Поэзия

СИЛЬНЕЕ ВЕТРА

Пальцы времени считали на абаке навесными птицами потери, понесённые в сражении с листвою. Солнце, как расплавленное сало, выгорало в мышцах облаков, бежавших по шоссе навстречу озеру грядущих перемен, дышавших темнотой, передававшей наблюдателю неизъяснимо тошнотворное сцепленье первобытного испуга, преломлённого движением небес, коптившихся, черневших, как усталые грибы, давно протлевшие слои ветвистого картона. Высветляясь, как холодная брызгливая заря, кокетливо, кусаче-торопливо, неизвестное событие ложилось на покровы синей ночи, обещая миру стать реальным и произойти, намеренно случиться, обрести покой рождения в угрюмый, неприглядно-страшный летний вечер. Тонкий юноша стоял на водном берегу и напряжённо изучал безмерную пустыню лунного стекла, стиравшую понятие пространства монотоном, подавлявшим измерения, топившим оси лимфой моря, безраздельно растворённого сфумато, разрушающим объёмы и дистанции. Хлопок, подобно мухе, севшей на плечо, нежданно вывел наблюдателя из густо-бесконечного раздумья. Человек заметил незнакомца с загорелой кожей рук – таким его запомнил юноша; других деталей, как ни силился, он вытянуть из памяти не мог. «Сильнее ветра?» – дружелюбно произнёс бесшумно подошедший человек, и лёгкая, подобная фламинго на горячем паре озера, ухмылка растянула до улыбки рот загадочного гостя на безлюдном берегу. Метаморфоза на лице произошла в течение мгновения. «Конечно», – поразившись лёгкости ответа, юноша поспешно повернулся к лимфатической дыре, желая впечатлить нежданного пришельца. Не успев наполнить лёгкие на вдохе, он лукаво, безразлично-хитро глянул через тонкое плечо, но человек нечаянно исчез, подобно привидению. Тогда лишь юноша задумался о странности вопроса. Голова, подобно лампе на упругом основании, смотрела на пустыню. «Я сильнее ветра», – думал юноша.

Алан Жуковский. Self-confidence

НОЧНОЙ МОНОЛОГ

Я свободен, как зелёные листья, падающие в реку ночи. Я стою на ветру деревьев, чистящих меня щётками хлорофилловой паутины. Я не хочу глобальных смыслов, я хочу растворения в моменте, в частных и труднодоступных значениях маленьких городков на листьях, изъеденных шершавыми напильниками тли. Я хочу красоты, которая раскрывается перед разумом даже в тех объектах, которые вы считаете неэстетичными. Я хочу ночной свободы от безумного расписания лет, которое навязывается сознанию через силки воспитания и недокорма. Я стою на ветру вдохновения, подрывающем основы цивилизации. Я растекаюсь по воде озера, как липкое масло, проникающее в каждую пору лиственной пемзы. Я хочу быть везде: загораясь и не сгорая, сидеть на плечах свободы.

Алан Жуковский. Стрекоза

СКРЫТЫЕ ЖИЗНИ

1.

Волны моря зашумели в голове, и десять лет минувшего исчезли. Что осталось? Лишь холодный беж, песок, отринутый садящейся волною. Как массив мог сжать себя до мокрой шерсти кошки? С удивлением увидел я в песчинках – отражения давно ушедших лет. Не тронутые временем скамейки медитаций – напряжения прошедшего – разбили наважденье, восставая по хозяина желанью из песчинки – узкого проектора сознанья. Бесконечно только то, что вечно. Истинно лишь то, что лишено предела. Может ли быть личность, если книги забываются, далекое стирается, а близкое жиреет икрами расплывчатых минут? Исчезло все. Остался я один, кусая грудью ветер моря. Где я? Что я? Сколько лет я шел сюда? Скажите: был ли я? «Конечно», – отвечал песок. Прошедшее, грядущее, морские переборы – все во мне, и можно прикоснуться к ним рукою. Неумолчно треск холодного песка – морских цикад, подобно взрывам тысяч ягод, возвещал: нет ничего забытого, ты жив, а значит, бесконечен, и минуты – мириады скрытых жизней – как мешки, в которые кладешь ты размышления.

2.

Спасение от жизни к перманентному существованию, следование самому себе. Кто его не достигнет, тот умрет и не возродится уже никогда и никак, но достигнувший – каким-нибудь бессмертным странником, не стареющим, но совершенно живым, из плоти и крови, таким же, как был, будет инкогнито бродить по земле.

Алан Жуковский. Contact Lost

ЭПИТАФИЯ

Ты распыляешься в вечности,

Разрезая столбы имён,

Рассыпаются косы твои безупречные –

Капли масла над сиплым огнём.

Лопнули стёкла над лавой забвения,

Кончилась песня, которой не было.

Кратер вулкана – могильная ванна презрения

Вечности к людям, рождённым небылью.

Ты не родишься уже, не воскреснешь памятью,

Бросишься в дебри, навстречу Взрыву,

Душа твоя – ноль, за пределами древнего пламени.

Тает над вечностью жизни глыба.

Разбилась о гальку машина времени,

Резво промчавшись до края прошлого,

За шторами Взрыва погибли мгновения,

Камень безвременья выел неточности.

Где твои волосы? В ванне пламени.

Где фотографии? В жадности ночи.

Где все родные? Давно, безымянные,

Канули вместе в отчаянье точки.

Годы, в которых жила ты, любили тебя,

Но и время съедается Взрывом,

Нежно родившим секунды и метры тогда,

Когда ночь распоролась огнивом.

Я же знаю, что было в тебе обаяние,

Много наивной любви и беспечности.

Знай же: любовь – отголосок страдания;

Чувства – лишь красные карточки вечности.

Смерть расступается лишь перед волей,

Лишь перед теми, кто полон сущности,

Лишь перед теми, кто мыслит не болью,

Но видит изнанку минутности.

Руша хрустальные вазы имён,

Ты рассыпаешься клетками ребуса,

Быстро уносит тебя кровожадный вагон,

Разрезающий песню, которой не было.