Межсезонья
Анатолий Медведев (07/09/2023)
Кристиан Цветанов. Падение Константинополя.
***
Сквозь сероватый воздух межсезонья
бегут деревья, скомканные ветром,
чуть стиснуты виски пятиэтажек
молчанием растресканной дороги,
свистит тоска на перекрестках рук,
маршрутов, улиц, проводов, ветвей,
сетей,
речей,
расплывчатых идей,
и кажется, как будто вот сейчас
она пройдет сквозь пальцы,
сквозь подошвы,
сквозь шорох слов, слетающих беззвучно,
как падают рассыпчатые дни
с изнанки прошлого на дно стеклянной колбы.
Сейчас пройдет и тихо заиграет
в коленчатые трубы теплотрассы, —
во все концы потянутся кочевья:
шаги, мосты, нахохленные взгляды,
осипший дождь, холодная река,
намокший шарф, тугая колея,
ладонь, бордюр, ограды и преграды...
Я видел сон — теперь ищи свищи:
внутри и вне все та же протяженность,
ворóны, ворот, вóроны, воронка...
теперь, как бабочку последнюю, лови
в шершавые ладони этих строчек
все то, что застревает между стекол
очков и окон,
лепится к губам,
все то, что проступает из-за букв,
все то, что только что мычало про себя,
гремя вдали, проглатывало шпалы,
бежало в никуда глаза глядят.
Все то, что более чем только «что».
Почти поймал,
но ветер оборвал
остатки сна с полуприкрытых веток,
а я хрусталиками намертво пристал
к двойному дну кочующих предметов
и под собой не чувствую опоры.
Из поля зрения выходит в чисто поле
все то, что крошится под тяжестью подошв,
все то, что рассыпается на звуки,
все то, что опадает между строк.
А я лечу, — не бабочка, не птица, —
как вырванный откуда-то листок.
***
Ты превратился в лавровую ветвь
и, проведя рукой по проводам,
смешал порядок ангельских чинов:
в то утро опрокинулись Престолы,
просили милостыни Власти и Господства,
Начала грели крылья по подъездам,
искали Силы, где бы прикурить,
качаясь на веревке над балконом,
сушился павший в лужу Херувим,
и трепыхались возле голубятен
побитые камнями Серафимы;
ища себя в бензиновых разводах,
на дно ладони мальчик уронил
воспламененный город Константина:
никелированный орел, стальное пламя
и эхо нераздавшегося звона
скатилось на обочину дороги...
а ты...
а ты летел, сгорая в атмосфере,
с остатком неба, липнущего к небу,
с остатком языка на языке,
с приветом от заклеванного Бога;
и ты один, охваченный огнем,
не знал, куда бы спрятаться от крыльев,
как шнуровать ботинки, как ходить
по перечеркнутым обрывкам неба,
в текучих радугах горящих на асфальте.
Я звал тебя бежать другим путем,
по оборотной стороне дороги
и говорил: пора покинуть город —
и думал: под рассыпавшимся текстом
остались клочья несгораемой основы, —
но догонял отъехавший автобус,
пока ты распадался на частицы,
звенящие на солнечном ветру.
По мере удаления от солнца
твои минуты сплавились в стекло,
ты спутал все дороги на земле,
в один конец теперь уходят поезда —
в слепое прошлое, на горизонт событий,
и я с обочины сворачиваю в поле.
Кто был с тобой? Тот мальчик? Звон? Орел?
Теперь все трое — атомарный пепел.
Горят холмы, и память их выходит
из берегов, давящихся гранитом.
Горят слова
и сонная трава,
на пустыре горит последний срок,
и у камней тревожно сжались губы.
Пора уйти,
подальше от дорог...
Ты помнишь этот голосящий тополь?
— Костантинополь пал, Константинополь! —
Среди осколков мраморной листвы
кишмя кишат бездомные ромеи,
на скорлупу расколотой Софии
как кровь Христова капает рассвет,
и на губах расхристанных подъездов
медовый герпес поцелуев василевса.
Пора уйти,
оставить за спиной
обугленные доски исихазма,
пустого сердца скомканную жесть
и прочие непрочные сосуды.
Гляди: отлив уводит за собой
последний флот заржавленных жестянок.
Пора уйти,
над выпростанной сушей
обрывки прошлого, заплатанные дымом,
еще поют и развеваются сквозь годы,
сквозь треск и шорох радиопомех.
А впрочем, оглянись — в последний раз
зовет твой взгляд забытый зонт на остановке,
в последний раз, ложась под колесо,
по небу сохнут ангельские перья.
Успей взглянуть на мир перед восходом,
успей покинуть город, ведь уже
горят иконописные деревья,
горит трава,
горят твои слова,
сто киловольт звенят над головой,
из-за угла выходит бледный конь,
и подступает к горлу пустота...
И каплет с пальцев греческий огонь.
***
Здесь тишина бросает в пустоту
холодный мячик надувного солнца
и шелуха рассохшейся весны
безропотно ложится в долгий ящик.
Бегут по стенам заячьи следы,
как будто полнокровный отголосок
сорвавшейся мифической охоты;
стеклянных лавров хрупкая листва,
крошась, невольно вспарывает спину,
и в неподвижный воздух прорастает
пылающий кустарник голых нервов —
скупой макет предчувствуемых крыльев.
И, кажется, как в детстве, ты плывешь
примерно в полуметре над постелью,
и голова выходит из границ,
определенных черепной коробкой,
а руки, ноги плавно раздвигают
ороговевшее в своих углах пространство.
Как перышко плывешь, плывешь вовне:
ты сам пространство, воздух, простота.
Из проволоки, стружек и пылинок
в дверях и окнах свило гнезда время
для шатких постоялых сквозняков.
Твой перелетный сон летит на запад,
твоих зрачков оставленные гнезда
рассыпались, впиваясь в твой полет.
Вот тишина протягивает руки
и так стоит, стоит — не шелохнется,
ты чувствуешь начало новой речи,
как если б, замирая у реки,
ты пал, как плод, на дно ее руки.
Последние публикации:
Вечность, Борхес, математика –
(11/12/2023)
Последний день Нимрода –
(25/10/2023)
Исход –
(29/05/2023)
Невольные стихи –
(19/04/2023)
В лабиринте (Апокриф) –
(09/02/2023)
Nostalgia dell’infinito –
(23/12/2022)
Три шага –
(21/11/2022)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
