Комментарий | 0

Не спугни мою сказку

 
 
 
 
 
 
 
***
 
          Самое главное — сказку не спугнуть...
 
Дуновение ветра безжалостно –
и тревожная рябь на воде...
Не спугни мою сказку, пожалуйста,
где могла бы укрыться в беде.
 
В час печальный холодного месяца
есть всегда на седьмом мираже
чем согреться и чем занавеситься
одинокой замёрзшей душе.
 
Зимы зябкие, осень дождливая – 
пережду где-нибудь в закутке.
Я счастливая, только пугливая,
не спугни мотылька на цветке.
 
Не спугни мои песни бредовые,
ведь у каждого сказка своя.
Сиротливая, нищая, вдовая,
только там настоящая я.
 
 
 
 
***
 
Над городом плывёт туман –
то сны мои клубятся дымом,
нас обнимающий обман –
то место, где с тобой на ты мы.
 
Где мы с тобой – уже не мы,
а из чего мечта и нега,
свет, проникающий из тьмы,
и уходящий прямо в небо.
 
Туман… Тамань... Тирамису…
О сладость сливочная тайны,
любовь на голубом глазу,
побыть в тебе хоть каплю дай нам.
 
Не рушь со сном святую связь,
с золотокрылым часом суток…
Как больно падать с неба в грязь,
лицом в рутину, в явь, в рассудок.
 
 
 
 
***
 
Чуть подлиннЕе... Чуть подлиннее
стать мою жизнь я молю.
Смерть отирается подле неё,
хочет накинуть петлю.
 
Чуть понежнее, побережней
ты обращайся со мной...
Я перешла уже, веришь ли,
этот экватор земной.
 
Спросит там Бог: – Что же, милая,
делала ты на земле?
Чуть не забыла: любила я.
Душу держала в тепле.
 
Кажется, только намедни ей
жизнь отдала на убой.
Чуть подлиннее… Помедленней…
Не надышаться тобой.
 
 
 
 
***
 
Вздох ужаса или шум ветра?
Сбивается камертон.
Гудят вековые недра
иль это народный стон?
 
Ночь день убивает в драке
и полночь – как чья-то месть.
Мне кажется, в этом мраке
невидимый кто-то есть.
 
Нас утро не всех разбудит...
Наступит день без прикрас.
Второго рожденья не будет.
Мы жили один лишь раз.
 
Но вновь через все запреты
всё рвёмся из темноты...
Ты знаешь мои секреты,
но тайны не знаешь ты.
 
 
 
 
***
 
Где родина любви, её исток?
Там, за пределом видимого мира...
Как в сказке заколдованный  цветок,
он оживёт, когда всё станет мило.
 
Иль станет мило всё, когда, легки,
от дуновенья ветерка былого,
раскроются, как губы, лепестки,
чтоб прошептать единственное слово.
 
Как во вселенной всё переплелось,
и как свежо о будущем преданье!
В моей душе навеки запеклось
несбывшееся первое свиданье.
 
Секретики, зарытые в земле,
тепло ещё живое сохранили.
И их не уничтожить ни зиме,
ни времени, ни пеплу, ни могиле.
 
Где родина любви моей к тебе,
что выжила в пространстве, где ни зги нет?
В души неостывающем тепле,
в несбывшемся, что никогда не сгинет.
 
 
 
 
***
 
Хоть вижу наши берега я,                               
но берег не переступлю.
Я только лишь оберегаю.
Я бережно тебя люблю.
 
Застыв на миг у тайной двери –
никак тебя не отпущу.
И хоть не очень в Бога верю,
но вслед тихонечко крещу.
 
И думаю порой над бездной,
что наши детские пиры –
не прихоть-блажь, а часть небесной
какой-то мировой игры.
 
Зачем-то Богу это нужно,
ему виднее там, чем мне,
чтоб было нежно, было дружно
и даже счастливо вчерне.
 
 
 
 
***
 
Я ценю эту чуткую слышимость,
что возникла уже меж нами.
Пусть не близость и не приближенность,
не горящее в сердце пламя.
 
Только тихое, ровное, тёплое,
как домашний платок пуховый,
как свечи огонёк за стёклами,
зайчик солнечный пустяковый.
 
Не подверженные инфляции,
духу времени или строю –
просто голос и интонация,
на которых я счастье строю.
 
 
 
 
***
 
Я слышу не голос, а то, что за ним –                      
улыбку, хандру, возбуждение, тормоз…
Путь сердца как Бога неисповедим.
Не знаю, куда приведёт разговор нас.
 
То ль всё прояснится, то ль станет темней,
к согласью придём иль противостоянью, –
как лес за деревьями видится мне,
как что-то большое на расстоянье.
 
Но ты говори… У судьбы на краю
твой голос душой обовью как растенье.
Из нот твоей речи сама я творю
печальную музыку несовпаденья.
 
Мы разных магнитов с тобой полюса,
мы звуки из разных октав и аккордов.
Не переплетутся судьбы голоса –
хоть я разобью телефон этот чёртов!
 
Но ты говори, говори, говори…
До звёзд, до зари долетает пусть голос.
Я слушаю только лишь то, что внутри,
и ближе к тебе становлюсь хоть на волос.
 
 
 
 
***
 
«Дружба с тобой заменила мне счастье», –
Пушкину так Чаадаев писал.
Если нет целого – радуйся части,
счастье найдёшь, но не там, где искал.
 
Всё неожиданно на этом свете.
Выйдешь за хлебом под птичий галдёж –
и, незнакомца случайного встретив,
в омуте глаз его вдруг пропадёшь.
 
Бродом идёшь ли, заросшим болотом
или вершина сменяет плато...
Счастье нас ждёт вон за тем поворотом...
или за этим… не знает никто.
 
 
 
 
***
 
Пусть не вместе, но где-то возле,
и не важно, что будет после,
лишь бы не прерывалась нить.
Как налаживаю я связи
меж предметами без боязни,
так пытаюсь соединить
 
то, что так далеко на деле,
то, что теплится еле-еле
и устало себя мне снить,
сердце, порванное на части,
соберу, и умру от счастья,
никого прося не винить.
 
 
 
 
***
 
Трамвайный перезвон и птичий оклик дальний,
смущенья рукава и строчек кружева...
Из этого бы мог родиться танец бальный,
но перемелят всё забвенья жернова.
 
В ладонях я несу спасённое спасибо,
пока ещё «сейчас» не сделалось «вчера».
И станет всё золой – что было так красиво –
и жаркие слова, и искры от костра.
 
Но, несмотря на то, что часто обрывался,
старинный мой романс ни капли не жесток.
Сорвавшийся листок слетает в ритме вальса
и кружится лесок НИИ Юго-Восток.
 
Там белочка живёт и скачет по деревьям,
и дятел всё долбит, до нас не достучась.
Там головы весна кружит до одуренья
и возвращает нам себя хотя б на час.
 
 
 
 
***
 
Для кого-то – в тихом омуте, но черти,
для меня  –  хоть бы и зла – но всё ж цветы.
Занавеска у Олеши – образ смерти,
у меня же образ шлейфа и фаты.
 
За ненужную любовь себя ругаю,
но придушиванье нежности слепой,
бесконечное закручиванье гаек –
это пиррова победа над собой.
 
Пусть судьба не подобреет, не согреет,
и на грабли наступаю вдругорядь,
но всему, что в сердце светится и зреет –
я привыкла безоглядно доверять.
 
Позволять себе счастливою быть дурой,
пока есть кого любить и обожать.
Март холодный, недоверчивый и хмурый,
но улыбку и ему не удержать.
 
 
 
 
***
 
Не стесняйтесь в предутренний час                                      
встретить вечность в пижаме измятой.
Ставьте чайник. Живите сейчас.
Заварите с мелиссой и с мятой.
 
Чтобы знать, где твой дом и очаг,
и за что зацепиться корнями,
чтобы он никогда не зачах,
ставьте чайник ночами и днями.
 
Пусть любимого нет своего,
пусть не в лучшем останемся виде,
это то, что нам проще всего –
ставьте чайник и гостя зовите.
 
Чтобы жизнь бесконечно текла,
разливайте по чашкам и кружкам,
отдавайте частичку тепла
всем бедняжкам дружкам и подружкам.
 
Если холод вокруг и пурга,
если радость в душе замолчала –
ставьте чайник, и вся недолга.
Вы увидите, как полегчало.
 
 
 
 
***
 
День пролетал, беспечен, невесом,
без горечи, надрыва и накала.
Смотрели фильм и пили в унисон
кисель из одинаковых бокалов.
 
И путь господень был исповедим,
был как всегда про это и про то же.
И если фразу начинал один –
второй мог без труда её продолжить.
 
Настанет день, когда придёт тепло,
к кому-то поздно, а к кому-то рано.
И будет жизнь не ранить, как стекло,
а словно бинт накладывать на рану.
 
И здесь любое лыко будет в корм –
горячий чай и дружеское слово,
и будто вновь ручьи помчатся с гор,
и будто бы весна начнётся снова.
 
 
 
 
***
 
Живу как Робинзон без Пятницы
на тихом острове своём,
от понедельника до пятницы
и дальше — в думах о своём.
 
Домой вернуться не мечтается –
мой дом внутри, на дне души.
Он не разрушится, не старится.
Там кто-то ждёт меня в тиши.
 
Он не доступен грому-молниям,
его не тронет зло и грусть.
Там сохранилось всё, что помню я.
И я туда ещё вернусь.
 
Вернусь к тебе, к себе и к прошлому
из настоящего трущоб,
к родному, светлому, хорошему,
что где-то ждёт меня ещё.
 
На острове необитаемом
(семь пятниц – значит, ни одной)
живу, окутанная тайнами,
я как за каменной стеной.
 
 
 
 
***

Человек на балконе напротив
на меня неотрывно глядит.
И он мне не противен, напротив,
это даже мне чуточку льстит.

Силуэт его, чист и опрятен,
моим взглядом смущённым согрет.
Я не знала, что он так приятен –
дым отечества и сигарет.

Знаю, пищу даю для пародий...
Ведь не птица, чтоб в небе парить.
Человек на балконе напротив
снова вышел на миг покурить.

Эта поза, скрещённые руки,
затуманенный дымкою взор...
На балкона спасательном круге
я плыву в необъятный простор.

И казалось, что утро прекрасно.
Ну и что же, что всё не сбылось.
В этой жизни, прошедшей напрасно,
много есть ещё белых полос.

Человек на балконе напротив,
словно спущенный кем-то с небес...
Ничего не имею я против,
даже если послал его бес.

Я своей доверяю природе,
это просто, светло и легко...
Человек на балконе напротив,
он ещё от меня далеко.

В неслучайность возникшего пазла
мне хотелось поверить всерьёз...
Расстояние так безопасно –
ни морщинок не видно, ни слёз.

 
 
 
 
***
 
Не с бала — с ярмарки уж еду,
успею ли до полночи?
И превращается карета
в карету скорой помощи.
 
А я ведь не дотанцевала,
как дверь забили досками,
и принца не доцеловала,
не нагляделась досыта.
 
Часы до полночи вдруг встали,
негаданно-непрошенно...
Купите туфельки хрусталик,
она ещё не ношена.
 
 
 
 
***
 
И когда, не шатко и не валко,
подошла ко мне вразвалку смерть,
я решила – ей меня не жалко,
и сейчас закончится комедь.
 
Ну и что же, я ведь не в обиде,
многому на свете став виной...
Но она, в упор меня не видя,
словно бы побрезговала мной.
 
Прозвучал мне в уши чей-то голос:
«Просыпайтесь. Кончился наркоз».
Ухмыльнулся седовласый хронос
и вернул в мир радуг и стрекоз.
 
Ну и как мне дальше жить прикажешь,
коль глаза глядят ещё во тьму?
Мучаешься... А кому расскажешь?
Только всему миру. Лишь ему.
 
Но когда не требует поэта
Аполлон… (а требует всегда),
за моей готовкою обеда
наблюдает холодно звезда.
 
Вот кого мне следует бояться,
кто мои просвечивает сны...
А поэта – клоуна, паяца –
пусть боятся слуги сатаны.
 
 
 
 
***

У меня никого больше нет, кроме этого мира,
кроме этого неба и ветки каштана под ним.
Может быть, потому мне и люди близки так и милы,
каждый ранен и смертен, обижен и незаменим.

Мне не нужен никто, но я всё же прошу вас остаться,
ведь рыбак рыбаку нужен больше, чем щедрый улов.
А придут холода — и куда же тогда мне податься
без тепла ваших глаз и горячих отзывчивых слов?

Я люблю по утрам останавливать взглядом прохожих,
что спешат по каким-то своим бесконечным делам,
непохожих, чужих, но как хочется думать — хороших,
тех, что слушают душу в ущерб ненасытным телам.

Как условны границы меж тем, что своё и чужое...
Как роднят их промокшие пряди внезапных дождей...
И ношусь я как с торбой — с своей расписною душою,
где хранится у Бога украденный летний наш день.

Бог поймёт и простит, что тебя я не отпустила,
он ведь тоже наверно любил и, как мы, одинок, –
что когда я вчера у тебя на могиле гостила –
вместо траурных лент положила сонетов венок…

 
 
 
 
***
 
Это входит в тебя иглою                                                   
и вливается в кровь экстаз.
Это будущее, былое,
наши святцы, иконостас.
 
Это тени нам дорогие,
всё, что мучит, звучит, парит…
Как живут на земле другие,
кто не ведает, не творит?
 
Чем рассеивают темноты,
выпрямляют дней сколиоз
без высокой как небо ноты,
без того, что нельзя без слёз?
 
Но потеряны те моменты,
что впитала когда-то мать.
Но отсутствуют инструменты,
чтобы Это воспринимать.
 
Не до Бога им, не до Блока,
кто-то в оргиях, кто в торгах.
Как убого и неглубоко,
незатейливо в их мирках.
 
Они смотрят на нас спесиво,
разносол поднося ко ртам.
А я думаю: нет, спасибо…
О, спасибо, что я не там.
 
Моя жизнь, как в былинка в поле,
непонятная их меню,
что качаю как зуб от боли,
но другою не заменю.
 
Потому что нельзя без Блока,
и без облака, и без звёзд,
потому что когда мне плохо –
улыбается мир из слёз.
 
 
 
 
***
 
Когда растаю как виденье
и стану ветром и лучом,
и буду ласковою тенью
маячить за твоим плечом,
 
не отмахнись, как от былинки,
и постарайся не смести
цветок, пробившийся в суглинке,
чтоб пред тобою расцвести.
 
Старайся не разбить посуду,
что наши помнила пиры.
Я буду прятаться повсюду,
не появляясь до поры.
 
Но оглянись – я вот же, вот же,
не важно, сколь минуло лет.
И двери окон или лоджий
не запирай на шпингалет.
 
 
 
 
***
 
Счастье порою на горе похоже  –
облик печален, улыбка из слёз.
Просто когда проживаешь без кожи –
всё ощущается слишком всерьёз.
 
Ты от меня словно северный полюс,
мне не пробиться сквозь эту броню.
Взгляд исподлобья, нахмуренный голос,
лучик улыбки в себе я храню.
 
Ты стал давно уж судьбы моей частью.
Всё было так, как хотелось душе.
Только потом понимаешь, что счастьем
всё это было, но поздно уже.
 
 
 
 
***
 
Что нашей жизни дороже?
Но в разноголосье дней
мы поступаем всё же
так, будто что-то ценней.
 
Что же?! Назвать не сможем,
но за это Ничто
жизнь мы шутя положим,
не ценя ни во что.
 
Как с урока сбегала,
я из жизни сбегу.
Светит цветочек алый
мне на том берегу.
 
 
 
 
***
 
Где затерялся мечты моей след,
в гаванях давних, заливах?..
Если прожить ещё сколько-то лет –
то непременно счастливых.
 
Пряник ли жизнь припасла или плеть,
что там из ассортимента...
Если когда суждено заболеть –
чтоб для других незаметно.
 
Я бы хотела не тлеть, а гореть,
в души вписаться курсивом...
Если настанет пора умереть –
пусть это будет красиво.
 
 
 
 
***
 
Осень дразнит тепла возвратом,                               
хочет лето наворожить.
Что с того, что это неправда,
если это поможет жить.
 
Пусть поверим опять не в то мы
и напрасен надежды пыл.
Пусть получим ключи от дома,
от которого след простыл.
 
Пусть обманет попутный ветер,
ибо к гибели он несёт...
Будем верить, что есть на свете
то, что всё-таки нас спасёт.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка