют дальтоники и другие люди с особенностями восприятия? Если принять за истину существование реальности вне сознания, то легко объяснимо как базовое сходство в восприятии разных людей, так и возникающие в восприятии отличия (связанные с вполне конкретными физиологическими особенностями). Но если посчитать все вокруг меня лишь плодом моего сознания, то логично предположить, что я найду людей с совершенно отличным от моего восприятием, либо уж, что все они будут воспринимать все в точности как и я. Да, пожалуй, это было бы логично. С другой стороны, сознание, вероятно, хочет, чтобы окружающий меня мир все же был похож на реальный (а не на плод лишь его, сознания, деятельности) – для чего ему это нужно, я не очень понимаю, но опровергнуть это его желание я тоже не в состоянии».
 
Погруженный в такие невеселые мысли, философ зашел в книжный магазин и стал заниматься самым естественным делом для всякого посетителя книжного магазина, а именно он стал просматривать лежащие на полках книги.  И вот взгляд его случайно упал на запись тиража одной из книг - 10 тысяч экземпляров. «И все-таки странно, - подумал наш философ, - и зачем это нужно было печатать десять тысяч экземпляров для меня одного? Ведь все эти 10 тысяч экземпляров существуют единственно только в моем сознании, а мне вполне достаточно и одной книги, максимум двух, но зачем мне нужно 10 тысяч?». «Впрочем, и это не аргумент, - подумал философ, - ведь должен же быть какой-то порядок. Если мне представляется, что вокруг живут миллионы и даже миллиарды людей, то, конечно, и все остальное в моем сознании представлено таким образом, что у этих людей есть свои жизни, и они тоже читают, едят, любят, рассуждают и прочее. Вообще-то стоит только восхититься работой моего сознания, которое с такой ловкостью «печатает» десятки и сотни тысяч экземпляров лишь для того, чтобы избавить само себя от некоторых досадных несостыковок, и сделать несуществующую реальность вокруг меня такой достоверной».
 
Далее наш философ зашел в гости к своим хорошим знакомым. Здесь, в приятной компании, за кружкой пива, он совсем было расслабился и забыл о своей философской задаче, но вскоре его мозг вновь включился и стал подбрасывать ему новые мысли по интересующей его теме: «И все-таки странно считать моих друзей лишь плодом моего сознания, а не вполне реально существующими людьми. Считать существующими лишь в сознании посторонних людей проще простого, но вот друзья и родственники… Мы слишком много о них знаем, нам известно слишком много подробностей из их жизней, чтобы посчитать эти жизни нереальными. Вот, например, про Сергея я знаю, что он любит футбол, я знаю, за какую команду он болеет, я знаю, как именно он болеет, я знаю, как его спровоцировать на конфликт, и я даже знаю выражение его лица, когда он начинает всерьез злиться. Про Александра я знаю, кто его любимый режиссер, и какой его любимый фильм, и какой у него любимый эпизод в этом фильме, и как он вдруг неожиданно начинает смеяться, и какой заразительный у него смех, и какое почти магическое впечатление Саша производит на девушек, и как я ему в этом завидую. Про каждого из своих друзей я знаю сотни мелких подробностей, которые делают их существование абсолютно реальным. Нельзя ли это посчитать серьезным аргументом в пользу реальности окружающей нас действительности?». Но и это, как вынужден был признать наш философ, не аргумент: «Во-первых, сознание человека может просто реагировать на потребность в дружбе, а если уж таким образом у нас появляются существующие лишь в сознании друзья, то естественно, что мы довольно глубоко проникаем в их жизнь, и, раз уж мое сознание способно печатать сотни тысяч экземпляров книг, то, конечно, ему ничего не стоит наполнить жизнь моих друзей всеми необходимыми для меня подробностями – лишь бы они, друзья и родственники, казались реальными. Ну а, во-вторых, верно и то, что очень многого о жизни близких мы и вовсе не знаем, и что самые близкие зачастую оказываются очень далеки от нас, и даже прямо чужими для нас людьми – своего рода придуманной нами иллюзией». Так наш философ убедился в том, что и существование его близких и друзей находится под большим вопросом, после чего он стал меньше завидовать успеху Александра у девушек, к тому же и сами девушки (как и успех Александра) в действительности едва ли существовали.
 
И вот наш философ возвращается домой. Он так задумался, что по неосторожности наскочил на еще одного прохожего, который оказался весьма нервным типом и обругал неловкого философа всеми возможными нецензурными словами, и спасибо еще, что не избил. «И все-таки довольно странно, - подумал философ, - что в нашей жизни происходит столько различных мелких как приятных, так и неприятных происшествий. Вот к чему бы я сейчас наткнулся на этого пренеприятнейшего типа? Если допустить существование реального мира, то все просто – я просто задумался, не смотрел по сторонам, ну и наткнулся на прохожего. Но вот если этот прохожий существует только в моем сознании, то зачем я на него наткнулся, что этим хотело сказать мое сознание?». Он не мог понять. Он также не мог понять, почему он так остро чувствует неприятный осадок от только что произошедшей встречи – ведь неприятного прохожего все равно не существовало в реальности; плюнуть бы на него и забыть, - но забыть никак не получалось, и он все еще мысленно слышал, как его собственное сознание ругает его последними словами, некоторые из которых он, кстати, и вообще-то услышал в первый раз в жизни.  Нет, непонятно. В противовес всем этим непоняткам он понимал, что если допустить реальное существование прохожего с его руганью, Сергея с его футболом, Александра с его смехом, и реальное существование девушек, которым так нравился реальный Александр, и десятков и сотен тысяч экземпляров различных книг, то все сразу становится на свои места, а вот если считать все это существующим лишь в сознании, то все сразу неимоверно запутывается и требует каких-то изуверских рассуждений. «Хорошо, - подумал философ, - раз мои противники такие интеллектуальные изуверы, то и я дам какое-нибудь изуверское определение действительности, под которое уже никак нельзя будет подкопаться». С тех, пор, когда нашего философа спрашивали о том, что такое действительность, он, нимало не смущаясь, отвечал:
 
Действительность – это реальность, которая реально действительна.
 
Над ним смеялись, мало кто с ним соглашался, но никто не мог его опровергнуть. А раз так, то существование действительности действительно неопровержимо реально!
 

(Окончание следует)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка